Ветерок поставил стопку на стол и судорожно сглотнул:
— Можно мне ещё?
— Даже не знаю, — налил я себе и Стасу. — Водка не дармовая, а мы на твою шкуру ещё покупателя не сыскали. Кеша! Иннокентий, мил человек, не сочти за труд просветить иноземцев. Есть ли в вашем славном городе представитель «Девяти равных»?
— Как не быть, — пожал тот плечами, протирая стойку. — Тут все только дорогой и живут, гильдийцы у нас — первейшие люди. Их контора на Октябрьской, возле стадиона. Но после двадцати там закрыто, в восемь утра отпирают.
— Славно, — кивнул я Кеше в знак благодарности, и налил Ветерку. — По такому случаю предлагаю второй тост — за ценные кадры. Не чокаясь.
— За кадры так за кадры, — выдохнул тот и осушил стопку первым.
— А скажи-ка мне, дорогой друг Александр Ветров, — прожевал я второе яйцо, распробовав пикантный вкус, — от кого ты слыхал про нашу общую знакомую.
— Про Белую Суку? — уточнил Ветерок.
— Теперь ты понимаешь, отчего Оленька так нервно реагирует на употребление данного зоологического термина? — адресовал я Стасу риторический вопрос и вернул своё внимание Ветерку: — Да, про неё.
— А от Паши Беспредела и слыхал. Он, когда узнал, кому заказ выдали, грозился её изловить и посадить на цепь, — Ветерок усмехнулся, и поскрёб подбородок. — Сказал, мол, раз сука, место ей на цепи, возле моей койки. Лаять, говорил, научит и скулить, чтоб вся округа знала, когда хозяин домой вернулся и напряжение снимает. Спустя два дня у него всё нутро через спину вылетело. Паша броник поверх бушлата носил из стальной пластины, на груди, так её воронкой внутрь вогнуло, а рожу осколками посекло. Свинцовая рубашка с пули видать сорвалась при ударе, и разлетелась, — Ветерок хмыкнул и покачал головой, о чём-то размышляя. — Если выстрел был почти с километра, это ж просто охуеть какое терпение нужно, чтобы дождаться выхода цели на прямую линию. Дело-то в Каменке происходило, там высоток раз-два и обчёлся, а Паша квартировал метрах в семистах оттуда. Я потому и спросил. Мы потом трос нашли с крыши по стене до земли спускающийся, растяжки на лестнице, ну и следы, так сказать, жизнедеятельности...
— Что, думаешь, привирает наша Сука про дистанцию? — не без удовольствия поинтересовался Станислав.
— Для снайпера это нормально, — улыбнулся Ветерок. — А как ещё марку держать, когда окромя тебя никто твоего искусства не видит? Результат-результатом, но это ведь дело секундное, а часы-дни подготовки, выбор позиции, просчёт траектории... Обидно. Да и на чужом фоне чтобы не теряться, надо приукрасить. Все так делают.
— Ну, тогда за искусство, — предложил я очередной тост и наполнил тару.
— А у тебя, как погляжу, опыт имеется, — опорожнил Стас свою, уже не закусывая.
— Так ведь с шестнадцати лет щекой приклады шлифую, — бесцеремонно взял Ветерок ломоть уха из стоящей перед Станиславом тарелки. — За искусство.
— Без него жизнь блёкла и слишком продолжительна, — согрел я внутренности водкой. — Почему с бандой связался? Мог ведь и иначе заработать.
— Поначалу и зарабатывал, охотой промышлял. Сам-то я из-под Череповца, там леса дичью богатые. Даже слишком.
— В смысле?
— Забредает время от времени с юга мразь всякая, до Москвы-то триста пятьдесят километров по прямой. Но в целом жить можно. Мы же с дедом охотились, земля ему пухом, он меня всему и научил. А как дед помер... — Ветерок приуныл и уставился в дно стопки. — Короче, не заладилось у меня с той поры. Тоскливо одному по лесам ходить, не такой я человек. В девятнадцать прибился к отряду и с ним на восток двинул. Поначалу всё шло неплохо, работали, охраной в основном, деньги водились... А потом, как это бывает, нежданно-негаданно случилась х**ня. Хорошо помню, под Котельничем остановились. Есть у них там посёлок рядышком, Караул называется — вот уж действительно говорящее название. Сидели с ребятами в кабаке тамошнем, мирно выпивали. Ну как мирно, шумели, конечно, получку же обмывали, но никого не трогали. Кстати, не накатить ли нам по новой?
— Это можно, — разлил я, заинтересовавшись историей.
