– Мужчины, – смеется она.
Я соглашаюсь, а потом мы долго молчим, прежде чем Джози рассказывает о своей поездке на кладбище.
– Я слышала, что ты туда ездила, – напряженно говорю я, – и как тебе?
– Очень мило. Тяжело, но приятно. Мне стало чуть лучше.
– Круто… правда. А мама знает, что ты ездила туда? – я уверена, что нет.
– Вряд ли. Если ей Нолан не рассказал. Я сама ей не говорила.
– Может быть, надо сказать? Она много лет этого ждала.
– Знаю. Я скажу. Мне нужно поговорить с вами обеими.
– Это о чем?
– О… разном. Когда ты возвращаешься?
Я лежу на диване Эллен и смотрю на пятно на потолке. Решаю, что не знаю.
– Но скоро?
– Не знаю, – раздраженно говорю я.
Она снова молчит, но я не собираюсь заговаривать первой.
– Ты вообще вернешься? – наконец спрашивает она.
– И почему ты спрашиваешь? – я возмущена.
Что, по ее мнению, я могу бросить собственного ребенка?
– Боже. Прости. Я не хотела тебя обидеть. Я просто беспокоюсь. За тебя, за Нолана, за Харпер.
– Не беспокойся. У тебя своих дел навалом.
Я знаю, что ответ вышел мерзкий, и жду ссоры или хотя бы очередной жалобы от Джози, но она кладет меня на обе лопатки.
– Ты права, Мер. У меня правда много дел. Но я очень стараюсь…
– Стараешься?
– Пытаюсь все уладить. И я очень хочу тебя увидеть лично. Если ты не приедешь домой, может быть, мне приехать к тебе?
Я закатываю глаза, понимая, что Джози оправдывает моим кризисом свою поездку в Нью-Йорк, да еще собирается пожить в квартире Эллен бесплатно.
– Это так срочно?
– Да, Мер. Боюсь, что срочно.
Я вздыхаю и убеждаю себя не поддаваться и не думать, что кто-то заболел.
– В чем дело? Хотя бы примерно? – я уверена, что речь пойдет об Уилле, или о ее доноре спермы, или об их жутком плане завести ребенка, или вообще о третьем мужике. По времени как раз пора, Джози никогда не делала больших пауз между мужчинами.
Она молчит. Так долго, что я начинаю думать, что связь оборвалась.
– Ты там?
– Да, – отвечает она.
– Ну и? В чем дело?
– В Дэниеле, Мередит, – голос у нее дрожит, – мне нужно поговорить с тобой о Дэниеле.
Инстинкты велят мне ответить «нет». Джози наверняка манипулирует мной, учитывая обстоятельства моей жизни. Пытается привлечь к себе внимание. Но какие бы драмы моя сестра ни устраивала, брата она не упоминала никогда.
Я вспоминаю первые дни после аварии. Она тогда часами сидела у себя в комнате, пока остальные шатались по кухне. Вспоминаю, как она вела себя на похоронах, – очень сдержанно и напряженно. По-моему, она вообще не плакала во время службы. И стояла в стороне от всех, пока бабушка не вытащила ее и не усадила на складной стул рядом со всей семьей. Когда мы обе вернулись в колледж, она никогда не приезжала к родителям на выходные.
Самолет Джози приземляется в пятницу около семи вечера. На такси она добирается меньше, чем за час, я как раз возвращаюсь домой из магазинчика на углу. Она замечает меня первая, громко зовет по имени и машет из окна машины. Волосы она не выпрямила, косметики на лице нет, и я думаю, что ей очень идет. Гораздо лучше, чем когда она старательно красится и укладывает волосы утюжком. Я пытаюсь помахать ей в ответ, но пакеты с продуктами оттягивают мне руки, так что я просто улыбаюсь и жду, пока она вылезет из такси. Она очень долго расплачивается и заканчивает разговор с водителем, так что я начинаю злиться. Она из тех, кто будет болтать по телефону и красить губы, пока кто-то ждет на забитой парковке, что она наконец отъедет. Меня это бесит.
Я велю себе прекратить. Делаю вдох. Хватит с меня эмоций. Через пару секунд она распахивает дверцу, и я вижу ее черные замшевые ботинки на платформе. Потом она вытаскивает огромную сумку.
– Идеально успела, – объявляет она, вылезая из такси.
Захлопывает дверь и машет водителю на прощание.
– Я просто в магазин выбежала, – улыбаюсь я и подозрительно смотрю на ее чемодан, – многовато багажа на две ночи, – не удерживаюсь я.
– Знаю. Совсем не умею паковать вещи. Покидала что попало, с утра перед работой, – она обнимает меня одной рукой, – страшно рада тебя видеть.
Я ставлю пакеты с едой на тротуар и обнимаю ее в ответ, довольно недоверчиво. Потом я расслабляюсь и понимаю, что на самом деле я тоже ей рада. Она оглядывается, как будто пытаясь сориентироваться. Потом смотрит на дом.
– Этот?
– Ага. Пятый этаж. По лестнице, – морщусь я, – лифта нет.
– Ничего, мне полезно, – потом она кивает на мои пакеты и спрашивает, будем ли мы ужинать дома.
Я этого не планировала, но все равно говорю «да», пытаясь предугадать ее реакцию.
– Ты не против?
