– Да, – мне становится грустно, но в своем решении я не сомневаюсь.
– И? – с надеждой спрашивает он. У меня рвется сердце.
Я заставляю себя рассказать ему все.
– Я решила завести ребенка вместе с Гейбом.
– С Гейбом? – он страшно удивлен. – Вы… вместе?
– Нет. Вовсе нет. Мы никогда не были парой и не будем. Он мой лучший друг, и я знаю, что всегда смогу на него положиться. Это безопаснее и проще…
– Проще? Серьезно? – хмурится он.
– Проще, чем с тобой, – я надеюсь, что не причинила ему боли. И что он не подумает, что мне плевать на его чувства. – А ты серьезно собирался в этом участвовать?
Я не знаю, какой ответ хочу услышать.
– Конечно, – отвечает он, глядя мне в глаза.
– Спасибо, Пит, – я смаргиваю слезы, – ты очень хороший человек.
– И ты, Джози.
Мы молчим несколько мучительных секунд, и я говорю, что мне лучше уйти. Он быстро кивает и провожает меня к дверям.
– Спокойной ночи, Джози, – говорит он и быстро, неуклюже меня обнимает.
– Спокойной ночи, Пит, – я целую его в щеку.
Сердце трепещет от тоски по тому, что могло случиться.
Глава тридцать вторая. Мередит
В субботу я долго разговариваю по телефону с Эми, и мы решаем, что мне нужно остаться в Нью-Йорке еще на день-другой, потому что это, может быть, мой последний шанс обдумать все в одиночестве. Так что следующие сорок восемь часов я думаю, молюсь, плачу, медитирую и заново переживаю последние пятнадцать лет.
Когда я приезжаю домой во вторник вечером, Нолан и Харпер пекут печенье на ужасающе грязной кухне и слушают «Маленького барабанщика». Они стоят ко мне спиной, и некоторое время я наблюдаю за ними, оставаясь незамеченной. Когда он поднимает ее, чтобы она сама включила духовку, я понимаю, что эта очаровательная сцена и ритм песни меня полностью заворожили, – я даже почти забыла, что ненавижу рождественские песни до Дня благодарения. На самом деле я вообще все забыла – кроме любви к дочери.
А потом Нолан опускает ее на пол, и они оба поворачиваются и замечают меня. К счастью, глаза Харпер тут же загораются от радости.
– Мама! – кричит она и бежит ко мне. Падает в мои объятия. Я таю.
– Харпер… – я вдыхаю запах ее кожи, смешанный с ароматом ванили, и не отпускаю ее долго-долго.
Наконец она выворачивается и снова забирается на свою приступку у стола. Болтает со скоростью миллион слов в минуту, рассказывает, что они пекут сахарное печенье с зеленой и красной посыпкой в качестве «пробного шара» (выражение Нолана) перед тем, как печь печенье для Санты. Я слушаю и киваю, не понимая, как она успела так вырасти за полторы недели. Клянусь себе, что больше никогда ее не брошу так надолго. Что буду терпеливой, буду ценить то, что имею, буду жить настоящим. Все это время я стараюсь не смотреть на Нолана и чувствую, что он делает то же самое.
– Мама, а знаешь что? – спрашивает Харпер. Она постоянно задает этот вопрос.
– Что? – я подхожу к столу и смотрю, как она неуклюже размешивает тесто огромной деревянной ложкой. Ей не хватает сил, чтобы промешать его как следует.
– Папа говорит, что можно есть сырое тесто для печенек! – в ее взгляде вспыхивает торжество.
Я хочу, как обычно, возразить, напирая на то, что в сырых яйцах и масле может оказаться сальмонелла, но вместо этого киваю и говорю:
– Ладно, на этот раз можно.
– Вот это экстрим, – бормочет себе под нос Нолан.
Я наконец-то смотрю на него и слегка улыбаюсь. Меня разрывают противоречивые эмоции.
– Привет, – говорю я.
– Привет, – он улыбается так же напряженно, – как съездила? Повеселилась?
Я не могу понять, говорит ли он от души или что-то скрывает.
– Это было полезно. Но не сказать, чтоб весело. Я слишком скучала по Харпер.
– А по папе ты скучала? – спрашивает Харпер.
Я смотрю ей в глаза, не понимая, действительно ли она так тонко все чувствует или просто болтает, что попало.
– Да. Я скучала по папе, – вру я, хотя где-то очень глубоко я, действительно, немного скучала. Потому что он неразрывно связан с нашей дочерью.
– А ты поможешь нам с печеньками? – спрашивает Харпер.
– С удовольствием, – я закатываю рукава, чтобы помыть руки.
– Мама, помой руки! – строго требует Харпер, тыча в меня ложкой. – Самолет грязный!
Краем глаза я вижу, что Нолан улыбается.
– Да уж, сразу видно, что твоя дочь.
– Да, моя, – отвечаю я по пути к раковине.
Приготовив и украсив три дюжины печений, мы с Ноланом обменялись разве что парой слов, и то в основном через Харпер. Мы пользуемся ею как посредником для своих легкомысленных замечаний вроде «Расскажи маме, как ты ходила к зубному» или «Догадайся, кто приезжал ко мне в Нью-Йорк».
Задав этот вопрос, я смотрю на Нолана, чувствуя, что Джози наверняка уже его предупредила и он в курсе, что я все знаю. Он печально смотрит на меня, и я понимаю, что права.
– Тетя Джози, – то ли утверждает, то ли предполагает Харпер, дополнительно подтверждая мою теорию.
