но царапали землю, нервная дрожь сотрясала тело, в откинутой назад голове с двумя серыми рожками, выглянувшими из курчавой коричневой шерсти, угасали глаза, в которых застывали боль и недоумение. Из трепетавших ноздрей, окрасив в алый цвет длинные редкие усы, пузырясь и пенясь, редкими толчками выплескивалась кровь.
А человек сидел на корточках перед умирающим животным и с напряженным любопытством смотрел на него, будто не веря, что это дело его рук. Рядом валялся окровавленный топор.
- Встань! - вдруг послышался негромкий голос.
Человек вздрогнул от неожиданности, повернул голову к озеру и встретился глазами с Сорокой. Рослый, широкоплечий, тот сверху вниз смотрел на него, и в серых глазах его было такое, что Длинный Боб даже не пошевелился, продолжал сидеть на корточках.
- Как ты мог? Она же ручная была, - негромко проговорил Сорока. Боб не выдержал и опустил голову.
- Откуда я знал? - хрипло вырвалось у него.
- Вставай! - повторил Сорока.
- Я с тобой драться не буду… - Боб все так же сидел рядом с косулей и смотрел на свои сапоги, забрызганные кровью.
Сорока отвернулся, кулаки его разжались, на скулах перестали ходить желваки. Глядя на остров, он медленно, будто подбирая слова, заговорил:
- Она из рук брала хлеб и ходила за людьми, как собачонка… У нее бархатные губы и теплый лоб… - Неожиданно он повернулся всем телом к Бобу. - Нет, животные не должны верить людям! На десяток добрых попадется один… негодяй! Убийца! Да-да, убийца! Раскроить череп топором беззащитному животному - это убийство! Окружить в лесу лося и из десятка ружей расстрелять его - это тоже убийство!
- Свернуть пойманной щуке башку - тоже, по-твоему, убийство? насмешливо посмотрел на него Длинный Боб.
- И тебе не жалко ее? - кивнул на косулю Сорока. - Сколько в ней было жизни, резвости, грации… Она думала - ты друг, подошла к тебе, а ты… Ты убил ее.
Кривая усмешка медленно сползала с губ Боба. Он смотрел на Сороку и чувствовал, что мысли того сейчас далеки от него, Боба. Теперь можно смело встать, и этот рослый сильный парень его не ударит. Взгляд его остановился на косуле, может, и вправду зря он ее так?.. Бархатные губы, теплым лоб… Радость удачливого охотника сменилась разочарованием, отвращением. Это чувство для Длинного Боба было непривычным, досадным. Будто отгоняя его от себя, он сказал:
- Из-за чего сыр-бор-то? Какая-то паршивая косуля… Наверное, их здесь до черта.
Сорока, ни слова не говоря, подошел к его лодке, достал из-под надувных кругов мешочек с капканами, высыпал на траву. Капканы были сделаны из нержавеющей стали, с сильными пружинами. Один за другим побросал их в воду. Слабо булькнув, железки исчезли на дне озера.
- А-я-яй! - сказал Длинный Боб. - Таких капканов днем с огнем не найдешь… Взял бы лучше себе.
Сорока обернулся, и их глаза встретились. И снова Боб первым отвел глаза в сторону…
- Ты сегодня же к чертям собачьим уберешься отсюда, - сказал Сорока.
- Вот оно в чем дело… - хрипло рассмеялся Боб. - Ты из-за нее… этой девчонки!
- Чтобы нынче твоего духу здесь не было… - напрягая всю свою волю, чтобы не броситься на него, повторил Сорока.
Нагнувшись, он взял косулю за ноги и, держа на весу вниз головой, перенес в свою лодку.
- Эй, защитник животных, мух и пауков! - насмешливо бросил вслед Длинный Боб. - А девчонка мне понравилась…
Сорока медленно греб к другому берегу, где темнел меж деревьев их дом. Голова косули откинулась, обнажив большую рану на груди. Он нагнулся, подложил под голову еще теплого животного брезентовую сумку с рыбацкими принадлежностями. Он старался не смотреть на косулю, но глаза, помимо воли, то и дело останавливались на ней. Широко распахнутый глаз животного сверкал на солнце, как зеркальная линза.
- Я уеду… - услышал он хрипловатый голос Бориса. - Вместе с ней, Аленой!..
Сорока не удостоил его даже взглядом. Он вдруг почувствовал страшную усталость. Захотелось лечь на дно лодки, закрыть глаза и плыть куда ветер подует… Но озеро - это не море. На озере далеко не уплывешь…
Услышав стук, он вздрогнул и взглянул на косулю. Это ее копыто стукнуло о борт лодки.
Длинный Боб стоял у кромки воды и провожал лодку взглядом. Длинные спутавшиеся волосы закрывали ему половину лица. Вот он нагнулся, долго всматривался в свое отражение в воде, потом стал черпать пригоршнями воду и жадно пить.
Сорока и Сережа сидели под сосной на скамье и смотрели на остров. За их спиной жил своей обособленной жизнью угасающий костер: негромко потрескивал сучками, иногда вдруг выбрасывал длинный язык огня, который тут же сникал, откуда-то из пепла выкатывался красный уголек и долго, меняя оттенки, лежал у ног, то розовея, то чернея, пока совсем не угасал… Озеро, как и всегда в вечерние часы, зеркалом расстилалось перед ними без единой трещины и морщинки. Даже рыба не всплескивала. Можно было не смотреть на небо: звезды явственно отражались в озере. Где-то в роще, устраиваясь на ночь, кричали галки. В их гомон вплетался гортанный бас удода.
