— Ну, в общем и целом план был такой. Ты уж не обессудь, специнструмента при себе нет. Так вот, о чём я... Думаю, начать с носа. Да. Я отрежу тебе нос, потом губы, потом уши, глаза, большие пальцы рук, язык, и закончу твоими замечательными стальными бубенцами. Без всего этого ты сможешь жить. Не особо счастливо, но сможешь. Так что, прежде чем я начну, подумай ещё раз, стоит ли корчить из себя недотрогу.
Человек-кремень посмотрел мне в глаза полным твёрдости взглядом и рассмеялся.
— Над чем это он? — обратился я к Оле за независимой оценкой, но она лишь пожала плечами, и мне пришлось дальше ломать голову. — Может, думает, что это весёлый розыгрыш? Да, так ты думаешь?
— Ладно, — унялся, наконец, хохотун. — Чего вы от меня хотите?
— Вот это другой разговор, — улыбнулся я дружелюбно. — На самом деле совсем немного. Для начала расскажи, не известно ли тебе о двух гастролёрах, что появились в городе вчера.
— Возможно, с ними была молодая беременная женщина, — добавила Оля.
— Хм, — поочерёдно смерил нас взглядом «язык». — С чего мне о них знать?
— Ну брось, — чуть поскрёб я ножом свою руку, после чего на той осталась ровная выбритая полоса.
— Ты же «второй человек на районе», — напомнила Оленька «языку» фрагмент его пьяных кабацких откровений. — Два наёмника в городе — тебе о таком наверняка докладывают.
— А вам-то что за нужда?
— Как, ты говорила, его зовут? — повернулся я к Оле.
— Бетон, — ответила она.
«Язык» усмехнулся, явно гордый своим погонялом:
— А знаешь почему?
— Неужели из-за твёрдости характера? — предположил я.
— Для таких беспредельщиков, — продолжил он, скалясь, — у меня припасено по двухсотлитровой бочке, мешку песка и цемента. Сажаешь внутрь, сверху раствором до краёв, одна башка торчит, по канистре с водой, шланг в зубы, и делаем ставки — кто быстрее загнётся. — Снова смерил он нашу пару взглядом, будто прикидывая, поместимся ли в оговорённую ёмкость.
— Эх, с удовольствием обсудил бы твои фантазии, но время поджимает. Кстати, Гоголя любишь?
— Кого?
Я коротко взмахнул ножом, и нос с куском верхней губы отделились от самодовольной физиономии нашего несговорчивого товарища.
В первые секунды Бетон даже не вскрикнул, только вылупил удивлённые зенки. Но потом он увидел свой шнобель лежащим на полу и, ещё не до конца веря в произошедшее, потянулся свободной рукой к купированной морде. Твёрдый колючий взгляд сказу как-то поблек, суровая усмешка потонула в кровавом киселе, мелодичного перезвона больше не было слышно. Возможно, из-за мокрых штанов. А может быть из-за неожиданных метаморфозов легированной стали, превративших её в осклизлую желеобразную массу. Бетон охнул. Забавно так, удивлённо-трогательно, будто потерял что-то важное. А потом он заорал. Нет, не заорал, плохое определение. Орут возмущённо, зло, испуганно, отчаянно, в общем, эмоционально окрашенно. Он же издал звук лишённый всяческих эмоций, полный лишь исступления. Наверное, лучше будет назвать его воем. Или визгом. У Бетона вышло что-то среднее, протяжное и высокой тональности. Кроме того, он зажимал рану ладонью, из-за чего получалось немного приглушённо, а льющая как из дырявого ведра кровь обогащала звуковую палитру отвратительным бульканьем. Даже не знаю, с чем это сравнить. Возможно, если бы сом обрёл голос и захотел исполнить оперную арию, то добился бы схожего результата.
Бетон сидел в ширящейся луже красной мочи, выл и переводил изумлённый взгляд со своего подтопленного носа на меня и обратно, зациклив сей нехитрый процесс. Думаю, не вмешайся я, это продолжалось бы вплоть до отключки из-за кровопотери. Но я вмешался.
— Ты всё ещё не отвечаешь на вопросы.
Нож снова описал короткую дугу, и левое ухо нашего тенора упало на его плечо.
Бетон взвизгнул, теперь уже с вполне различимой эмоциональной окраской, и, суча ногами, забился в угол:
— Нет-нет!!! Всё!!! Перестань!!! Прекрати! Всё! Не надо! Я расскажу! Всё расскажу, расскажу, расскажу, расскажу, расскажу, — повторял он с очаровательным прононсом, задыхаясь и захлёбываясь кровью.
— Ясен хрен, расскажешь. Сейчас ещё штришок добавим, — поднял я нож, чем спровоцировал Бетона на попытку впитаться в стену. — Да шучу, не паникуй. Оля, дай чего-нибудь, — протянул я руку и получил видавшую виды тряпицу, годящуюся разве что на растопку, разрезал её пополам и вручил страдальцу.
Тот принял презент с искренней благодарностью, кажется, даже всплакнул, растроганный, и, помогая себе плечом, зажал обе раны. Лоскут, поднесённый к оголённому дыхальцу, тут же пропитался и повис, как хобот больного кровавым насморком слона.
— Гастролёры, беременная женщина, — потыкала Оля нашего «языка» носом — хе-хе — в утерянную было нить повествования.
— Да-да-да, — отчаянно закивал тот, брызжа во все стороны. — Видели, видели их. Шатались тут, выспрашивали всякое. Но без девки.
