Естественно, я на этом настаиваю, он тут же сел к компьютеру, ввел некоторые данные, наткнулся, очевидно, на мое имя, вдруг насторожился и спросил меня, есть ли у меня с собой квитанция дарения.
Нет, ответил я, слегка возмутившись, я не имею привычки хранить квитанции менее 5 раппенов, но при этой процедуре кроме покойного ныне господина Хирши присутствовал еще молодой человек с такой же фамилией, как ваша. Это мой племянник, игриво произнес он и продолжил операцию, теперь все в порядке, ваше имя стерто!
Не может ли он по моей просьбе сообщить об этом в окружную прокуратуру, спросил я.
Это положено делать только в рамках дознания, сказал он, когда необходимо, чтобы этот материал был там ко времени конфискации имущества.
— Но я не хочу, чтобы мое имя оставалось в списке дарителей вашего банка, — сказал я.
Если я хочу добиться этого через суд, тогда он мне рекомендует взять адвоката, что и без этого было бы самым разумным, сказал он мне, бросив еще раз взгляд на экран компьютера, прежде чем отключить программу.
Я сдался. Я уже тоже не вижу в этом особой важности, я и так уже много времени потратил на такой пустяк. Но поведение банка я нахожу ниже всякой критики, жаль, что я не могу об этом сказать господину Хирши, — кстати, отчего он умер, спросил я невольно.
Брассель старший закашлялся.
— Да, — выдавил он, — он, он нас покинул.
— Самоубийство? — догадался я.
Брассель молча развел руками.
— А этот ваш фонд? Чем он занимается?
— Он старается смягчить человеческие страдания и действует в основном в Латинской Америке. Он создает и поддерживает в Венесуэле социальные учреждения для детей-сирот и уличных бродяжек.
Затем он через переговорное устройство затребовал документацию, которую доставила для меня черноволосая фрау Веласкес.
Я бы тоже мог, естественно, поддержать этот фонд добровольным пожертвованием, сказал мне на прощанье ухоженный старик, и я ответил ему, что я бы хотел для начала дождаться результатов расследования.
По дороге домой я задумался о смерти Хирши. У молодых людей всегда найдется достаточно причин для самоубийства, как и у художников, учителей или военных, но если с собой покончил банковский служащий, то здесь виной могут быть, скорее всего, только деньги. Не имел ли Хирши дел с этим сомнительным фондом? Я пролистал дома проспект, там ничего необычного, в первой части снимки оборванных детей, которые роются в отбросах в поисках еще чего-то съедобного, во второй части счастливо улыбающиеся дети за обеденным столом с полными тарелками или они же в свежих футболках на маленьком футбольном поле, а на заднем плане простое, чистое здание, это теперь их приют, у меня тоже был подобный большой заказ на рекламный проспект для одной благотворительной организации.
В тот же вечер зазвонил телефон, и некая дама, которая представилась как Роберта Хайцман, спросила меня, не могу ли я ее принять, дело касается особых съемок, которые она хотела бы мне заказать и для начала обсудить со мной некоторые детали. Я занимаюсь портретной съемкой, а для женщин я делаю по их желанию особые снимки, надеюсь, вы догадываетесь, что я имею в виду, итак, мы договорились о встрече на следующий день.
Когда я открыл дверь, передо мной оказалась весьма элегантно одетая и хорошо выглядевшая дама. Я дал бы ей чуть больше сорока.
— Вы знаете, зачем я пришла? — спросила она, когда мы присели в моем рабочем кабинете.
— Я полагаю, да, — поспешил я ответить и спросил ее, желает ли она сделать снимки в моей студии или где-нибудь еще.
— Что это значит, где-нибудь еще?
— Ну, это может быть, у вас дома, у плавательного бассейна, или верхом на лошади, там, где вы захотите.
Дама улыбнулась и сказала, что я все-таки не понял, зачем она пришла. Речь идет о дарителях банка, каковым я, очевидно, являюсь, так же как и она.
— О, — простонал я, — это недоразумение… — и собрался было объяснять, как все это случилось, но она не дала мне оправдаться.
— Так говорят многие, к кому я с этим обращаюсь, но вам нет нужды что-то скрывать от меня, у нас есть весь список дарителей, который сейчас находится в окружной прокуратуре, и мы считаем, что мы должны вместе отстаивать наши интересы.
— Кто это мы? — спросил я.
— Кое-кто из заинтересованных лиц, — сказала она.
— Ну, — сказал я, — к ним-то я уж точно не отношусь.
И другие тоже так говорят, продолжила она, и теперь она хотела бы мне сообщить, что они встречаются через три дня в 20 часов у нее дома, и тут она положила мне на стол свою визитку с адресом на Цолликерберг. У меня еще есть время подумать, но координированные действия в любом случае лучше, чем защищаться поодиночке. На встрече будет адвокат, которому она доверяет, и они хотели бы объединиться в сообщество, чтобы вместе оплачивать его юридические услуги.
Женщина была непререкаема, и поверите вы или нет, мне так и не удалось поведать ей мою историю с этим раппеном, она больше ничего не захотела слушать.
И поверите вы или нет, но я туда явился. Из любопытства. Мне было интересно, что это за люди, которые тратят свои деньги на такие фонды, и мне было интересно, почему они опасаются, что деятельность этого фонда всплывет на свет. При тщательном изучении документации я, собственно, уже сделал своеобразное открытие.
