- И вы не знаете, кто такой Микеланджело? Рубенс? Тициан? Рембрандт? Ван Дейк?
- Великие художники, - сказала Алёнка.
- Нет, скульпторы, - заметил я.
- Дети! - вскричал отец. - Немедленно собирайте чемоданы, летим в Ленинград!
- Зачем? - в один голос спросили мы.
- Я вас поведу в Эрмитаж, потом в Русский музей, потом в Казанский и Исаакиевский соборы…
- Мы там были, - сказал я.
- Мы будем туда ходить каждый день! - гремел отец. - Мы будем там ночевать. И изучать, изучать, изучать произведения великих живописцев и скульпторов.
- Это великолепно! - воскликнула Алёнка. - Серёжа, ты слышал? Наш папа теперь каждый день будет приходить в четыре с работы, и мы вместе будем ходить по музеям и картинным галереям! Наконец-то наш дорогой папочка вплотную займётся воспитанием своих необразованных детей!
- Почему в четыре? - перестал ходить по комнате отец. - У меня ведь на вечернем отделении лекции… Мы будем иногда по утрам ходить. Да-а… По утрам я должен быть в лаборатории. Мы будем ходить…
- Ночью! - воскликнула Алёнка. - Кругом тишина, а со стен во всей своей первозданности смотрят на нас картины гениальных художников. Потрясающее зрелище! Вот только нужно договориться с администрацией музеев, чтобы нас пускали туда по ночам… Ну, это папа возьмёт на себя.
Отец улыбнулся и озадаченно почесал затылок.
- Почему, собственно, я с вами должен ходить в музеи? Так сказать, водить вас за ручку? А сами? Дорогу не найдёте?
- Ты всегда прав, - сказала Алёнка. - А всё-таки скажи: кто такой Гойя?
- Ничего не выйдет, - ответил отец. Он надел плащ и ушёл в лес слушать кукушку. Дед проводил его до порога и остановился в глубокой задумчивости: перевалить через порог или остаться в избе? Он повернул морду в нашу сторону, как бы спрашивая совета, но мы молчали. И тогда Дед тяжело, как он это умел, вздохнул и, отворив мордой дверь, ушёл вслед за отцом. Весь вид его говорил: служба есть служба, ничего не поделаешь.
- Какие мы с тобой неотёсанные, - сказала Алёнка.
- Отешемся, - сказал я.
- Раз в неделю можно ходить в музеи, - продолжала Алёнка. - Живём в таком городе, а совсем не знаем его.
- В музеях пахнет мышами, - сказал я.
- На чердаках не только мышами пахнет, а и кошками… А ты иногда часами торчишь на чердаке.
- То на чердаке, - сказал я.
В сенях хлопнула дверь. Кто-то идёт к нам. Наверное, отец раздумал идти в лес. Кукушку можно слушать и дома, стоит только окно распахнуть.
Дверь отворилась, и на пороге появился Сорока. В руках у него мокрый мешок.
- Вот не ждали! - сказала Алёнка.
Глава двадцать вторая
Волосы у Сороки мокрые. Рубаха на груди и плечах потемнела. Он был босиком, штаны подвёрнуты. Я удивился не меньше Алёнки: зачем к нам пожаловал Президент?
Но он не торопился объяснять. Положил мешок под скамейку. Мне показалось, что в мешке кто-то шевелится. Я хотел пригласить Сороку в комнату, но он и сам, без приглашения, подошёл к столу и сел на табуретку. Рукой пригладил взъерошенные волосы. Ладонь стала мокрой, и он, взглянув на неё, вытер о штанину.
Алёнка по-прежнему лежала на кровати, положив ноги на спинку. Книжку она засунула под подушку и с любопытством смотрела на незваного гостя.
- Я поймала леща, - похвасталась Алёнка.
- Вот видишь, - сказал Сорока.
- Мы из него уху сварим.
- Да, - сказал Сорока.
Я посмотрел на него. Сорока был невозмутим. Зачем всё-таки он пришёл? И что у него в мешке? Снова там кто-то пошевелился.
- Шли бы в лес, - сказал Сорока. - Сидите дома, как сурки.
- Сидим, - ответил я.
- Коля Гаврилов не был у вас? - спросил он.
- А должен быть?
- Пропал куда-то парень, - сказал Сорока. Немного помолчав, спросил: - Отец в лес ушёл?
- За солнцем, - сказал я.
Сорока поднялся. Мне не хотелось, чтобы он уходил, и я сказал, что отец скоро вернётся. Алёнка подтвердила. Ей тоже не хотелось, чтобы Сорока уходил. А он стоял в нерешительности.
- Если ушёл за солнцем, - сказал он, - то вряд ли скоро вернётся… Дай бог, если к вечеру прояснится.
Он не ушёл. Снова уселся на табуретку.
- А зачем тебе отец? - спросил я.
- Дело есть, - коротко ответил он.
Мы помолчали. Алёнка, глядя в потолок, проговорила:
- Не обидишься, если спрошу…
Сорока улыбнулся:
- Почему меня зовут Сорокой?
Алёнка энергично закивала головой.
- Я родился в лесу…
- В лесу? - удивилась Алёнка. - Уж не в птичьем ли гнезде?
- Расскажи, - попросил я.
Может быть, потому что у Сороки было хорошее настроение, или всё равно ему делать было нечего, он под стук дождя рассказал нам удивительную историю своего имени.
