– Что ты подумала?
– Я почувствовала, что должна согласиться. Из-за Дэниела, – снова повторяю я, чувствуя, что мы ходим по кругу, – вроде как в память о нем.
– Так-так-так, – Нолан прижимает пальцы к вискам, как будто у него взрывается голова, – ты хочешь сказать, что вышла за меня замуж, потому что твой брат погиб в аварии?
– Нет, дело не в этом, – оправдываюсь я, но потом понимаю, что он совершенно точно выразил мою мысль. Докопался до самой сути.
Будь мой брат жив… если бы он просто жил где-то далеко, я бы даже не подумала о Нолане. И уж точно не стала бы учитывать мнение родителей, из-за которых, в том числе, я приняла предложение.
– Ну, тогда объясни, – он явно мне не верит.
– Нолан, – я перехожу к резкостям, – ты вот серьезно будешь утверждать, что стал бы встречаться со мной, если бы Дэниел не погиб?
– Ты о чем вообще? – неверяще спрашивает он. – Ты думаешь, я был с тобой из жалости?
– Не из жалости. Но… – я смотрю на потолок, пытаясь словами выразить то, что всегда чувствовала.
– Но что, Мередит?
– Мне кажется, что мы сошлись из-за Дэниела.
– Что это значит? «Из-за Дэниела, из-за Дэниела», – он передразнивает меня, а потом почти кричит, – ты все время это повторяешь, но я не понимаю, что это значит!
– Понимаешь! – кричу я в ответ.
– Нет! Не понимаю.
Я сглатываю и пытаюсь успокоиться и объяснить.
– Ладно. Для начала, ты не стал бы играть с моим отцом в гольф в тот день, когда забрал меня из аэропорта. И не позвал бы меня никуда. И не переспал бы со мной. И не прилетел бы ко мне через неделю. Ничего этого бы не случилось, если бы Дэниел был жив.
– Но, Мередит, это же просто… обстоятельства. Это все равно что говорить, что пара, которая познакомилась в баре, не сошлась бы, если бы кто-то из них в баре не был.
Я качаю головой.
– Нет, это совсем другое, – я прячу лицо в ладони и пытаюсь успокоиться, а потом снова смотрю на него, – мне кажется, мы оба искали смысл.
– Господи, Мередит. Это слова Эми? Или твои?
– И то и другое. Я их произнесла, а она со мной согласилась. Ты сделал мне предложение, а я согласилась, потому что мы оба искали что-то хорошее в этой трагедии. Лучший друг Дэниела женится на сестре Дэниела. Жить долго и счастливо после его смерти мы не можем, но это лучшее, на что мы способны.
– Хрень какая, – обрывает он меня, отбрасывает одеяло и идет в ванную.
Он громко хлопает дверью, но я все равно слышу, как он мочится, смывает за собой, включает воду. Потом он выходит в спортивной одежде. Ворот футболки промок, как и волосы, он наверняка просто плескал воду в покрасневшее лицо.
Несколько долгих секунд он смотрит на меня, держась за спинку кровати, и говорит:
– Я сделал тебе предложение, потому что я тебя люблю, – он говорит тихо и спокойно, но голос у него дрожит, – а вовсе не потому, что Дэниел умер.
– Хорошо, – киваю я, – прости, я не хотела тебя расстроить.
– Твоя стратегия не сработала, – он отпускает кровать. Сначала я думаю, что он имеет в виду, что я расстроила его сейчас, но потом он поясняет. – Нельзя согласиться выйти за человека замуж только потому, что ты боишься кого-то расстроить отказом.
Я пытаюсь перебить его, но он продолжает:
– Или потому, что у вас есть общие трагические воспоминания. На самом деле большинство людей с трагическими воспоминаниями расстается. Посмотри на своих родителей.
– Я знаю, Нолан. Извини. Я просто думала, что должна тебе сказать… что ты должен знать…
– Ладно, Мередит. Теперь я знаю. И что мне теперь делать с этой информацией? Семь с лишним лет спустя? Чего ты хочешь?
– Я хочу… чтобы Дэниел вернулся, – я ненавижу себя сильнее, чем Нолан сможет когда-нибудь ненавидеть меня.
Он с отвращением взмахивает руками.
– Это невозможно, Мередит. Итак, чего ты хочешь, если не считать воскрешения или возвращения в две тысячи первый на машине времени?
– Я хочу все прояснить, – кротко говорю я.
– Как? – орет он.
– Не знаю, – я вздрагиваю. – Не кричи на меня, пожалуйста.
Он дышит себе в ладони, как будто согревает их в мороз, потом поворачивается, садится на диванчик и надевает штаны и кроссовки.
– Куда ты?
– На пробежку.
– Можно с тобой?
Он мрачно смотрит на меня.
– Ты этого хочешь? Или считаешь, что должна? – глаза у него вспыхивают. – Или думаешь, что я этого хочу?
– Я этого хочу, – говорю я, но чувствую невысказанный вопрос в своем голосе.
Нолан тоже его чувствует. Он встает, качает головой и говорит:
– Пожалуй, я хочу немного побыть один.
Глава семнадцатая. Джози
После нашего второго (не)свидания мы с Питом каждый день переписываемся и перезваниваемся, иногда не по одному разу. Как-то вечером мы флиртуем друг с другом (он в шутку предлагает помочь мне забеременеть «старомодным способом»), я вдруг думаю, что между нами вполне возможен роман. Но пока наши отношения остаются платоническими, а я все еще стремлюсь к своей цели, не собираясь больше терять драгоценное время, бродить вокруг да около и искать оправдания, вместо того чтобы воспользоваться услугами Пита или любого донора, которого я отметила на одном из сайтов.