— Ну, — поднял стопку Ветерок, — за деда моего, Архипа Петровича, храни Господь его душу. Так вот, празднуем, значит, культурно отдыхаем, и тут подваливает в тот кабак компания, рыл в десять-двенадцать, точно не скажу, хмельной уже был. А нас семеро. Сразу видно, что местные, с хозяином заведения вась-вась, смехуёчки. Сели за столы в противоположной стороне, заказали, сидят, пьют, и на нас косятся. Ну а мы на них. Хули, такая кодла, при стволах опять же. Понапрягали так друг-дружку чутка, вроде пригляделись, успокоились. И тут, — звонко хлопнул Ветерок тыльной стороной правой кисти о левую ладонь, — дёрнул чёрт за язык одного из наших ляпнуть, что мол, местные припизднутые какие-то, а из нужника как раз в это время ихний возвращался, аккурат мимо нашего стола. Ну а дальше несложно догадаться, как события развивались. Вся кодла отрывает жопы от скамеек, суёт ручонки за пазухи, и тут нам бы обстрематься, сделать бы хоть попытку всё на тормозах спустить, но нет. Это по трезвянке жить хоцца, а в пьяном угаре совсем другое на уме. Тоже берёмся за стволы, ёптыть, нашли лохов. Немая пауза. Их с дюжину, нас — шестеро встало. Один только сидит — Семёныч, пулемётчик наш. Почему сидит? Да у него ПКМ на полу, под ногами. А кабак цивильный, столы со скатёрками длинными. Нагибается Семёныч, значит, приподнимает свою бандуру и... Красиво, конечно, вышло, — усмехнулся Ветерок, постукивая стопкой по столешнице. — Скатёрка кверху фух! По ногам да по животам из-под стола очередью. Ну и мы присоединились к расстрелу, куда деваться. Пять секунд — гора трупов. С нашей стороны, правда, тоже двоих коцнуть успели, одного слегка, а другому в грудь прилетело. Хозяин ещё с дробашом своим... Тоже вальнуть пришлось. Обшмонали всех по-бырому, кассу сняли — а чего терять-то? — похватали раненых и к лесу. Кабы всё это мимоходом приключилось — да и х** с ним. Но вот беда — работали мы в Котельничем, рожи наши хорошо там примелькались. А тут ещё и жмуры эти оказались не абы кем, а дружками сынули местного сельхоз-воротилы, да и сам сынулька у той расстрельной стены кончился. Это я уж потом узнал, когда из лесу, шарфом по глаза замотавшись, на деревни окрестные набеги совершал, картошку воровал, чтобы с голоду не подохнуть. На каждом, сука, сарае рожи наши расклеили, и так везде, куда ни сунься. И как тут прикажете крутиться? Связи у воротилы оказались будь здоров, и на награду он не скупился, — Ветерок ненадолго замолчал, посмотрел нам в глаза и добавил: — Это было давно, но вы можете попробовать. По сорок золотых за голову давал. Только меня надо живым доставить, иначе не поверит.
— Не по пути, — огорчил я ушлого продавца собственной головы и развёл руки, обрадованный долгожданным визитом Иннокентия, гружёного блюдами. — А вот и горяченькое подоспело! Налетай, нам ещё есть что обсудить.
Глава 24
Дорого ли стоит человеческая жизнь? Лет семьдесят назад этот сакраментальный вопрос породил бы уйму не менее сакраментальных в своей затасканности ответов, но — хвала немирному атому! — сегодня, отвечая на него, нет нужды упражняться в софистике и демагогии. В среднем человеческая жизнь стоит двенадцать золотых. Разумеется, многое зависит от цели, исполнителя, нанимателя, сроков и обстоятельств, но средневзвешенная цена за устранение двуногого раздражителя такова. Учитывая, что подавляющее большинство людей и даром никому не спёрлось, двенадцати золотых хватит, чтобы избавиться от любой особи из девяносто девяти и девяти десятых процентов их общей массы. Человеческая жизнь — товар ходовой, благо ассортимент всё ещё богат, и перед клиентом широкий выбор. Продавцов чужой жизни принято называть охотниками за головами, многим кажется, что это звучит благороднее, чем «убийца», но суть та же — ты берёшь деньги за то, что тебе никогда не принадлежало, и отправляешь это в великое Ничто. Уникальная экономическая модель, но она работает. Некоторые мои коллеги возразят, мол, они не такие, они выслеживают и убивают приговорённых, творят правосудие. Лицемеры. Пригоршня золотых приговорит любого, в том числе и палачей. Идя на охоту, следует помнить, что твоя цель — не олень, и вполне может нанять собственного охотника, или двух, или отряд, да хоть армию, весь вопрос в платёжеспособности. Правосудие? Как бы не так. Деревенский парень, впервые сорвавший со стены портретик с ценником, ещё может пребывать в романтических заблуждениях относительно справедливости и прочей хуеты, но если взрослый мужик, не один год промышляющий отстрелом двуногих за награду, начнёт втирать мне подобное, я отрежу ему башку и постараюсь найти на неё покупателя. Это будет несложно. Да, как не парадоксально, охотники за головами — один из самых желанных товаров охотников за головами. В моей практике были случаи, когда приходилось жёстко конкурировать с коллегами за право первого выстрела по нашему общему старому знакомому, настолько жёстко, что некоторые коллеги становились сопутствующими жертвами. Я и сам давно бы пополнил чей-то кошелёк, кабы ни позволил однажды задержаться, а затем и остаться навсегда в своей голове одной простой параноидальной идее: «Никому нельзя верить. Ни-ко-му».
Ольга и Павлов подтянулись в кабак только к половине второго, когда мы трое были уже вполне довольны жизнью, и даже Ветерок начал строить планы на будущее:
— А знаете, — откинулся он назад и мечтательно уставился в потолок, — спроси меня кто сейчас: «Чего ты, Саня, от жизни хочешь?»; так отвечу без запинки — бабу хочу, горячую, ненасытную, чтоб досуха выдоила, а потом и помирать можно. О... — сконфузился Ветерок, заметив вошедших.
Ольга и лейтенант с хмурыми физиономиями молча прошли к столу. Оля бросила в угол сидор и поставила рядом зачехлённую винтовку, Павлов нежно опустил едва заметно шевелящийся брезентовый куль и подпёр его своим вещмешком.
— Чего так долго? — поинтересовался я.
— Торговались, — сухо ответил лейтенант, пристраивая задницу на стул.