- Почему ты не пошел туда? - спросил Сережа. - У них, наверное, весело…
- Весело? - переспросил Сорока, с трудом отвлекаясь от своих мыслей. - Не думаю…
- Тебе нравится Нина?
- Хорошая девушка, - рассеянно ответил Сорока. - А что?
- Гарик в нее влюбился, - сказал Сережа. И в голосе его уверенность.
- Ты думаешь? - взглянул на него Сорока.
- Алена втрескалась в этого красавчика Бориса, - все в том же духе продолжал Сережа. - Вот дуреха!
- Почему дуреха?
- Нашла в кого влюбляться! - В голосе Сережи прозвучали презрительные нотки.
- Чем же он тебе не понравился? - заинтересованно взглянул на него Сорока.
- Может, она нарочно? - задумчиво сказал Сережа. - Назло.
- Кому назло?
- Да всем нам, - вздохнул Сережа. - На нее иногда находит. Все делает наоборот.
- Дьявол их принес сюда… - зло вырвалось у Сороки.
- Ты про кого? - удивленно уставился на него Сережа.
- Все образуется, - улыбнулся Сорока, однако глаза его пристально, без улыбки смотрели на умирающий огонь.
Со всех сторон раздавалось противное зудение. Сережа прихлопнул на плече комара и, вздохнув, совсем как взрослый сказал:
- Мне тоже не везет с девчонками…
- Тоже… - усмехнулся Сорока. - Ты считаешь, плохи мои дела?
- Ну их, девчонок, - проговорил Сережа. - Непонятный они народ.
- А может быть, это и хорошо? - с улыбкой посмотрел на него Сорока.
- Кому хорошо, а кому и плохо, - серьезно заметил Сережа и, в свою очередь взглянув на него, прибавил: - Тебе плохо!
- Чертовы комары! - Сорока подобрал с земли несколько сосноных веток и подбросил в угли.
Сережа сообразил, что Сорока не хочет на эту тему продолжать… Что-то с ним творится неладное. С утра до самого обеда где-то пропадал. Вернулся потный, усталый, а в лодке - ни одной рыбины… Спрашивать, где был, бесполезно, все равно не скажет… Странно, что не пошел в гости к ленинградским туристам вместе с Аленой и Гариком. Они звали, но Сорока сказал, что, может, вечером приедут на рыбалку знакомые летчики и ему нужно с ними обязательно встретиться… Сережа чувствовал, что тут что-то не так. Но от Сороки никогда ничего не узнаешь. Это не Гарик, который все на свете выболтает. И свои и чужие тайны.
Гарик и Алена ушли к ленинградцам сразу после обеда, и вот уже сумерки, а их все нет. Сережа не поленился, залез с биноклем на сосну и долго смотрел в ту сторону, но никого на берегу не увидел, - наверное, гуляют по лесу или рыбачат за зеленым мысом. Сережа тоже сегодня неплохо порыбачил. Сорока показал ему хорошее место, и он за каких-то два часа натаскал два десятка окуней, а на зимнюю удочку взял леща. Правда, его не удалось втащить в лодку: жилка была тонкая и оборвалась. Сначала Сережа расстроился, а потом успокоился. Особенно после того, как рассказал о леще Сороке. Он думал, ему не поверят, но Сорока поверил. Это был не подлещик, а настоящий лещ-богатырь. Сережа видел его золотистый бок с крупной чешуей и вытянутые трубочкой белые губы И еще черные со слизью плавники на спине.
- Я нынче видел Федю Гриба, - вспомнил Сережа. - Приехал из города домой. На субботу и воскресенье. Он там в ПТУ учится. Говорит, как только уехали отсюда детдомовские, все кому не лень стали таскаться на остров. А все разорили не деревенские ребята, а приезжие рыбаки. Деревенские, что жили вместе с детдомовскими на острове, долго берегли добро. Ну а потом постепенно рыбачки все растащили, сожгли на кострах. На острове дров-то нет. Все ценное, понятно, детдомовцы с Каменного увезли, а что оставили пропало…
- И Федя тащил? - спросил Сорока.
- Говорит, нет, а кто же его знает… Он хитрый!
- Есть похитрее Феди Гриба… - задумчиво произнес Сорока.
- Пообещал завтра пораньше свистнуть меня: отправимся на лодке за лещами. Говорит, так и быть, задарма покажу тебе лещиную ямину. Там, мол, такие лапти выворачивают - мы таких сроду не видывали! И главное, он уже не один год там прикармливает… пшенной кашей. Говорит, специально для нас постарался, мол, тогда-то он обидел всех нас, так вот теперь жалеет об этом… Дурак, говорит, был, кочерыжка капустная… А теперь вот поумнел и понимает, что к чему…
- Ай да Федя! - подивился Сорока. Он понял, что Гриб не обманул Сережу. Такая яма действительно существовала. Причем не одна. Как-то зимой артельные рыбаки зачерпнули из одной такой ямы несколько десятков центнеров крупных лещей. Это было давно, когда еще Сорока учился в девятом классе.
- И ростом побольше стал, - продолжал Сережа. - Вместо кепки, той, клетчатой, носит теперь железнодорожную фуражку с молоточками.
Сорока прислушался: где-то неподалеку треснул сучок, затем кто-то кашлянул.
- Кажется, наши идут, - сказал он, вглядываясь в сгущавшийся сумрак.
Сережа сложил руки рупором и крикнул: «Алена-а!» Эхо разнесло его голос по лесу. Немного погодя откликнулся Гарик. А через несколько секунд из леса вышли Алена, Гарик и Нина. Шли они молча, внимательно глядя себе под ноги.