– Конечно нет, – тест она проходит. Пока. – Меня устроит любой вариант…
Я киваю, улыбаюсь и открываю перед ней дверь дома Эллен. Мы заходим в пустой холл, проходим мимо маленького блока почтовых ящиков и поднимаемся по вонючей лестнице. Джози ноет, как она устала, какая длинная была неделя, как тяжело быть учителем, особенно учить маленьких детей, которые не способны контролировать себя и не уважают твое личное пространство. Через два этажа она уже выдыхается, а на третьем ставит сумку на пол, чтобы отдышаться.
– Сколько у тебя пар обуви с собой? Только честно.
– Четыре или пять, не знаю, – она улыбается застенчиво, но все равно гордо.
– Включая ту, которая на тебе?
– Ну, тогда пять или шесть.
– Ты точно не против посидеть дома? – спрашиваю я у дверей квартиры.
– Я же сказала, нет. Зачем ты все время спрашиваешь?
– Я только второй раз спросила.
– Ну да. Но я-то уже ответила. Как ты хочешь, Мер.
– Ладно, – я открываю дверь.
Когда мы обе заходим, я ставлю продукты на пол и медленно снимаю туфли. Аккуратно ставлю их рядом с ковриком, надеясь, что она поступит так же. Но она, разумеется, этого не делает. Она проходит в комнату, стуча по паркету грязными ботинками, в которых сидела в самолете и ходила по аэропорту.
– Джози. Ты в ботинках.
Она закатывает глаза и говорит, что как раз собиралась разуться. И разулась бы, если бы я дала ей шанс.
– Извини, – на самом деле я ей не верю. – Ты же знаешь, что у меня такая проблема. Ты берешь с собой кучу лишних вещей, а я боюсь микробов.
– Знаю, – она делает несколько шагов назад. – Но тем не менее. Помнишь, как мама велела нам говорить «спасибо» еще до того, как мы вообще успевали что-то сказать?
– Да уж, – усмехаюсь я, – мы еще не получали кусочек кекса, а она уже твердила: «Девочки! Что надо сказааать?»
Джози садится на пол и стягивает ботинки.
– Вот именно. А ты помнишь, как это бесило? Мы, вообще-то, и сами готовы были благодарить. Только вот теперь хорошие манеры ничего особо не дают. Мы просто выглядим как две дуры, – она встает и поднимает брови.
Я киваю, не в первый раз думая, что хотя наше соперничество во многом обусловлено борьбой за внимание матери, связывает нас во многом тоже она (и папа). Я тащу продукты в крошечную кухню Эллен, раскладываю по местам скоропортящееся и мою руки. Джози тоже моет руки, на этот раз без дополнительных понуканий, а потом просит меня показать ей квартиру.
– Ну, это и есть квартира, – я машу в сторону гостиной, – ну, еще спальня.
– Мило, – Джози подходит к окну и смотрит на улицу, – симпатично и уютно. Сколько они за нее платят?
– Она в собственности. И цену я не представляю, конечно, – я ненавижу, когда Джози говорит о деньгах.
– Круто, наверное, иметь такое жилье, – говорит она совсем тихо.
– Да уж получше, чем сидеть без денег, – отвечаю я, хотя обычно говорю, что счастья за деньги не купишь.
– Ну да, это еще мягко сказано, – смеется Джози и берет со стола маленького бронзового Будду, – хорошенький.
Я киваю, но думаю, что Эллен не собиралась делать «хорошенькую» квартирку.
– У нее хороший вкус.
– Да? И как бы ты назвала ее стиль? – она ставит Будду на место и гладит основание лампы, покрытое пробкой.
– Не знаю. Эклектика? Или, может, «так, как не нравится Энди»? – улыбаюсь я.
Она рассеянно кивает и решает изучить книги, которые Эллен держит на кофейном столике. Открывает огромный альбом с фотографиями, читает надпись, сделанную Энди, а потом перелистывает несколько страниц и любуется на стильный черно-белый портрет Ленни Кравитца.
– Неплохой кадр.
Я киваю.
– А тут есть фотографии Эллен? – она листает альбом.
– Вряд ли. А может, и есть, – мне кажется, что Джози одновременно любит и ненавидит Эллен. Примерно как любила и ненавидела Шону в старших классах, восхищалась ею и презирала ее. И ревновала, само собой. – Она иногда снимает знаменитостей.
– Знаю. Она мне говорила, – Джози закатывает глаза, как будто Эллен хвасталась. А это совершенно невозможно. – Она знает, что я приехала на выходные?
– Ага.
– А что ты ей сказала?
– Точно не помню. Что ты приезжаешь на выходные.
– И?
– И что?
– Ты сказала, зачем я приеду?
Я поднимаю бровь и мрачно смотрю на нее:
– Нет. Как ты думаешь, я могла бы ей это сказать?
Она отвечает мне непонимающим взглядом.
– Я сама не знаю.
Она отводит взгляд и устраивается на дальнем конце стильного дивана Эллен.
– Господи, как неудобно…
Сначала я думаю, что она говорит о наших отношениях, но она добавляет:
– Зачем покупать такой жесткий диван?
– Может, он Эллен нравится. Каждому свое.
– Это невозможно. Он ужасен.
Я пожимаю плечами:
– Не думаю, что она здесь часто сидит. Когда она бывает в Нью-Йорке, то только работает и спит.
– Она не возражала, что я тут останусь? – нетерпеливо спрашивает Джози. Как будто ожидает отрицательного ответа.
– Нет. Она не против, – я сажусь на другой конец дивана.
Это правда, но я не рассказываю, что мы с Эллен почти полчаса обдумывали, зачем Джози приезжает, и не смогли выдумать ни одного связанного с Дэниелом вопроса, который потребовал бы срочной личной встречи.