Сережа вдруг вскочил со скамьи и помчался вдоль берега к кустам. Скоро он вернулся, держа на ладони потускневшего светлячка.
- Какой некрасивый, - протянул Сережа разочарованно.
- А ты положи его на место - и снова загорится, - посоветовал Сорока.
Еще не видя Алены, Сорока почувствовал, что она сильно расстроена. Да и Гарик с Ниной (они немного отстали от быстро шагающей Алены), кажется, тоже были не в своей тарелке. Сорока ожидал нечто подобное, но, когда увидел лицо девушки, даже немного растерялся: припухлые губы сжаты, глаза с лихорадочным блеском смотрели зло, уничтожающе.
- Посмотри, какого я светлячка поймал! - сунулся к ней Сережа, но она резко отвела его руку.
- Иди в дом, мне нужно с Тимофеем поговорить, - сказала она.
- Что я, маленький? - обиделся Сережа.
- Я тебя очень прошу. - Она сделала ударение на слове «очень».
Сережа пожал плечами, бросил на Сороку сочувственный взгляд и, положив светлячка на лист подорожника, ушел в дом, громко хлопнув в сенях дверью.
Повисла тяжелая тишина. Алена, машинально уперев руки в бока, стояла в воинственной позе напротив и смотрела на него. Он сделал было движение, чтобы встать, но потом раздумал. Алене удобнее будет разговаривать с ним, глядя на него сверху вниз. Она покосилась в ту сторону, где стояли Гарик и Нина, и негромко спросила:
- Зачем ты это сделал?
- Что именно?
- Ты все еще считаешь себя Президентом Каменного острова? - с издевкой сказала она. - Я думала, что с этой детской игрой покончено. Я думала, что Президент давно ушел в отставку.
- Я не понимаю: о чем ты говоришь?
- Ты все отлично понимаешь! - взорвалась она. - Зачем ты оскорбил его на берегу?
- Это он тебе сказал?
- Неужели ты думаешь, что Борис способен пожаловаться на тебя? Или вообще на кого-нибудь?
- Да нет, не думаю, - ответил он, с интересом наблюдая за ней. Еще никогда он не видел ее такой злой. Может быть, стоило бы рассказать ей о том, что нынче произошло на берегу сразу после восхода солнца, но его глубоко уязвили пренебрежительные, обидные слова о «детской игре» на Каменном острове. Он и сейчас не считал, что они занимались детскими играми.
- Ты обидел его, потому что он мне понравился, - сказала она. - Разве не так?
- Ты ведь сама не веришь в это, - с досадой ответил он, окончательно уверившись, что не стоит Алене рассказывать о том, как Борис убил ручную косулю. По глазам видно: что сейчас ни говори Алене, она правильно тебя не поймет. Слишком ослеплена… любовью или гневом? Поди разбери этих девчонок!
- Вы все мне противны: и ты и Гарик! - продолжала в запальчивости выкрикивать Алена. - Если бы вы знали, какая мне зеленая тоска с вами! Ну, что тебе сделал Боря? Поймал в твоем озере пять паршивых щук? За это надо было его снасти в озеро кидать, да?..
«Значит, кое-что он рассказал…» - подумал Сорока.
- Если вымахал под потолок да натренировал свои мышцы, думаешь, теперь любого можешь безнаказанно задевать? Это низко, Тимофей! И я не ожидала от тебя такого… Я всегда считала тебя умным, благородным, справедливым… Где же здесь справедливость? Да, он мне очень понравился, он не такой, как ты и Гарик…
- И совсем не такой, как ты думаешь, - не удержался и ввернул Сорока.
- Может, в конце концов, и мне кто-нибудь понравиться? - не слушая его, продолжала она. - А этот, - пренебрежительный кивок в ту сторону, где стояли Нина и Гарик (правда, их уже там не было: хитрый Гарик, видя, что запахло скандалом, увел Нину по тропинке в лес), - будет вечно пилить меня и выяснять, о чем я с ним говорила? Потом будет дуться целую неделю, ходить с обиженной физиономией? Да что вы за жизнь мне создали! Друзья называется…
Алена вдруг обмякла, в глазах сверкнули слезы. Прикусив нижнюю губу, она сбросила с ног туфли, подошла к скамейке и села рядом. Плечи ее затряслись, она уткнулась лицом в его грудь и зарыдала. Он растерялся, даже побледнел. Легонько обнял ее и стал осторожно гладить по вздрагивающим плечам. Волосы ее он неловко отводил в сторону, но они снова рассыпались и закрывали лицо. Он стоически стерпел ее несправедливые упреки, а вот слезы вызвали смятение. Он уже ничего толком не понимал и не знал, что нужно делать. Даже хотел было позвать Сережу, но раздумал: незачем ему видеть сестру в таком состоянии.
Выплакавшись, Алена вытерла нос носовым платком и, повернувшись к нему, спросила:
- Наверное, тушь с ресниц размазалась?
- Тушь? - глуповато уставился он на нее.
- Тимофей, я, кажется, и вправду влюбилась, - жалобно сказала она, глядя затуманенными глазами на озеро. - Он мне понравился еще там, в Комарове, когда ты подрался с ними…
Он почувствовал, как неприятно заныло в правом боку, хотел что-то сказать, но голос ему не повиновался. И тогда он, отвернувшись, прокашлялся. А когда снова повернулся к ней, лицо было обычным: спокойным и непроницаемым.
- Сдается мне, ты сделала очень неудачный выбор, - сглотнув слюну, ответил он.
- Неужели ты думаешь, я в Гарика когда-нибудь была влюблена?