— Пешком были? Опиши.
— При телеге, с кобылой. В снаряге оба. Один — у него ещё ебальник поломан — с «калашом». Второй — в очках тёмных — с винтарём каким-то и ВСС.
Мы с Олей переглянулись и утвердительно кивнули друг другу.
— Про что выспрашивали? — продолжил я.
— Э-э... Про рацию вызнавали, нет ли где рации помощнее. Про лабазы, патронами затариться. Про автоколонну. Про Самару...
— Что именно про Самару? — спросила Оля и покосилась на меня с недоверием, будто уличила во лжи.
— Да всё подряд — что там как, зачем, почему, дорогу безопасную узнавали, напрямки чтоб пройти.
— А можно напрямки?
— Нельзя. Кроме ГЭСа через Волгу переправы нет.
— Для чего им в Самару?
— Говорили, мол, товарищ у них там пропал, а они вроде как искать его идут.
— Хороший, должно быть, товарищ.
— Это точно, — согласился Бетон. — Я бы и за мамой родной туда не полез.
— Что за автоколонна?
— Броневики какие-то. Проезжала тут похожая, без остановки, и не в первый раз. Наши на кордоне таких не тормозят — себе дороже.
— А сейчас они где?
— Отсюда к востоку две дороги — либо на Альметьевск, либо в Самару.
— Я про пару гастролёров.
— Эти в «Чёрном коте» остановились. На Сланцевой, возле железки.
— Поточнее.
— Квартал Сельмаш, прямо у реки он. Пионеры держат.
— Какая застройка?
— Коробки многоэтажные, некоторые жилые. Это севернее железки, а южнее — промзона и порт.
— В каком номере остановились?
— Подробностей не знаю. Правда. Не убивайте меня.
Последнюю фразу он произнёс так, будто она была частью ритуала, как проигравшийся игрок говорит: «Ну давай, родимая», тряся ступку с костями — без особой надежды, просто, «для порядку». Хуже ведь от этого не станет.
— Даже в мыслях не было, — заверил я, ничуть не покривив душой, и поудобнее ухватил нож. — Я ведь говорил, что без всего этого можно жить, а моё слово — не пустой звук.
— Нет, пожалуйста, — Бетон попытался уползти вверх по стене, перебирая лопатками, когда кончик ножа упёрся ему в нижнее веко. — Я же всё рассказал. Всё, о чем вы спрашивали, — сопел он мне в лицо расчехлёнными ноздрями, такими нежными и трепетно-беззащитными, что, глядя на них, хотелось плакать.
Сталь только-только вошла под глазное яблоко, как вдруг возле моего правого уха хлопнул глушёный «Вальтер», и содержимое головы Бетона выплеснулось... на бетон.
— Бля, — переложил я нож в левую руку и пошерудил мизинцем в ухе. — Какого хера?
— Нет времени на игры, — убрала Оля пистолет в кобуру. — Ничего не хочешь мне рассказать?
— Понятия не имею, как они узнали про Самару, — плеснул я в ладонь из фляги и омыл свой забрызганный кровавой мокротой лик. — Должно быть, прикинули, что Самара ближе Альметьевска, с неё и начать решили.
— Надо убирать.
— Кто же спорит?
— Сегодня.
— Ну, их с наскока не возьмёшь, тут подготовка требуется. Если только с дрына твоего попробовать, — начал я прокручивать в голове формирующийся налету план. — А это шумно, придётся сразу когти рвать. Город крупный, улиц не знаем, а их там будь здоров, если от самой реки к трассе прорываться. Легко заплутать в суматохе. Без разведки не обойтись, как ни крути.
— Согласна, — кивнула Оля, цокнув язычком. — Значит, пора на разведку.
Отдав последние почести нашему скоропостижно скончавшемуся товарищу с полной пастью драгметалла, мы покинули подвал, вывели лошадей из подъезда и запрыгнули в сёдла. На боку у меня теперь болталась статусная кобура-приклад со знававшим лучшие времена АПСом и подсумок с двумя дополнительными магазинами, а в карманах приятно позвякивала россыпь серебра и три золотых. Всё же стоит признать — иногда от людей есть польза.
Путь наш пролегал с северо-запада на юго-восток. Обогнув, на всякий случай, ранее посещённый Олей район с питейным заведением и сторонясь центральных улиц, мы двинулись через полуживой частный сектор к логову зверя.
Удивительно, но моя девочка, не получившая вроде бы от природы ни малейших преференций по программе видового разнообразия, никогда не жаловалась на темноту, прекрасно ориентировалась в пространстве, лишённом источников света, и умело обращала данные обстоятельства себе на пользу. Говорят, супруги, даже не являющиеся кровными родственниками, долго прожившие вместе, приобретают схожие черты лица. Быть может... Хотя, вряд ли это работает подобным образом. Наверное, я просто пытаюсь убедить себя, что моя девочка, не смотря на очевидную биологическую идентичность, стоит чуточку выше этой жалкой деградирующей хомо-массы.
Оля ехала первой, а я следовал за ней и любовался очертаниями, покачивающимися в такт лошадиному шагу. Даже размывающая силуэт снаряга, надетая поверх мешковатой парки, не могла испортить это произведение природы. Резкий порыв ветра сорвал с Олиной головы капюшон, и упругая светло-русая коса хлестнула по статной спине.
Твою мать. Почему я смотрю на неё... так? Почему думаю сейчас совершенно не о деле? Моя девочка.