— Ах, вон оно что. Амбициозный проект. И где плавать будешь?
— Для начала по Оке, а там, может, и на Волгу подамся. Ты подумай — недельный круиз с лучшим сервисом на земле. А главное — взошедшему на борт от услуг уже никак не отказаться, остановок не делаем, шлюпок не предоставляем.
— Умно. Чертовски умно. А ты не думал, что это может отпугнуть клиентов? Ну, я о том, что найдётся не так уж много душевнобольных, желающих на неделю изолировать себя в компании охотника на людей.
— Легендарного охотника на людей, — внёс я важное уточнение. — Кроме того ты забываешь о шлюхах, картах и бухле, а они привлекут хоть к чёрту на вилы.
— Ладно. Но чем твой плавучий бордель будет лучше обычных, сухопутных борделей? Там ведь всё то же самое.
— Вот сразу видно, что опыта в этом деле у тебя ноль. В борделе ведь что главное?
— Секс? — ответила Оля нерешительно.
— Покой. Покой и отстранённость от всего сущего, кроме той его части, что приносит удовольствие. Сексом можно и в подворотне заняться, но это всё равно, что перехватить пирожок вместо ужина в ресторане при свечах. И никому не нравится, если посреди этого ужина к нему врываются жёны, любовницы, кредиторы, недовольные клиенты, друзья-товарищи и прочая нечисть, норовящая разрушить и без того зыбкое ощущение счастья. У меня подобные досадные недоразумения будут попросту исключены. Если только мой плавучий храм наслаждений не подвергнется обстрелу с берега. Но на этот случай предусмотрены броня и пулемёты.
— Хорошо, — покивала Оля, обдумав услышанное. — Но как ты собираешься набирать клиентов? Смотри, в обычный бордель страждущие идут сами, а в твой можно будет попасть с причала раз в неделю. Станешь объявления расклеивать?
— Почему нет? Вначале возьму низкими ценами, а потом, когда слава о моём несравненном «Альбатросе» разлетится по городам и весям, выйду на прибыль. Так оно и работает.
— Альбатрос — морская птица.
— Да похер, звучит-то здорово.
— Кол — капитан «Альбатроса», — произнесла Оля, глядя в тёмное небо. — И всё, вот так уйдёшь из дела?
— Нельзя оставаться в нём вечно. Как бы сердце к этому ни лежало, как бы ни фартило, теория вероятностей рано или поздно настигнет каждого. Ото всех пуль не уйдёшь. А смерть — дело такое, всегда успеется. Так почему бы не поэксплуатировать жизнь ещё немного, насладиться лучшими её проявлениями?
— Может ты и прав.
— Иди ко мне в партнёры.
— Что? В твоё пароходное хозяйство? — улыбнулась Оля, и огонь отразился в её глазах.
— Ну да. С таким капиталом мы быстро пойдём в гору. А потом, глядишь, целым флотом плавучих блядушников обзаведёмся. Станешь верховной мамкой по эту сторону Уральских гор. Ладно-ладно, может, я чутка перегнул, но перспективы всё рано заманчивые. Да?
— Я подумаю.
— Адмиралтейство организуем.
— Сказала же, подумаю.
— Треуголку тебе пошьём, камзольчик с аксельбантами...
— Всё, я спать.
— Погоди, надо ещё флаг обсудить. Предлагаю алую розу в золотом поле. Оля, ну ты чего? Иногда роза — это просто роза. Вот и поговорили, — подобрал я выброшенный из палатки спальник и отправился рубить еловые ветки себе на подстилку.
Глава 40
Какова была бы жизнь, не случись Третьей Мировой? Моя жизнь. Кем бы я стал в мирное время информационной эпохи? Может, работал бы день за днём в унылой конторе, носил бы бумажки на подпись, стучал по клавишам, обсуждал жопу новой секретарши с коллегами в курилке, а ночью убивал бы людей? Или запускал бы программу на ЧПУ-станке, точил бы деталь за деталью, резал лазерным лучом стальные листы, а ночью — людей? А может даже подался бы в правоохранительные органы, расследовал бы преступления, обезвреживал негодяев, а ночью... Впрочем, это пустое. Не был бы я никем без ядерной заварушки. И самого меня не было бы. Я — продукт войны, для войны и ради неё. Зачем себя обманывать? Можно кинжалом стругать колбасу, но криво и говённо, а переточить его в кухарь не получится. Ольга права. К чёрту глупые фантазии, пора делать то, ради чего рождён.
— Подъём! — заглянул я в палатку к моей спящей красавице.
— Кол, какого хрена? — скорчила она недовольную мину и посмотрела на часы. — Четыре утра.
— Вот именно. Нет времени разлёживаться, хватай свой таз и вперёд! Вода в котелке, через полчаса сворачиваемся.
— Я...
— Дольше ждать не буду.
Нет лучшего средства от хандры, чем испоганить настроение своему ближнему. Сработало, как всегда. Хмурая Олина физиономия прекрасно оттеняла моё с каждой минутой укрепляющееся душевное равновесие. Я быстро воспрянул духом и, как любой хороший товарищ на моём месте, усердно подбадривал свою ворчащую заспанную спутницу, едва не падающую с лошади:
— Давай-давай, соберись. Ты дело делать пришла, или на перине нежиться? У нас сейчас каждая минута на счету, на вес золота буквально. Ты ведь всё ещё хочешь золота?
— Я сейчас хочу только одного — спать.