Я говорю, что она угадала, и смотрю, как Нолан тычет лопаточкой в огромное печенье. Оно еще точно не остыло, и он его ломает. Половину он закидывает в рот и наконец обращается ко мне напрямую:
– И как вы пообщались?
– А то ты еще не знаешь, – я начинаю закипать.
Нолан открывает рот, потом закрывает. Очевидно, он только что отказался свидетельствовать против себя, что я ему и сообщаю.
– Подожди минуту, – говорит он, указывая на дочь, а потом уводит ее в гостиную вместе с печеньем.
– Когда уложим Харпер, – говорю я, понимая, что мы не сможем не кричать. Я точно не смогу.
– Ее заберут мои родители, – он смотрит на часы на микроволновке, – с минуты на минуту.
– Что? Почему? Я только что приехала. Я хочу побыть с ней.
– Ну, ты же нам об этом не сообщила. А я их уже попросил за ней присмотреть.
– А сам чем собирался заниматься? – шиплю я. Я не хочу его обвинять (по крайней мере, не в этом, но почему-то так получается).
– Отдохнуть немного, – мрачно говорит он. Вроде бы спокойно, но с горечью. – Я уже две недели вожусь с ней один…
– Во-первых, – злобно перебиваю я, – всего одиннадцать дней, а не две недели. Во-вторых, я с удовольствием заберу ее на следующие одиннадцать дней. Прямо сейчас. Скажи своим родителям, что обойдемся без них.
– На самом деле не обойдемся. Нам нужно поговорить. А родители пока посидят с Харпер, – твердо отвечает он. Он редко говорит так властно.
Какое-то время я смотрю на него, потом пожимаю плечами.
– Ладно, – пусть этот раунд останется за ним.
В любом случае, нам нужно уже что-то предпринять. Сорвать пластырь с болячки нашего брака.
Через несколько минут я убегаю в душ, чтобы не встречаться с родителями Нолана, тщательно сушу волосы, одеваюсь, крашусь.
С одной стороны, я тяну время. С другой – проделываю свой обычный ритуал, чтобы набраться уверенности в себе перед сложным делом. Одно совершенно ясно – я вовсе не прихорашиваюсь для мужа. Поэтому реакция Нолана, который окидывает меня тоскливым жадным взглядом, становится для меня неожиданностью.
– Ты очень красивая, – искренне говорит он.
– Спасибо, – я невольно смягчаюсь от комплимента, хотя этого хватает только на пару секунд. – Харпер уехала? – уточняю я.
– Да, они только что ушли. Хочешь, сходим куда-нибудь. Поужинаем.
Я злобно отвечаю, что не голодна. Надеюсь, он понял, что я хотела сказать на самом деле, – как можно думать о еде в такое время?
– Ладно, я просто спросил, – говорит он, – ты редко так одеваешься дома.
Я думаю, не критикует ли он меня, но решаю начать с глобальных вопросов.
– Думаю, мы можем поговорить прямо здесь, – меня подташнивает.
Я усаживаюсь на край дивана.
– Давай, – он выжидающе на меня смотрит.
– Это ты хотел поговорить, так что начинай, – я готова его выслушать, оценить все мудреные объяснения или попытки оправдать пятнадцатилетнее молчание.
Он кивает. Его первые слова удивляют меня:
– Я знаю, что Джози все тебе рассказала. Я хотел сказать, что был не прав.
Он ждет моего ответа. Я молчу, и он продолжает:
– Я был страшно не прав. Я не должен был скрывать это от тебя и твоих родителей. Это очень близко ко лжи, но не настоящая ложь.
– Это ложь, – и тут я прикусываю себе язык (буквально), чтобы не высказать ему все.
– Ладно, ты права, – сразу сдается он, – это была ложь. Я был не прав. Я прошу прощения.
Я предчувствую, что сейчас будет какое-то «но».
– Но, Мередит, я клянусь, что сделал это не ради себя, – он грустно смотрит на меня большими круглыми глазами.
– И ради кого же ты соврал?
– Ну, для начала… – он понижает голос, – ради Джози.
От этого ответа мне вдруг становится больно.
– Ты не женат на Джози, – мне кажется, что я простила бы ему молчание в течение первых пары лет, но не после того, как мы начали встречаться. После этого чувства ко мне должны были перевесить.
– Знаю, – говорит он.
Я задумываюсь на секунду и задаю ему вопрос, который меня всегда мучил:
– А ты хотел бы на ней жениться?
– Что? – в ужасе спрашивает он. – Не глупи, Мередит. Конечно, я бы не хотел жениться на твоей сестре. Господи!
– Ты уверен? – я уже не могу остановиться. – Она тебе никогда не нравилась? Даже в самом начале? По-моему, ты на нее запал тогда. Или она на тебя…
Он так долго молчит, что у меня сжимается что-то в желудке.
– Понимаешь, – говорит он наконец, – когда-то давно я правда думал, что она секси…
– Это когда?
– В старшей школе. В колледже. На младших курсах.
– А в ту ночь? – спрашиваю я, хотя не знаю, какое это имеет значение.
– Ну да, и в ту ночь. Джози красивая. Даже очень. Ну и что? Красивых много.
– Но она тебе никогда не нравилась романтически?
– Нет. Точно нет. Никогда. Мер, дело в этом, что ли?
– Ты мне врал пятнадцать лет, Нолан. А теперь говоришь, что делал это ради Джози. И что я должна подумать? А почувствовать?