– Давай, солнце, – она хватает меня за руку, – иди за мной и никому не смотри в глаза.
Я киваю и позволяю ей провести меня через толпу родителей, а потом по лестнице, в крыло первых классов. Когда мы добираемся до безопасного убежища в моем кабинете – напротив ее кабинета, – она закрывает дверь и даже запирает ее.
– Садись, – велит она, надвигаясь на меня, – прямо сюда, на пол.
Я подчиняюсь, плюхаюсь на плетеный коврик и упираюсь лбом в колени.
– Вижу Лондон, вижу Париж… – она невыносима, заставляя меня повторять эту детскую поговорку.
Я могу только слабо простонать в ответ.
– Что ты сегодня ела? – спрашивает она, опускаясь рядом и поглаживая мне спину.
– Капустный сок и черный кофе, – признаюсь я.
– И все? – ужасается Сидни и вытаскивает из своей бездонной сумки энергетический батончик. – Ешь давай. Хотя бы пару кусочков.
– Нет, – отказываюсь я, – лучше я вырублюсь, чем меня вырвет.
– Отличная идея. Ты будешь неотразима, – она усмехается, – представь только…
– Сидни! Это не поможет, – капустный сок явно просится на волю.
– Прости. Ты права, – говорит она, – дыши глубже. Вдох носом… выдох ртом…
Она показывает мне, как правильно дышать, и кислород входит в мои легкие и постепенно замедляет пульс.
– Сколько времени? – спрашиваю через пару минут.
– Почти половина седьмого. Они сейчас появятся, – она имеет в виду всех родителей, но я представляю только Уилла и Андреа. С тем же успехом они могли бы быть королевской четой. Уилл и Кейт.
– Ты в порядке?
Я смотрю на нее и киваю:
– Наверное.
– Помни, – говорит Сидни, – она не знает, что у тебя никого нет. И он тоже.
Я снова киваю, думая, как часто мне говорят, что мужчины чувствуют, когда женщина в отчаянии. Но, может быть, это не относится к женатым, которые тебя уже один раз бросили. И вообще, я больше не в отчаянии. У меня есть план, который я уже поведала Сидни.
– Не забывай, что тебе надо продержаться всего-то час, – она протягивает мне руку и помогает подняться.
– Нет, – я качаю головой, – мне надо продержаться еще девять месяцев.
Сидни распахивает глаза, взмахивая густыми накладными ресницами.
– Что? Ты уже беременна? Поэтому тебя тошнит?
– Да нет, дурочка. Я имею в виду учебный год.
– А. Справишься, конечно, – говорит она, – держи голову выше и улыбайся. И вытри помаду с зубов.
Я пальцем стираю помаду и благодарю Сидни. Почему она не моя сестра? Тогда я была бы самой ответственной в семье.
Она оборачивается, показывает мне большой палец и говорит:
– А платье все равно охренительное.
За следующие десять минут мой класс наводняют родители. Они заходят парами, а я старательно дышу, улыбаюсь, пожимаю руки и смотрю на бейджики. Справившись с этим, я ставлю автопилот на светскую беседу. Как будто это вечеринка, только без приглушенного света, коктейлей и музыки.
Здравствуйте! Очень рада познакомиться! Вы мама Люси? Ой, вы так похожи! Лето пролетело в один момент! Я так рада, что начался учебный год!
Появляются последние опоздавшие. Чуть отстающие часы над доской показывают шесть сорок пять. Уилла и Андреа все еще нет, и я начинаю надеяться, что они вообще не придут. Это же возможно. Может, у них были планы. Может, у одного из них неопасная, но заразная и некрасивая болезнь, например конъюнктивит или ветрянка. А может, они поссорились из-за меня. «Ага, надейся», – думаю я, воображая, как они ругаются, уже собравшись выходить. «Ты ее все еще любишь!» – «Нет, клянусь!» – «Зачем тогда ты так надушился?»
Так или иначе, пора начинать. Я нервно одергиваю платье, откашливаюсь и здороваюсь. Улыбка замирает на лице. В классе неожиданно становится тихо. Все ведут себя прилично. Это такой рефлекс, который есть у всех, кто снова оказывается за партой. Сколько бы лет им ни было.
– Добро пожаловать! – говорю я неестественно высоким голосом, как глава женского клуба, только что опрокинувшая банку «Ред Булла».
Я сглатываю и изо всех сил стараюсь понизить голос на октаву и опустить брови.
– Спасибо, что пришли, – на этот раз получается почти нормально.
Я смотрю на дверь, молясь, чтобы она не открылась, и двигаюсь дальше по сценарию.
Прошло всего несколько недель, но я уже уверена, что у нас собралась отличная группа. Я с огромным удовольствием познакомилась с вашими детьми и очень рада встретиться с вами. Сегодня вечером я расскажу вам о программе на этот год. Мы планируем изучать чтение, арифметику и некоторые специальные предметы, включая естествознание и обществоведение. Осмотрите класс, посмотрите на шкафчик своего ребенка. Можете оставить ему или ей записочку на завтра. И конечно, задавайте любые вопросы. Помните, что, как я всегда говорю вашим детям, глупых вопросов не бывает. Моя дверь всегда открыта.
И пока я говорю голосом Чарли Брауна, это и происходит.
