тило взлететь: снова затихли, успокоились.
На даче он застал лишь Владислава Ивановича. Он сообщил, что ребята поехали на «Запорожце» в больницу, за ним, за Сорокой. Вокруг дачи деревья шумели особенно протяжно, с какой-то тоскливой однообразностью. Дед тщательно обнюхивал Сороку, морщил черный нос от резкого больничного запаха, лизнул лоб, залепленный белым пластырем. Повязку Сорока попросил снять.
Владислав Иванович был человек деликатный и вопросов не задавал, но Сорока видел, что он бросает на него любопытные взгляды, дожидаясь, когда тот расскажет, чем кончилось дело.
Большаков был в трикотажных брюках, светлой куртке с капюшоном. Небритые щеки у него впалые, у глаз залегли мелкие морщинки. Вышел погулять, а из кармана торчит математический справочник. Дед отошел от Сороки и со вздохом улегся у ног хозяина.
Сорока не спеша, подробно рассказал о беседе в кабинете следователя. Не упомянул лишь о коротком разговоре с Борисовым у машины. Кстати, почему он разъезжает по городу без прав?..
Они сидели в беседке, и над их головами шумели сосны. Еще не было и восьми часов, а уже стало сумрачно. Разреженные клочковатые облака пролетели, и теперь с залива надвигались плотные дождевые. Когда ветер утихал и деревья переставали шуметь, становилось слышно, как на железную крышу дома с тихим шорохом просыпаются сосновые иголки.
- Я, пожалуй, верну в милицию удостоверение дружинника, - сказал Сорока.
- Напрасно, - ответил Владислав Иванович. - Зачем же сердиться ма милицию? Следователь хотел тебе помочь, но…
- И вы мне не верите? - сбоку взглянул на него Сорока.
- Верю, - сказал Владислав Иванович. - Верю, что и такое могло случиться… Но не всегда то, в чем мы глубоко убеждены, является объективной истиной. Обстоятельства сложились так, что все факты против тебя. И тут ничего не поделаешь. Будь ты на месте экспортов, ты поступил бы так же. Они ведь тоже учитывали, что вы выехали не на прогулку, а на дежурство, чтобы помочь этой самой милиции.
- Так сколько же истин существует на свете?
- Один мудрец сказал, что истина открыта для всех, но никто еще полностью ею не овладел и много еще осталось поработать будущим поколениям. - Владислав Иванович улыбнулся. - Приведу тебе еще слова Конфуция: «Три пути есть у человека, чтобы разумно поступать: первый, самый благородный, размышление, второй, самый легкий, - подражание, третий, самый горький, опыт». Так вот ты, насколько я тебя знаю, избрал самый сложный и трудный путь.
- Слабое утешение, - усмехнулся Сорока.
- Я тебя не утешаю… Кстати, ты в этом не нуждаешься.
- Я чувствую и себя виноватым в его смерти, - помолчав, сказал Сорока. - Если бы я велел ему прекратить погоню, он бы меня послушался. Почему я его не остановил и не сказал, чтобы он застегнул ремешок шлема? Врач заявил: если бы шлем не слетел с его головы, он был бы жив.
- Не кори себя, - мягко сказал Владислав Иванович. - Ты никогда бы не прекратил погоню, вот в чем дело. Не тот у тебя характер, чтобы остановиться на полпути.
- Но ведь за рулем был он!
- Ты еще больше рисковал, доверившись ему.
Сорока надолго умолк. И в глазах у него такая тоска, что Владислав Иванович не решился нарушить затянувшуюся паузу. Дед приподнял голову и посмотрел на Сороку ясным глазом.
- Не будем больше об этом, - сказал Сорока. - Рано или поздно я найду эту проклятую истину… - Он без улыбки посмотрел на Владислава Ивановича.
- Я очень благодарен тебе, - сказал тот. И в голосе его прозвучала какая-то особенная нотка, заставившая Сороку насторожиться.
- За что же?
- Я рад, что Сережа и Алена дружат с тобой… Больше того: пока ты с ними, я спокоен за них.
- Вы преувеличиваете мое влияние, - негромко произнес он.
- Я ведь отец, - улыбнулся Владислав Иванович, - мне виднее… Вы скоро поедете в Островитино одни… Я надеюсь, Президент Каменного острова возьмет под свое высокое покровительство Сережу и Алену?
- Алену… - с горечью вырвалось у Сороки, но он тут же взял себя в руки и довольно бодро закончил: - У нее и так есть надежный защитник.
- Я тебе приведу еще одно высказывание: «Любовь чахнет под принуждением; самая ее сущность - свобода; она не совместима с повиновением, с ревностью или страхом».
Сорока подивился проницательности Владислава Ивановича. Ему всегда казалось, что он, всецело занятый работой, мало интересуется жизнью своих детей. А о том, что он им предоставляет полную свободу во всем, он и сам знал, потому как видел это там, в Островитине. Ни разу Владислав Иванович не попросил его, Сороку, чтобы он взял Сережу и Алену на остров, хотя отлично знал, как они туда рвутся. А когда Сорока попросил передать им, что приглашает на остров, Владислав Иванович улыбнулся и сказал, что выполнить эту просьбу не может, так как Алена и Сережа ему не поверят… И Сорока тогда сам их пригласил. И даже лодку послал за ними.