История, которую рассказал Сорока
- Есть на свете такая деревня Дедовичи. Это в Белоруссии. Кругом леса. От железной дороги - сто километров. В деревне десятка два изб. Там жили мои родители. Работали в колхозе. Отец - кузнец, мать лён выращивала. Я никогда не видел ни отца своего, ни мать. Отец, когда началась война, ушёл на фронт. И погиб в самом конце войны, на правом берегу Одера. Он был пулемётчик. А мать так и жила в Дедовичах, ждала его. В этих лесах после войны орудовали бандеровцы. Есть такие бандиты. Они с немцами заодно. Когда бандеровцы налетели на Дедовичи, все разбежались. Ну и мать моя… А я должен был вот-вот на свет появиться. Она еле ходила. Когда бандеровцы наткнулись на группу, где была моя мать, они всех из автоматов… Звери, а не люди были. А я только что родился. Видя, что бандиты приближаются, мать схоронила меня в кустах. Неизвестно, сколько я там пролежал - это случилось летом, - нашли меня совсем голого наши бойцы. Рядом была муравьиная куча. Наши лес прочёсывали, добивали бандеровцев. Они бы и не нашли меня, но услышали сорочьи крики. Птицы носились надо мной и кричали. Сороки… Много сорок. Лейтенант был весёлый человек и назвал меня Сорокой, а фамилию свою дал… Потом бандиты и его убили. Только всё равно этих гадов уничтожили.
Мы с Алёнкой ожидали услышать какую-нибудь весёлую историю, а тут вот что.
- И у тебя нет другого имени? - спросила Алёнка.
- Когда я стану взрослым, меня будут звать Сорока Тимофеевич… Смешно?
- В нашем классе у одного мальчика имя Плутоний, - сказала Алёнка. - Мы его зовём Плут.
- А у нас есть Радий, - сказал я. - Он рыжий. И жутко вредный!
- В детдоме дали мне другое имя… Обыкновенное - Иван. - Сорока помолчал и добавил: - А мне нравится Тимофей.
- Иван лучше, - заметила Алёнка.
- Лейтенанта того Тимофеем звали, - сказал Сорока. - Который меня нашёл.
- Коля рассказывал про Смелого. Это правда?
- Правда, - сказал Сорока.
- А могилу нашли?
- Мы поставим ему памятник.
- Кому памятник? - спросила Алёнка, которая ничего не слышала про Смелого.
Сорока стал рассказывать и эту быль. Алёнка вся подалась вперёд, слушая его. Для неё это было полной неожиданностью. Моя сестра считала, что в такой дыре, куда мы забрались, ничего интересного быть не может. И вдруг такое! И не в старинных романах, а на самом деле.
К нам пришёл Гарик. Сорока замолчал и стал с интересом рассматривать его. Алёнка с досадой взглянула на Гарика: дескать, не вовремя тебя принесло. Гарик встретился с Сорокой впервые. Он даже сначала не сообразил, что это Президент. Гарик был чем-то расстроен. Лицо хмурое, рубашка промокла и испачкана в земле. Рыбачили на дожде, что ли?
- Мы уезжаем, - сказал Гарик и посмотрел на Алёнку.
- Надо с вашими попрощаться, - она поднялась с кровати.
- Ещё палатку не свернули…
Алёнка снова улеглась и ноги положила на спинку.
- Совсем? - спросил я. Гарик кивнул. За всё время Сорока не проронил ни слова. По лицу его было непонятно: рад он, что уезжает Гарик, или ему всё равно.
Гарик подмигнул мне и вышел в сени. Я за ним.
- Этот тип - Сорока? - спросил он. Я ответил.
- Зачем он к вам пришёл?
- Не к Алёнке, - сказал я, - Отец ему понадобился.
- Справлюсь я с ним? - спросил Гарик, пошевелив плечами.
- Драться будете?
- Нет вашего отца - пускай уматывает. А то расселся…
- Места не жалко… Знаешь, почему его Сорокой зовут?
- Если не уйдёт, я его выставлю, - сказал Гарик.
Мы вернулись в избу. Теперь Гарик стал с любопытством разглядывать Сороку. Прикидывал: справится с Президентом или нет? Пускай подерутся. Я бы посмотрел. И Алёнка посмотрела бы. Её любимый Айвенго дрался на всех турнирах. И всегда побеждал. Одно дело рыцари дерутся, другое - мальчишки. Там всё было красиво: пики, щиты, перчатки бросали друг другу. А тут как начнут кулаками размахивать, чего доброго, ещё царапаться станут. Я не люблю драться. Бывает, конечно, в школе сцепишься то с одним, то с другим. Один раз меня пеналом по голове стукнули. Пенал сломался, а у меня три дня шишка сидела. Потом прошла. А я этому мальчишке кулаком в глаз заехал. Он неделю с синяком ходил. Злился на меня: без пенала остался, да ещё синяк под глазом. А мою шишку никто не видел. Она на голове спряталась в волосах.
В комнате стало тихо. Все молчали. Сорока смотрел в окно, ждал отца, который ушёл за солнцем и неизвестно когда придёт.
Гарик наблюдал за Сорокой, придумывал слова, чтобы его разозлить, а потом подраться. Алёнка смотрела в потолок и думала о Смелом, которого Плешатый Дьявол пытал.
Я тоже стал думать. О наших соседях, которые через два часа уедут. В Таллин, а потом в Ригу. Вячеслав Семёнович рассказывал, что под Ригой сохранились развалины старых рыцарских замков. Он обязательно должен их посмотреть. Хорошо, у кого машина. Куда захотел, туда и поехал. Мне понравились наши соседи. Я один раз вечером, наверное, с час просидел на крыльце и слушал, как поёт Лариса Ивановна. Она варила на костре уху и пела. Огонь лизал чёрные бока котелка, постреливали сучья. Лариса Ивановна, присев на корточки, смотрела на огонь и пела:
А у нас во дворе есть девчонка одна…