Распахивается дверь, и в класс входят Уилл и Андреа. Все поворачиваются посмотреть на опоздавших, а я с удивлением замечаю, что идеальная пара не только опоздала, но еще и смущена и тяжело дышит. По крайней мере, она – смотреть на Уилла я не осмеливаюсь.
Андреа все еще красива, но, к моему облегчению, совсем не так идеальна, как мне помнится по встрече в магазине. Она набрала несколько килограммов, и ее волосы явно нуждаются в покраске – у корней золотых волос видна тускло-коричневая полоса с седыми нитями. А ее желто-оранжевая блузка промокла под мышками от пота. Рискованно надевать шелк в такой жаркий день. Она виновато смотрит мне в глаза и шепчет:
– Простите, мы опоздали.
Я машу ей рукой и снисходительно улыбаюсь, как ребенку, который намочил штанишки (в первом классе это все еще порой случается).
– Все в порядке, – говорю я, чувствуя, как бьется у меня сердце.
Внезапно из жалкой, брошенной бывшей я становлюсь уравновешенным, пунктуальным и снисходительным преподавателем.
Через час, закончив утомительную показуху, я объявляю, что все, у кого нет вопросов, могут идти в большой зал. После массового исхода остается всего две пары родителей: 1. Эддельманы, которые задали примерно шестьдесят процентов всех вопросов сегодня. Большинство вопросов касается только их ребенка, Мики, у которой, как мы выяснили, аллергия на орехи, аллергия на латекс, орнитофобия и склонность к носовым кровотечениям; 2. Уилл и Андреа.
Я делаю глубокий вдох и обращаюсь к Эддельманам, которые немедленно произносят трехминутный монолог о шприце с адреналином, который Мика носит с собой. Краем глаза я вижу, как Уилл и Андреа изучают шкафчик Эди. Я серьезно киваю, уверяя Эддельманов, что я привыкла иметь дело с опасными для жизни аллергиями и что родители обязательно откажутся от орехов в классе.
– Мы очень, очень осторожны, – говорю я, понимая их беспокойство, – поверьте, Мика в полной безопасности.
Эддельманы наконец успокаиваются, благодарят меня и уходят, оставляя в классе только Уилла и Андреа. Сердце у меня бьется где-то в горле.
– Привет, – я изо всех сил улыбаюсь и смотрю только на Андреа и седину в ее волосах.
У меня седины пока нет. Очко в мою пользу.
– Здравствуйте, Джози. Хотела с вами познакомиться. Я Андреа, – говорит она, улыбается и хочет пожать мне руку. И тут же передумывает, потому что руки у нее такие же влажные, как и у меня.
Я делаю вдох и говорю, что тоже очень рада познакомиться. В этот момент я понимаю, что нельзя больше отворачиваться от Уилла, и заставляю себя посмотреть ему в глаза. В груди делается больно. Он все так же идеален. Даже лучше.
– Привет, Уилл, – говорю я, – рада тебя видеть.
– Привет, Джози, – говорит он.
Я опускаю глаза и вижу, что на сине-зеленой клетчатой рубашке от «Вайнярд вайнс» расстегнуты две пуговицы. И тут же вспоминаю, какие мягкие у него волосы на груди, и как они щекотали мне кожу, когда мы занимались любовью.
– Давно не виделись, – я перевожу взгляд на логотип с китом на рубашке.
– Да, – кивает он, – как поживает твоя семья?
– Неплохо. Родители… в разводе, – я колеблюсь, – но оба счастливы. Мередит вышла замуж за Нолана и родила дочь.
Уилл кивает и говорит, что слышал об этом. Хорошо, что он не стал делать вид, будто ни разу не вспомнил обо мне за все эти годы и ничего не знает о моей жизни.
Он смотрит на Андреа и быстро объясняет:
– Нолан был лучшим другом брата Джози.
Она кивает, явно прекрасно понимая, о ком идет речь. Я одновременно тронута и встревожена. С одной стороны, как он вообще посмел рассказывать ей о моем брате, с которым даже никогда не встречался. И все-таки я чувствую, что мне было бы неприятнее, если бы Андреа вообще не слышала о Дэниеле.
– Круто, что они поженились, – Уилл переминается с ноги на ногу.
Возможно, ему приходит в голову, что выражение он выбрал так себе. Правда круто, когда два человека сходятся из-за страшной трагедии? По-моему, круто было бы, если бы Дэниел остался жив. Но он мертв.
Я решаю смилостивиться над Уиллом и быстро соглашаюсь. Я не хочу больше говорить о браке сестры и смерти брата.
На случай, если это неясно, я делаю самое невыразительное лицо. Это сложно, когда тебя раздирают эмоции, но хоть чему-то я научилась за эти годы. Во время последней ссоры Уилл назвал меня бесчувственной, и в результате я полностью замкнулась в себе.
– Мы просто хотели поздороваться, – говорит Андреа, – иначе было бы неудобно… учитывая ваше и Уилла прошлое, – она тщательно выбирает слова, – глупо не замечать очевидного.
– Да. Спасибо, – бормочу я, удивленная тем, что она оказалась милой, вежливой и даже, наверное, доброй.
– На самом деле, – продолжает Андреа, – мы даже обрадовались, когда узнали, в каком классе наша дочь. Мы слышали, что вы лучшая учительница в параллели.
– Все учителя первых классов великолепны. Но я тоже рада была узнать, что Эди в моем классе, – выходит даже не слишком похоже на ложь, потому что именно Эди заставила меня принять важное решение.