Мой старенький „Вольво комби“ я оставил в некотором отдалении от виллы фрау Хайцман, так как там припарковались сплошные „Мерседесы“ и „БМВ“. Самая настоящая служанка в чепце принимала пальто у входящих, я же был без оного, и мою сумку, которую я обычно носил через плечо, я тоже не стал сдавать в гардероб, несмотря на предложение очень юного дворецкого. Затем меня приветствовала хозяйка дома и провела прямо к столу с закусками, шампанским, белым вином и апельсиновым соком. Она предоставила самим присутствующим решать, хотят ли они знакомиться друг с другом, так как, пояснила она, речь здесь идет о деле, в котором необходима конфиденциальность. Кто был хозяин дома, объявлено не было.
Я взял бокал с апельсиновым соком, стал грызть хлебную палочку и осмотрелся. В салоне царила странная атмосфера. Я заметил только две группы по трое, которые беседовали в своем кругу, остальные стояли или сидели отдельно и смотрели каждый в свой бокал. Одного из них я знал раньше, это был директор энергетической компании, с которым мне приходилось однажды иметь дело, когда я фотографировал плотины и электростанции для его годового отчета. Я попытался с ним встретиться взглядом, но тот старательно избегал смотреть в мою сторону. Я на всякий случай надел свой лучший темный костюм, в котором я как фотограф являлся на особые торжества, но здесь я явно оказался самым скверно одетым гостем. Женщин было немного, одна из них ошеломляющей красоты, еще две старых совы, я решил, что они сестры. Некоторые курили, чтобы хоть чем-то занять свои руки, поэтому и я безо всякого стеснения закурил сигарету.
Наконец хозяйка дома поприветствовала присутствующих, еще раз напомнила, что в общих интересах соблюдать абсолютную конфиденциальность, что само собой разумеется, затем передала бразды правления в руки своего адвоката. Последний сообщил сиятельному собранию, что имущество фонда остается заблокированным до тех пор, пока не закончится расследование в окружной прокуратуре. Но это не значит, что их партнерский банк в Венесуэле прекратит на это время свои выплаты. Важным для всех в данном случае является то, что деятельность фонда является благотворительной и, если фискальная служба задержит эти выплаты, то эти суммы все равно должны будут выплачены впоследствии по договоренности с банком как проценты от латиноамериканского страхового фонда.
Это же чудовищно, сказали обе совы, они как раз начали перестраивать свое поместье в Аликанте, где же они сейчас возьмут на это деньги.
Адвокат между тем продолжал, что все они, естественно, должны были знать, что с этими инвестициями связан определенный риск, и если он получит от присутствующих мандат на разрешение этого дела, речь далее пойдет, во-первых, о том, чтобы избежать обвинения в налоговом мошенничестве, а во-вторых о том, чтобы сделать банк ответственным за претензии в отношении уже оплаченного имущества. Первое осуществить проще, чем второе, поскольку вы все исходили из вящей уверенности, что вы поддерживаете фонд, который освобожден от налогов, второе же вряд ли возможно решить открытым судебным путем, но только за закрытыми дверями внутри самого банка, поскольку вы уже пожертвовали деньги официально и банк уже два месяца как дистанцировался от фонда Хирши со всеми известными плачевными последствиями, и естественно, было бы лучше, если бы Хирши в качестве ответственного все еще имел место быть. Тем не менее, все не так безнадежно, так как у банка поставлена на кон его репутация и для него остается весьма важным сохранение своей привлекательности для клиентов.
И вот тут самое главное. Когда адвокат объявил всем, кто сегодня здесь присутствует, что речь идет о вкладах самое меньшее на миллион, и дальше спросил, есть ли здесь кто-то, кто вносил меньшую сумму, тут я и подал голос, впрочем, не называя при этом мою скромную, якобы пожертвованную сумму, на что адвокат уверенно ответил, что такого быть не может, так как в список дарителей вносятся только те клиенты, чей взнос по определению начинается с миллиона. Я не стал возражать и сказал, что я бы хотел позже обсудить с ним этот вопрос с глазу на глаз.
Далее собрание протекало весьма хаотически, все заговорили наперебой, кто-то зашипел, кто-то стал возмущаться, кто-то жаловался, послышались упреки, директор энергетической компании сказал красотке, что он только из-за нее пришел сюда, этот упрек она тут же переадресовала хозяйке дома, которая в этом кругу очевидно играла самую важную роль, кажется, именно она убедила большинство здесь присутствующих сделать этот денежный вклад.
Пожалуйста, пощадите ее, сказал господин с седой бородкой, стоявший рядом со мной, она уже и так достаточно пострадала из-за трагической смерти ее друга. Лысый Хирши в роговых очках, это и есть друг благородной Роберты? Под прикрытием банка для мелкой клиентуры, как он смог стать рафинированным кукловодом в афере по отмыванию денег, или что-то вроде этого? У меня ум заходил за разум, когда я все это слышал, но в какой-то момент, когда все поутихли, я сказал собравшимся; что я, вероятно, один их тех немногих, кто действительно не представлял себе, что значит этот фонд, но я хотел бы обратить внимание присутствующих на тот факт, что в одном из проспектов фонда из Венесуэлы на фотоснимке ясно видна на заднем плане гора Иллимани, самая высокая гора Боливии, которая мне хорошо известна, и этот факт вряд ли может остаться незамеченным следственными органами. Растерянность и стенания публики были мне ответом, единственный,