- Он был в тебя влюблен.
- Дурачок, я любила тебя, - просто сказала она. - А ты мне все время подсовывал Гарика… Все три года я тебя любила. И ты не мог этого не знать… Иначе ты глупый и слепой! Бесчувственный, холодный чурбан!
- Черт возьми!.. - хрипло вырвалось у него.
- А ты все сделал, чтобы убить во мне любовь… Когда мне хотелось видеть тебя, ты исчезал на месяцы, когда я тянулась к тебе (рано или поздно ты всегда появлялся!), я натыкалась на холодильник… Если бы ты знал, как я злилась тогда на тебя!.. Помнишь, один раз я встала из-за стола и ушла? Я сказала, что меня ждет подруга, а сама весь вечер просидела в сквере, напротив нашего дома… Ты прошел мимо и даже не посмотрел в мою сторону… Тебе стоило хотя бы один раз по-человечески поговорить со мной, отбросив проклятую невозмутимость, или хотя бы в такой момент посмотреть на меня - и я была бы счастлива. Но ты этого, Тимофей, не сделал. Ты всегда держал меня на расстоянии, которое измеряется таким благородным понятием, как дружба… А дальше - ни шагу! А мне мало одной дружбы, милый Тима! Ты разве не заметил, что я уже взрослая?
- Я многое проглядел… - глухо ответил он, глядя перед собой. На острове мелькнул огонек, но он не обратил на это никакого внимания.
- Зачем же ты, Тима, так безжалостно убил мою любовь?
- Ты права: я глухой и слепой, - сказал он.
Лучше бы Сорока ничего этого не слышал. По-прежнему жил рядом с ней и был уже одним этим счастлив. Он видел, что Алена не любит Гарика. Да и тот чувствовал, но был слишком самоуверенным, чтобы даже самому себе признаться в этом. Последнее время он больше разыгрывал из себя влюбленного, чем был влюблен на самом деле.
Так спрашивается: правильно ли вел себя Сорока, видя все это? Но, оказывается, его невмешательство никому не принесло пользы: ни Алене, ни Гарику. Даже наоборот: сам того не ведая, он доставил девушке много горьких минут. А ведь все, по-видимому, оттого, что он недостаточно был уверен в себе и в своих друзьях. Ему запомнилась где-то вычитанная строчка: «От недостатка уважения к себе происходит столько же пороков, сколько от излишнего к себе уважения».
Алена отвела рукой от лица волосы и посмотрела на озеро. Над сосновым бором небо было чистым, прозрачно-зеленым. Солнце скрылось за Каменным Ручьем, но его лучи, преломляясь, еще прорывались то здесь, то там. И от этой игры света и тени вода все время меняла свой цвет: то свинцовая, то иссиня-зеленая, то багровая, как закипающий в домне металл.
- То, что я сейчас скажу, - нарушила затянувшееся молчание Алена, тебе не понравится… Но если ты настоящий друг, постарайся понять меня… Только ты один виноват в том, что произошло. Ты и сейчас для меня, кроме отца, самый дорогой человек на свете, Тимофей… Не улыбайся! (Он и не думал!) Это правда. Но сейчас все мои мысли не с тобой, а с ним… Это налетело на меня нежданно-негаданно, как вихрь. И сама не узнаю себя. Скажи он: «Пойдем со мной хоть на край света!» - и я, не задумываясь, пошла бы…
- И он сказал? - откашлявшись, произнес Сорока.
- Да.
Она пошевелилась, но головы не повернула, не решаясь взглянуть на него.
Снова повисла долгая тяжелая пауза. Где-то за домом раздался негромкий девичий смех, потом приглушенный голос Гарика. Распахнулась дверь, на крыльце показался Сережа. Постоял, повертел головой, но, никого не увидев, зевнул и снова скрылся в доме. Немного погодя квадратное окно с синими наличниками мягко осветилось: Сережа запалил керосиновую лампу.
- Я чувствую себя виноватой в том, что произошло.
- Ты здесь ни при чем!
- Я поеду с ними, - сказала она.
- В машине места для тебя нет. Их же пятеро!
- Нина остается здесь… - совсем тихо ответила Алена. - Вместо меня. Она будет о вас заботиться.
- Вон оно что… - сказал Сорока. - Вы все продумали.
- Так надо, Тима.
- Кому надо? - гневно выкрикнул он. - Ему?
- Мне, - удивленно взглянула на него Алена. - И пожалуйста, не кричи на меня.
- Это будет большая ошибка с твоей стороны, - совладав с собой, сказал Сорока.
- Возможно, - согласилась она. - Но я не могу ничего с собой поделать… Понимаешь, это сильнее меня.
- Тогда о чем мы говорим? Ты уже все решила.
- Я думала, ты меня станешь отговаривать… - разочарованно ответила она. - Больше того: не отпустишь.
- Я не хочу, чтобы ты обо мне плохо думала.
На этот раз она повернулась к нему и заглянула в глаза.
- Оказывается, ты меня неплохо знаешь!
- К сожалению, я только сейчас стал тебя по-настоящему узнавать, - с горечью вырвалось у него. - Слишком поздно!
- Ты ведь так и не сказал: любишь ли ты меня?
- Теперь это не имеет значения.
- А все-таки? Любишь или нет? - Ее губы совсем близко, красивые глаза сейчас совсем черные, и в них яркий блеск.
- Я тебе этого не скажу, - отвернулся он.
- Вот! - торжествующе воскликнула она. - Ты и сам не знаешь! Верно? Не знаешь ведь?