Я был бы тебе очень благодарен, дорогой Хайнер, если бы ты в пятницу пришел ко мне как можно скорее, воистину!
P.S. Если выяснится, что письмо может быть прочитано, я его не буду отправлять, а попрошу Соню переслать его тебе.
P.S. 2 Забудь о P.S. 1, так как в этом случае письмо все равно до тебя не дойдет — я думаю, что на этом мне следует закончить.
Дарение
Недавно меня пригласили на шестидесятилетний юбилей одного моего приятеля, и там я встретил старых знакомых, которых не видел уже очень давно. Так случилось, что я оказался в углу за кофейным столом с юристом, дамой-режиссером и фотографом, мы были все почти одного возраста, и разговор зашел об изменениях условий работы в наших профессиях и о меняющимся времени вообще. Когда юрист сказал, что одним из плюсов нынешнего, заметного всюду сокращения числа чиновников является определенное отступление бюрократии в общем и целом, дама-режиссер возразила ему, что ей, напротив, приходится сегодня над каждым проектом начинать работу с нуля и что она все чаще убеждается в том, что одна инстанция дает что-то только тогда, когда и другая инстанция дает что-то, и что ей приходится свои экспозе и заявки рассылать по все большему числу адресов, и поиск средств, таким образом, проглатывает гораздо больше времени, чем сама работа, так что по ее личному мнению бюрократия только наступает, а не отступает. Пока я размышлял, где и когда я в последний раз имел несчастье попасть в бюрократические сети, фотограф сказал с улыбкой, что если у нас есть охота какое-то время его послушать, он мог бы нам рассказать по этому поводу одну историю, которая случилась с ним. Естественно, у нас была охота, мы налили ему еще кофе, расположились удобнее, и он поведал нам следующее, что любезно позволил рассказать и вам.
«Я получил, — начал он, — за книгу, для которой подготовил фотографии, чек, и так как речь шла о тантьемах, то есть долях прибыли, которые начисляются в процентах, в этом чеке содержалась не круглая сумма, а именно — 202,36 франка. Он был выписан на банк, филиал которого находился недалеко от моего дома, и как-то, когда у меня кончились наличные деньги, я отправился в этот банк и положил чек на стойку вместе с моим удостоверением личности. Банковский служащий, молодой человек с безупречным галстуком и напомаженными волосами, сначала спросил, есть ли у меня счет в их банке, и когда я ответил отрицательно, он записал номер моего удостоверения личности и затем уточнил, все ли в порядке с выписанной суммой в 202,36 франка: Я полагаю, что да, ответил я, и почему он сомневается в этом. Из-за суммы в раппенах[13], ответил он, это все-таки необычно. Речь идет о процентах от проданных книг, объяснил я ему, издательство, очевидно, все рассчитало до мелочи, в чем же тогда проблема. Проблема в том, что банк не выплачивает в раппенах. Он может об этом не беспокоиться, сказал я, будет достаточно, если он выплатит мне 202,35. Он так не может, возразил служащий, поскольку чек выписан на 202,36, то он должен точно такую же сумму провести по учетной записи. Можете себе представить, как я был раздосадован. То есть, это значило, что я из-за какого-то одного раппена не смогу получить мои деньги, сказал я, должно же быть здесь какое-то решение. Самым простым было бы, сказал молодой человек, если я открою для вас счет, тогда вы сможете внести мне всю сумму, и я смогу вам из нее сразу выдать, например, 200 франков. Тут я заупрямился. У меня есть счет в одном из самых крупных банков, есть счет в банке с безупречной репутацией, и у меня есть наследственный счет еще в одном региональном банке, и мне этого достаточно, я не собираюсь открывать дополнительный счет еще в одном банке, я хочу только быстро получить мои две сотни франков. В противном случае я забираю мой чек и отправляю его обратно тому, кто его выписал, с просьбой округлить эту сумму и приписать ее к моей следующей выплате.
Когда я это произнес, мое лицо, видимо, сильно изменилось, так как служащий поднял, словно защищаясь, руки вверх, и оглянулся в поисках помощи. Потом он попросил прощения, отошел от стойки к столу своего начальника, пожилого человека с лысиной и в роговых очках, который, естественно, как раз в это время говорил по телефону. Прошло несколько минут, пока он не закончил разговор, и тут мой собеседник изложил ему мой случай, начальник бросил на меня сквозь очки короткий взгляд, словно шеф полицейского участка, которому только что привели мелкого хулигана.
Затем он взял мой чек в руки и подошел ко мне в сопровождении служащего, которого так озадачила эта проблема.
— Господин Кильхенман, — сказал он мне с натянутой любезностью, — вы не хотите открыть счет в нашем банке?
— Нет, — ответил я, — ни в коем случае, мне очень жаль.
— Нам тоже очень жаль, — сказал начальник с гримасой улыбки, — проблема как раз в том что…
— Я знаю, — перебил я его, — но я дарю вам этот раппен!