Порой весь процесс напоминает мне о приобретении Ревиса. Сначала мне пришлось решить, что я действительно хочу собаку – вообще собаку – и что плюсы перевешивают минусы. Потом нужно было выбрать конкретную собаку. Много месяцев я без устали изучала породы и заводчиков и заодно проглядывала фотографии бездомных щенков на сайтах приютов. Я колесила по всей Джорджии, посещала разные приюты и питомники, а в Гуманитарном обществе на Хауэл-милл-роуд появлялась так часто, что стала, по сути, волонтером. В конце концов я отвергла чистопородных собак, решив спасти кого-то, а потом отказалась от идеи щенка, потому что им гораздо проще найти дом, чем взрослым псам. Но я все равно бесконечно раздумывала, передумывала и сомневалась, меня смущали собачьи недостатки. Кто-то слишком много лаял, кто-то линял, кто-то был в родстве со слишком агрессивными породами, например питбулями или ротвейлерами (я ненавижу подобные предубеждения, но сестра заявила, что ни одна такая собака никогда не приблизится к Харпер, и мне пришлось согласиться).
А как-то вечером я просто поняла, что пора решаться. Так что после работы я поехала в приют, прошла в комнату больших взрослых собак (там всегда было меньше животных, чем в комнатах щенков и маленьких собак), и увидела Ревиса, нового жильца, который радостно смотрел на меня из грязной клетки в углу. Трехлетний метис лабрадора и колли, чуть побольше, чем я хотела, черный и лохматый – я сразу поняла, что эта шерсть будет везде, особенно в моей белой спальне. Десять из десяти. Потом я прочитала его историю, напечатанную на листе бумаги и прикрепленную к клетке. Бывший владелец избавился от него, потому что был не в состоянии справиться с Ревисовой боязнью разлуки – это такой вежливый способ сказать, что, оставаясь один, пес рвет и грызет все подряд. Сто из ста.
Я почти прошла мимо него, увидев уродливую, но страшно милую помесь бигля с ретривером. Ее звали Бетти, и она тоже была новенькая. Но что-то заставило меня остановиться и присесть перед клеткой.
– Ко мне, мальчик, – тихо сказала я, – ко мне, Ревис.
Ревис скептически посмотрел на меня, потом встал, взмахнул пушистым хвостом и подошел ближе. Прижал черно-розовый нос к плексигласовой стенке и посмотрел мне в глаза.
Через минуту я уже нашла ключи от замка и позволила Ревису вытащить меня во двор. Он оказался внимательным, понятливым и умел ходить на поводке. Так что мы сели в тенечке и стали привыкать друг к другу. Я прошептала в волосатое ухо:
– Ты же моя собачка?
Даже тогда, когда я твердо убедилась, что это мой пес, у меня ушло еще десять дней, два визита в питомник и одно знакомство Гейба с Ревисом (Гейб возражал, услышав о проблеме Ревиса с одиночеством), и только потом я смогла оплатить расходы, подписать все бумаги, переубедить Гейба и все оформить официально. С тех пор прошло почти четыре года, и, несмотря на то, что Ревис – редкостная зараза, я ни разу не пожалела о своем решении подобрать его и оставить себе.
Вечером я рассказываю об этом Гейбу, и он поднимает глаза от книги:
– Ты сравниваешь рождение ребенка и собаку из приюта?
– Нет, я сравниваю Пита и Ревиса, – говорю я и сажусь на стул напротив него.
Гейб захлопывает книгу, заложив ее пальцем.
– Джози, не заставляй меня превращаться в Мередит.
Я ерзаю на стуле и жалко ему улыбаюсь.
– Я просто хотела сказать… мне нужно выбрать. Просто наконец что-то сделать. Чем больше я прицениваюсь, тем больше меня пугает эта идея. Может быть, мне нужно присмотреться к Питу.
– Прицениваешься? – перебивает он, бросая книжку на журнальный столик. – Ты хоть понимаешь, как это звучит?
– Прицениваюсь. Присматриваюсь. Исследую. Какая разница. Это как сайт знакомств. Можно выдумывать любую красивую обертку, но на самом деле я просто собираюсь купить себе спермы.
Гейб неохотно кивает, сдаваясь, – я ликую. Но потом он говорит:
– Ну, может быть. Но Пит ужасен. В лучшем случае.
– А в худшем?
– Кошмарен. Отвратителен.
– Понимаешь, в чем дело? – ухмыляюсь я. – То же ты говорил и про Ревиса.
Ревис, лежа на полу, слышит свое имя и смотрит на меня.
– Он правда ужасен, – возражает Гейб, показывая на ножку столика, которую Ревис недавно погрыз во время грозы.
Гейб попытался ее зашкурить и замаскировать коричневой краской, но оттенки не совпали.
– Но ты его любишь.
Гейб приподнимает брови, потом качает головой. Он давно научился не отвлекаться, в какие бы дебри не уходила моя мысль.
– Предположим. Но ты же не можешь всерьез сравнивать отца своего ребенка с дворнягой из приюта?
Я смотрю на него, упрямо не отводя глаз. Когда он наконец моргает, я говорю:
– Но ты же не откажешься хотя бы с ним познакомиться? Завтра вечером? Я пригласила его на ужин.