— А вот наши заклятые друзья уже давно на ногах и носом землю роют, чтобы присвоить золотишко, зуб даю. Уж эти засранцы глаз не сомкнут, пока не обчистят нас до нитки.
— Кол, заткнись, пожалуйста, хоть ненадолго, у меня голова раскалывается.
— Голова у тебя сейчас должна болеть только об одном — как поскорее прихлопнуть вероломных мерзавцев, и забрать причитающееся у клуба авиамоделистов.
— Это два.
— Что два?
— Ты сказал: «Голова должна болеть только об одном», а это два.
— Какая зануда. Ты же поняла о чём я. Что за манера доёбываться до мелочей? Всё, спи дальше, если по существу сказать нечего. И знаешь что, — обернулся я к уже вздохнувшей с облегчением Оле, — говоря о розе, я имел в виду исключительно цветок, а ты всё опошлила, и теперь эта идея мне самому не нравится. Думаю, пусть на флаге будет вагина. Да, и сиськи. Чтобы никаких хитровыебаных интерпретаций.
— Отлично.
— Правда?
— Я соглашусь со всем, лишь бы ты отвязался.
— Даже с тем, что место женщины на кухне и в койке?
— Иди в жопу.
Мы ещё некоторое время мило беседовали о гендерном превосходстве, пока Оля не начала меня игнорировать, и ведение просветительского монолога мне, в конце концов, наскучило.
Тем временем лес поредел, и за ним показалось поле с маячащими вдалеке крышами изб.
— Что за деревенька? — спросил я, на что Оля только покачала головой, складывая карту. — С компасом сверялась?
— Не держи меня за дуру, — огрызнулся мой ангелочек.
— Что ж, как бы там ни было, предлагаю заскочить. Может, узнаем новости о нашей сладкой парочке. Я про Стаса и Павлова, не питай пустых иллюзий.
Преодолев поле, мы выехали на единственную улицу, разделяющую три десятка домов, часть из которых встречала нас заколоченными окнами и давно не знавшими человеческой заботы растениями в палисадниках. Но добрая половина труб безымянной деревеньки исправно коптили небо берёзовым дымком. Я выбрал избу посолиднее, рассудив, что от немощных стариков из покосившейся халупы вряд ли чего добьёшься, слез с лошади и постучал в дверь.
— Кто? — отозвался с той стороны басовитый голос.
— И вам доброго дня, уважаемый! Мы с дочкой держим путь в Сызрань, хотели дорогу спросить, не сбились ли.
— До конца деревни и в просеку, не заплутаешь, — лаконично ответил басовитый, явно не горя желанием продолжать диалог.
— Премного благодарен. А не найдётся ли у вас, милейший, времени побеседовать. Мы ищем кое-кого. Двух мужчин, при оружии, должно быть, сильно измождённых, у одного ебасо... лицо разбито в кровь, а второй в чудных тёмных очках. Не видали?
За дверью повисла долгая молчаливая пауза, после чего лязгнула задвижка и, чуть поодаль, раздалось:
— Заходи.
О, как же я люблю это деревенское гостеприимство — отворяешь дверь, а тебе в живот смотрит двустволка. Прямо ритуал какой-то. И почему все думают, что я с ним не знаком?
— Ого, — подобрал я блеснувшую воронёными стволами вертикалку, ожидающую меня возле уложенного на лопатки горе-стрелка с сидящей верхом на нём Олей, — видала, какая железяка? Из таких до войны по тарелочкам шмаляли, а теперь вот смертоубийства учиняют. Ну так что, — обратился я к бывшему владельцу дорогого спортивного инвентаря, — готов побеседовать?
— Видал, — сразу перешёл к делу радушный хозяин, хрипя из-за упершегося под челюсть Вальтера. — Двое, всё, как ты сказал. Вчера здесь были.
— Погоди-ка, — только сейчас обратил я внимание на подсохшую ссадину у потерпевшего на скуле. — Так это не дочура моя сделала?
— Они, — прохрипел потерпевший.
— Вот ведь ты фартовый. А ещё говорят, мол, в одну воронку дважды не попадает. И за что?
— Жрать хотели, вот за что. Бабу мою с собой увели.
— История принимает неожиданный оборот, — переглянулись мы с Олей. — На кой им твоя баба?
— Я сдуру грозить стал, что мужиков соберу, и нагоним их в лесу, если сейчас же не уберутся. Ну они и взяли, заложницей. Этот, в очках который, сказал, что отпустит, как только отойдут подальше. Сутки уже нет. А она на сносях, восьмой месяц.
— Негодяи, — посочувствовал я бедолаге. — А что же ружьё дорогое не забрали?
— Я достать не успел, а они не нашли.
— Но сейчас-то достал, молодец, быстро учишься. Ещё два-три таких случая, и станешь замок на двор вешать. А мужики-то в деревне правда есть?
— Да блефовал. Полтора калеки окромя меня.
— Что ещё забрали? — спросила Ольга.
— Кобылу с телегой, серебро, монет сорок, оклады золочёные, крест нательный, ну и жратвы на неделю.
— Как думаешь, — бросил я взгляд на ободранные иконы в углу, — дошли они уже до Сызрани?
— Если без остановок — дошли.
— Угу... Патроны где?
— Что?
— К ружью патроны.
— Под лежанкой, там, в закутке, пошарь.
Я, не рискнув совать часть своего нежно любимого тела в незнакомое отверстие, взял кочергу и пошарил. Уловом стала миска с тремя десятками самокруток, снаряжённых картечью и четырьмя нулями.