— Ладно-ладно, я понял.
— Рули давай! Понял он...
Как выяснилось, пока моя выдержка героически противостояла атаке со стороны агрессивного биомусора, лейтенант времени не терял и расспросил его менее агрессивных прихвостней о местных ночлежках. Одна такая располагалась совсем недалеко — на улице Буровой, пересекающей главную магистраль сразу за мостом — и носила загадочное название «От и до». Никаких разъяснений относительно пунктов отправления и назначения вывеска не давала, так что приходилось надеяться на лучшее. Спать там этой ночью мы не планировали — надо было сторожить непосильно нажитое до продажи — но побаловать пищеварительные тракты горячим никто бы не отказался. Да и у разных блюстителей меньше желания докапываться к машинам возле подобных заведений. Мы остановились на заднем дворе и отправились со Станиславом разведывать обстановку.
Начальной точкой путешествия по «От и до», как и следовало ожидать, оказалось питейное заведение — не ресторан, конечно, но вполне опрятный кабачок с налётом провинциального шарма: картинки на стенах, кружевные скатёрки, полочки со всякой фигнёй по периметру — уют за полцены, одним словом. Скучающий метрдотель нехотя поднял взгляд, сидя за стойкой, когда колокольчик на двери мерзким звуком возвестил о нашем появлении.
— Вечер добрый, — поприветствовал я присутствующих в количестве двух голов, включая метрдотеля, и подошёл к стойке. — На четверых пожрать организуешь?
— Запросто, — отложил тот книжку. — Что будете?
— Гречу с мясом, — не раздумывая выпалил Стас. — И супа грибного. И хлеба. С собой.
— У нас машина с товаром во дворе, — пояснил я. — Посторожим ночь, а завтра у тебя отдохнём. Если места есть, конечно.
— Гречка с мясом, суп грибной, на четверых! — без лишних предисловий прокричал метрдотель в окошко, соединяющее зал с кухней.
— Десять минут! — донеслось оттуда.
— Хм, — почесал щёку Стас, — впервые вижу за кабацкой стойкой человека, который делает больше, чем разговаривает.
— Чем платите? — немедля подтвердил тот озвученную характеристику.
— Семёрками.
— Сорок.
— Дороговато для разогретых недоедков, — достал Стас из подсумка магазин на тридцать. — В расчёте?
— Угу, — забрал плату наш немногословный кормилец и тут же приступил к её ревизии.
— Слушай, — облокотился я о стойку с быстро растущей шеренгой патронов, — а что за смурной тип в углу сидит?
— Пётр, — ответил метрдотель, не отвлекаясь от ревизии. — С утра до ночи тут пьёт. Мать у него недавно в бане угорела. После того и запил. А через это с женой поцапался. А та ему со зла возьми да ляпни, что это она дверь в баню доской подоткнула. А он с этим возьми да в милицию заявись — так и так, дескать, укокошила свекровь. Судили, повесили. Одна дочурка у него из всей семьи осталась. Три дня назад в реке нашли, с моста сиганула. А вчера утром пришёл, говорит — собака подохла, в дыру под порогом заползла да дух испустила, теперь полы вскрывать надо. К вечеру, пьяный в говно, вскрывать начал, керосинку разбил — избе пиздец, а с ней и хлев со скотиной погорел. Кое-как пожитки успел вынести. Теперь вот последнее пропивает. Ещё день-два и на паперть.
— Поди ж ты, напасть какая.
— Проклятие, не иначе.
— А знаешь, любезный, принеси-ка нам с Петрушей горячительного пол-литра, и закусить чего-нибудь. Не могу пройти мимо такого горя. Станислав, присоединишься?
— Отчего бы и нет. Две порции с собой, две здесь, — уточнил он заказ, и, прихватив бутылку со стопками, проследовал за мною в очаг безутешности.
— Чего? — без особого радушия встретил нас Пётр за своим столом, но сфокусировав мутный взгляд на сосуде с живительной влагой, вмиг подобрел и даже смахнул рукавом крошки.
— Мои соболезнования, — откупорил я бутылку и плеснул всем по пятьдесят. — Ну, земля пухом.
Петруша залил в себя самогон как воду, и снова наполнил стопки.
— Заезжие... — выговорил он с видимым усилием. — Это хорошо.
— Почему? — усмехнулся Стас.
— Местные со мной не пьют. Пролк... Прокл... ятия, суки, боятся, — осушил Петя стопку и ударил кулаком по столу. — Да и нах** их. Сами-то откуда? — снова налил он себе.
— Отовсюду понемногу, — ответил я, прожевав взятый с тарелки огурец. — Колесим по земле родимой, несём людям радость.
— Хм, — поднял Пётр бровь, — циркачи что ли?
— Зачем циркачи? Барыжем в меру сил.
— А, жалко. Циркачей в детстве видал — дюже понравились. Жонглёры там, акробаты... Машке обещал показать... — Петины губы вдруг скривились и задрожали.
— Ну будет-будет, — потрепал я его по плечу и сунул в пятерню стопку. — Давай, царствие небесное.
— Ей же двенадцать всего было. Жизни не видала, — пустил он слезу. — Ай, пропади оно! — хлопнул Петя рюмашку и утёрся рукавом. — А всё я — дурак. Нахуя, спрашивается, с мусарней связался? Знал же ведь... Ох, ебанат. А они и рады. Им лишь бы вздёрнуть кого. Прости, Света. Прости дурака грешного.
— От этой братии добра не жди — что есть, то есть. У меня самого тут проблемка наметилась с вашими. Одноглазый один, на мосту дежурит — не знаешь, случаем?