И вот оказывается, Владислав Иванович все видит и знает… даже больше, чем говорит. И тут он совсем огорошил Сороку, сказав:
- Мне сдается, Гарик не так себя повел с Аленой… Она девочка добрая, тонкая, хотя язычок у нее и острый. И потом она - романтик, художественная натура… Гарик должен был бы это как-то почувствовать, если он действительно хочет завоевать ее расположение.
- Почему же вы ему не сказали?
- О таких вещах не говорят.
- Гарик хороший парень, - убежденно сказал Сорока.
- Я это знаю, - улыбнулся Владислав Иванович. - Думаю, что и Алене это известно… Ты никогда не задумывался, почему поэты символом любви выбрали луну?
- Наверное, потому, что у нее есть обратная сторона.
- Верно. - И еще - ее вечное непостоянство, изменчивость, убывание и прибывание. А бывает и совсем ее не видно на небе.
- Для меня это слишком сложно, - сказал Сорока. - Я ведь никогда не любил.
- Ты еще это испытаешь, - с грустью заметил Владислав Иванович.
- До любви ли тут? - перевел разговор на другое Сорока. - Работа, учеба, экзамены, общественные нагрузки… В кино и театр сходить некогда!
- В первый раз слышу, что тебе нелегко.
- Я не жалуюсь… Такая жизнь, в общем-то, по мне.
- Ты, пожалуйста, не путай божий дар с яичницей! - улыбнулся Владислав Иванович.
- Любовь эгоистична - она захватывает человека целиком, не дает ему ни о чем другом думать, - сказал Сорока.
- Откуда ты знаешь, если никогда не был влюблен?
- Догадываюсь… - смутился Сорока. - В книжках прочитал.
- Как я понял, у тебя для любви нет времени? - не скрывая насмешки, сказал Владислав Иванович. - Вот закончишь институт, получишь путевку в жизнь, осмотришься, взвесишь все за и против, а тогда уж любовь тебе, как спелое яблоко, прямо с дерева в руки свалится?
- Зачем так примитивно? - взглянул ему в глаза Сорока.
- Не проворонь, Тимофей, свою любовь, - сказал Владислав Иванович. И лицо у него было грустное.
Разговор прервал шум мотора. Дед пружинисто вскочил и молча бросился по тропинке навстречу «Запорожцу», осторожно пробирающемуся по лесной дороге к дому. Сорока и Владислав Иванович поднялись со скамейки. Порыв ветра пригнул вершины деревьев, опять громыхнуло, погромче. Небо посерело, облака уже не двигались, а сжимались в единую плотную массу. А скоро ветер принес крупные капли. Они защелкали по голове, плечам, со звоном ударили в стекла.
- Ты посмотри! - удивился Владислав Иванович. - Алена за рулем!
Сорока ничего не ответил, только подумал, что наконец-то Гарик нащупал верную тропинку к сердцу девушки… И эта мысль не доставила ему удовольствия.
Над замершими соснами отчетливо возникла зеленоватая вертикальная молния. Немного погодя послышался гром. Он то нарастал, то замирал. Как-то разом шумно вздохнули деревья. И тишина. Над лесом выдвинулся заостренный темно-синий нос набухающей чернотой тучи, стало сумрачно. Дед, поджав хвост и низко наклонив голову, поспешно направился к крыльцу. Толкнув носом дверь, скрылся в доме. Немного погодя мимо прошмыгнула сиамская кошка.
В дачный поселок пришла гроза.
Глава 13
«Запорожец» свернул от гостиницы «Россия» на Московский проспект и ловко втиснулся в поток машин.
- Первым делом я разыщу Федю Гриба, - разглагольствовал Гарик, попыхивая сигаретой, - возьму его за шиворот и скажу: «Федюнчик, а за тобой числится должок! Помнишь, я тебе перочинный ножик отдал? А обещанных лещей так и не увидел! Ты же тут все заветные места знаешь? Вот и показьшай, дружок…» Интересно, клетчатая кепочка сохранилась у него? - Он покосился на задумавшегося Сороку. - Как ты думаешь?
- Что? - спросил тот.
- Я знаю, о чем ты думаешь, - заулыбался Гарик. - Цел ли твой ветряк на Каменном острове…
Гарик не угадал: Сорока думал о другом. О том, что экзамены позади, оформлен на станции отпуск и завтра утром они вчетвером уезжают на Островитинское озеро… Он так мечтал об этом дне! Но почему сейчас не испытывает никакой радости? Что грызет его, тревожит? Впрочем, не надо себя обманывать: он отлично знал, что происходит с ним. Все то же: смерть Саши Дружинина. Ложась спать или утром просыпаясь, он начинал мучительно размышлять обо всем, что произошло… И еще стал задумываться о смерти. Раньше такие мысли и в голову не приходили. Но вот умер молодой, полный сил человек, очень хороший человек, с которым ты подружился, который строил планы на будущее, любил… Жизнь продолжается, зажили переломы и ссадины на теле Сороки, на место Саши в кузовной цех пришел другой рабочий, Наташа Ольгина сидит в холле и оформляет заказы автолюбителей, она улыбается другим, а Саши Дружинина нет. И никогда не будет. Борисов, наверное, и не вспоминает об этой дорожной аварии…
Мысли о смерти, вернее, о бессмысленности ее угнетали Сороку. Он гнал их прочь, но они снова возвращались… Сороке и невдомек, что рано или поздно каждому человеку приходят подобные мысли в голову. Только одним раньше, а другим позже. Вот и вся разница. Быть зрелым - это еще не значит иметь за плечами много прожитых лет. Зрелым