— Вы дарите нам этот раппен? — серьезно спросил меня начальник, а его служащий высовывал из-за его плеча свою напомаженную голову.
— Да, от всего сердца, — сказал я, и добавил, — вы знаете, один раппен тоже уже не тот, что был когда-то прежде.
Пожилой начальник пропустил мимо ушей эту шутку и сказал, что это можно сделать, я должен только еще чуть-чуть запастись терпением, он сейчас принесет мне необходимый формуляр, дело в том, что надобность в последнем возникает не часто. С этим он вышел в служебное помещение и через пару минут вернулся, три страницы трепетали в его руке, и вслед за ним, поверите вы мне или нет, плелась секретарша, держа на весу электрическую пишущую машинку.
— Проблема в том, господин Кильхенман, — заявил он мне, — что бланки на дарение еще не введены в компьютер, так что нам придется их сейчас напечатать на пишущей машинке. Вы взяли копирку, фрау Веласкес? — Об этом она не подумала, она думала сделать потом ксерокопию, сказала она. Но с бланками дарения так не положено, они должны быть подлинными, ибо на каждом должен быть проставлен номер, сказал господин в роговых очках, который, тем временем, представился как господин Хирши.
— Послушайте, — начал я, — я вижу, что все это слишком сложно, я лучше пошлю этот чек в мой банк, они припишут его к моему счету.
Господин Хирши заверил меня, что это вовсе не займет слишком много времени, и я заметил, что я не взял мою карту для банкомата, так что мне все равно пришлось бы еще раз вернуться за ней домой, и пока молодой служащий согнулся под стойкой в поисках розетки для пишущей машинки, я решил остаться здесь и дождаться моих денег.
Тем временем, фрау Веласкес принесла копирку, вставила бланки в пишущую машинку, которую она аккуратно поставила на полку позади стойки, и начала выспрашивать мои персональные данные. Любопытство банка простиралось вплоть до моего вероисповедания, и когда я по этому поводу сделал замечание, господин Хирши, который стоял за спиной фрау Веласкес вместе с напомаженным молодым человеком и следил за тем, чтобы она все делала тщательно, сказал, что здесь должно быть все то же, что обычно пишется в налоговых формулярах, потому что копия этого документа так или иначе поступает в налоговое ведомство. Для меня, однако, добавил он, это не имеет большого значения, поскольку я являюсь дарителем, а не принимающей дарение стороной.
— Именно, — сказал я саркастически, — одариваемая сторона это вы, ваш банк.
— Верно, — сказал господин Хирши, — и нам придется заплатить налог на дарение.
— На один раппен? — спросил я недоверчиво.
— Вы возможно считаете, что это один единственный раппен, — сказал он многозначительно и затем спросил меня, помню ли я свой номер ИНН.
Вы можете назвать ваш номер ИНН наизусть? Ну вот. „Нет, — говорю я, — нет, к сожалению, не помню“. Он был бы мне очень обязан, если бы я ему позже позвонил и сообщил этот номер, сказал Хирши, проскользнул мимо секретарши и всучил мне свою визитную карточку. Бумаги пока остаются у него, и он может в этом случае сделать исключение и принять дарение от имени своего банка без моих исчерпывающих данных.
— Что является целью дарения? — спрашивает теперь фрау Веласкес и бросает на меня глубокий взгляд своих черных глаз.
К этому вопросу я не был готов, как, впрочем, и господин Хирши.
— Мы пишем в подобных случаях: услуга, — любезно промолвил он.
Это меня возмутило, и я сделал другое предложение: решение некоторого финансового затруднения.
Все трое теперь уставились на меня, как будто я нанес им тяжкое оскорбление.
— Да, — сказал я, — речь идет именно об этом, а не об услуге.
Фрау Веласкес вопросительно повернулась к господину Хирши.
— Мы можем, естественно, записать и так, если так вам больше нравится, — согласился он, и она отстучала мое предложение на машинке.
— Господин Брассель, передайте, пожалуйста, бумаги господину Кильхенману на подпись, — сказал он молодому человеку, после того как фрау Веласкес вынула их из машинки. Теперь она могла идти, и пока молодой Брассель тщательно передавал мне формуляры, секретарша взяла пишущую машинку под мышку, развернулась и собралась уходить, но тут натянулся кабель и машинка с грохотом рухнула на пол, фрау Веласкес вскрикнула, так что все, служащие и клиенты, повернулись к нашей стойке и почему-то уставились на меня, как будто я совершаю — здесь ограбление.
Фрау Веласкес и господин Хирши нырнули теперь под стойку, чтобы поднять с полу машинку и вынуть кабель из розетки, а я поставил свою заключительную подпись на трех формулярах, где я подтверждал, что дарю банку сумму в 1 рп., и передал их снова назад, так как теперь их должен еще подписать господин Хирши.
Его багровая голова поднялась снизу из-под стойки, и затем фрау Веласкес, чьи черные волосы упали ей на лицо, снова выпрямилась и пошла с машинкой, заметно расстроенная, быстрыми шагами вон из зала.