— Одноглазый, говоришь? Со шрамом? — шмыгнул носом Петя.
— Через всю рожу.
— Знаю, — покивал Пётр, глядя в дно стопки. — Та ещё сука. Клещ — позывной. Виктор Клещук его звать.
— А живёт где? — спросил я и поймал на себе крайне неодобрительный взгляд Станислава. — Поговорить хочу.
— Да недалеко тут, на Матросова, возле пруда. Хорошо живёт, — оскалился Пётр злобно, — дом двухэтажный с мансардой, жена молодая, две дочки... — после чего снова всхлипнул и потянулся к бутылке.
— Вчетвером живут? — перехватил я вожделенный сосуд.
— Ну да.
— Дорогу покажешь?
— На пару слов, — дёрнул меня Стас за рукав.
— Позже, — вырвался я из цепких пальцев, но этого оказалось недостаточно.
— Ты какого хера творишь? — зашипел мне в ухо наш обладатель высоких моральных принципов. — По пизде всё пустить решил?
— Ты в деле, или нет?
— Даже не думай.
— Тогда расплатись за выпивку, а мы с Петей, — улыбнувшись, взглянул я на собутыльника, огорчённого прерванной дозаправкой, — воздухом подышим. Да, Пётр?
— Чё бы и не подышать? — проворочал тот заплетающимся языком.
— Это глупо, — не унимался Стас. — Ты всех подставишь.
— Скоро вернусь. Готовьтесь выдвигаться. И, — положил я руку Станиславу на плечо, — уедете без меня — будете оглядываться до конца жизни, что, впрочем, не так уж и долго. Давай, Петя, проветрим тебя чуток.
— А как же ужин? — обеспокоился метрдотель, глядя нам в спины.
— Навынос, всё навынос.
За порогом окончательно стемнело. Одинокие звёзды сиротливо выглядывали сквозь прорехи в облаках, на улице ни фонаря. Петя шагал впереди, шлёпая сапогами по едва схватившимся льдом лужам, и бормотал себе под нос:
— Сука, пидоры... Я вам блядь... — потрясал он кулаком перед незримыми для остального мира недругами. — Я устрою. Я вам пидорам покажу Петьку проклятого.
Но ночной морозец мало-помалу выгонял боевой задор из дурной головы, и Пётр начал задаваться неуместными вопросами:
— А о чём с Клещём поговорить-то хотел? — обернулся он, когда показалась первая табличка «ул. Матросова».
— Дела у нас с ним незавершённые.
— Так ведь это... Смена у него, раз ты на кордоне видал. Нету его дома-то сейчас.
— Подожду. Ты себе голову не забивай, дом покажи, а дальше я уж сам. Добро?
— Да мне чего... От меня не убудет, — сделал он поспешный вывод. — Вон он, дом-то этот, — указал Петя на кирпичный двухэтажный коттедж, с мансардой, как обещал. — Ну, я пойду?
— По делам спешишь что ли?
— Да нет, — пожал он плечами и боязливо ощерился.
— Ну а раз так, — приобнял я его, — составь компанию. Жену его знаешь?
— Знакомы шапочно.
— Во, и меня, значит, представишь. Давай так сделаем — постучишься, назовёшь себя. Откроет — хорошо. Не откроет — скажешь, что с Витей на кордоне беда приключилась.
— Что за беда? — втянул Пётр голову в плечи.
— Током его шибануло, хер отнялся. Тебе какая забота? Беда, и всё тут. Понял?
— По-о... Я это, — вытянул Петя трясущуюся руку в противоположном дому направлении, — пойду лучше. Нездоровится мне.
— Да не ссы, — притянул я его за шиворот к двери. — Обещаю быть вежливым. Стучи давай. Я в долгу не останусь.
Посул немного приободрил робкого алкоголика, и подрагивающие пальцы медленно сложились в кулак. Ещё несколько мгновений внутренней борьбы, и костяшки затарабанили в дверь. На стук отреагировали — в доме послышалось шевеление, зажёгся свет на первом этаже, скрипнули половицы.
— Кто там? — донёсся из-за двери нежный женский голос.
Петя молчал, и мне пришлось легонько сунуть ему с ноги в колено, чтобы вывести из прострации.
— А-а... — очень проникновенно взвыл он и снова обрёл дар речи: — Это Пётр. Петя Стеклов.
— Чего тебе?
— На кордоне... Беда случилась.
— С Витей?! — моментально отреагировала барышня, лязгая отпираемыми замками и щеколдами, через секунду дверь была распахнута настежь. — Что с ним?!
Всё, что мне осталось сделать — пропихнуть обоих внутрь семейного гнёздышка и войти следом.
— Тщ-щ-щ, — прислонил я к губам фигуристой брюнетки глушитель. — Закричишь — придётся всех убить. Где дети?
— Наверху. Спят, — согрела прелестница лет тридцати холодную сталь страстным дыханием.
— Боже... — перекрестился Пётр, вжавшись в стену и бочком двинулся к выходу. — Я... Я пойду. Ладно?
— Конечно, — кивнул я. — Одно, последнее, дело к тебе — встань здесь, пожалуйста. Чуть левее.
— Так?
— Идеально, — Пернач дважды хлопнул, и Петя бухнулся на пол с простреленными лёгкими. — Сохраняем спокойствие, — поднял я руки, обращаясь к хрипящему подельнику и зажавшей ладонями собственный рот хозяйке дома. — Всё под контролем, ранения не смертельны. Слышишь, Петя? С этим можно жить. Надо только потерпеть немного и... поползай туда-сюда, будь добр. О, нет, ничего такого, просто, нужно больше крови на полу. Но если тебе тяжело, я могу прострелить ноги.