Лес поредел, и мы вышли на огромную поляну, окружённую вековыми соснами. По ногам стали хлестать твёрдые стебли с крошечными сиреневыми цветами. Стояла полуденная тишина. И даже куропатки, взлетевшие впереди нас, не нарушили эту тишину.
Мы наискосок пересекли поляну. Началась чащоба. Деревья почти вплотную стояли друг к другу. В одном месте когда-то давно пронёсся сокрушительный вихрь и прорубил небольшую просеку. Вырванные с корнем деревья не упали — братья и сёстры поддерживали их, уже погибших, с опавшей листвой, не давали им лечь на землю.
Сорока пошёл медленнее. Я вдруг вспомнил про змей, и мне не захотелось идти дальше. Я старательно обходил гнилые пни и коряги. Мне казалось, что под обломками деревьев кишат чёрные гадюки. Гарик наколол ногу и теперь хромал.
— Близко, — негромко сказал Сорока.
Непонятная тревога охватила меня. Глухой тёмный бор таил какую то угрозу. Когда еловая лапа, отпущенная Гариком, хлестнула меня по щеке, я чуть не вскрикнул. Небо над головой пропало, стало сумрачно и сыро. Я обратил внимание, что иголки на елях не зелёные, а сизоватые с сединой. В эти дебри солнце не заглядывает. Под ногами чавкает сочный зелёный мох. Я ткнулся носом в клейкую паутину. Замахал руками, срывая её. У меня было такое ощущение, словно я попался, как муха.
Тягостное настроение исчезло, как только ноги почувствовали твёрдую почву, а над головой снова засияло солнечное небо. Мы выбрались из глухой чащобы в ровный бор. И тут Сорока остановился.
— Пришли, — сказал он.
Мы осмотрелись: берлоги не видно. Я даже наверх посмотрел: не устроил ли медведь себе жилище на дереве?
— Подождите меня, — сказал Сорока и направился к толстой сосне. Вот он миновал её, затем обогнул ель и замер. Мы увидели два поваленных дерева, поверх которых кое-где был набросан валежник, сухие, вывернутые с корнями ёлки. Это и была берлога.
Гарик двинулся к Сороке. Алёнка и я остались на месте. Сорока подошёл к берлоге и, нагнувшись, заглянул. Он почти до половины туда забрался; у меня заныло сердце: а что, если сейчас раздастся страшный рёв и медведь подомнёт под себя Сороку? Гарик подошёл и тоже заглянул в берлогу. Потом крикнул нам:
— Хотите посмотреть на спящего медведя?
Мы не успели ответить. Произошло что-то непонятное: Сорока вдруг отпрянул от берлоги и стал пятиться в нашу сторону, а Гарик, тихо вскрикнув, скакнул вбок и помчался что было духу совсем в другую сторону.
— Серёжа, — произнесла Алёнка, — посмотри, кто… — Она не докончила фразу и замерла с открытым ртом: из-за толстой сосны, стоявшей напротив берлоги, один за другим выкатились три лохматых коричневых медвежонка. Ещё меньше, чем Кеша. Они бесстрашно двигались на Сороку. Передний остановился, встал на задние лапы, то же самое сделали и остальные. Будто по команде. Сорока коснулся рукой дерева и наконец повернулся к нам.
— Уходите, — негромко сказал он.
— Какие хорошенькие! — проговорила Алёнка, глядя на медвежат, которые всё ещё стояли на задних лапах и с любопытством смотрели на нас.
Сорока взглянул через плечо на медвежат, осторожно ступая, подошёл к нам и, взяв Алёнку за руку, повёл за собой. Мне было совсем не страшно, я не понимал, чего все испугались? Медвежата такие славные, они совсем не прочь с нами поиграть. Как Кеша. У меня даже мелькнула мысль, что хорошо бы одного с собой унести. Был бы у Кеши товарищ.
Сорока всё убыстрял шаги и наконец побежал, всё ещё не выпуская Алёнкиной руки. Сорока нас не повёл в чащобу, он свернул в сторону, и мы обходным путём вышли на знакомую поляну. И только здесь он остановился.
— Вы его разбудили? — спросила Алёнка.
— Кого? — удивился Сорока.
— В берлоге никто не спал?
Мы с удивлением смотрели на Сороку, а он на нас.
— Подождите… — сказал он, что-то соображая. — Вы не видели медведицу?
— Медвежат видели, — сказал я. — Три штуки.
— Возьмём одного? — предложила Алёнка.
— А Гарик где? — спросил Сорока.
— Как ударил в сторону, только пятки засверкали, — сказал я.
— Ждите меня здесь, — сказал Сорока и помчался в бор.
Алёнка проводила его взглядом и посмотрела на свою руку.
— Сжал, как тисками, — сказала она.
— Говорил про какую-то медведицу… — Я наконец сообразил, в чём дело. — Они напоролись на медведицу!
— Она может сюда прийти… — сказала Алёнка озираясь.
— Не велел уходить… — Я взглянул на ближайшую сосну. Мне стало не по себе. Алёнка взяла меня за руку. Медведица может прийти сюда по нашим следам…
— Заберусь на сосну, погляжу, где они, — сказал я и поплевал на ладони.
— И я с тобой, — сказала Алёнка.
Я забрался на первый сук и протянул ей руку. Укрывшись в ветвях, мы стали ждать.
Скоро они пришли. Не медведица и медвежата, а Гарик и Сорока. Я хотел им крикнуть, что мы здесь, на сосне, но Алёнка приложила палец к губам: мол, помолчи!
— Теперь они смылись, — сказал Сорока.
Гарик переступил с ноги на ногу, потрогал рукой колено.
— На берёзу налетел…
— Ты видел её?
— Стояла на дыбах у дерева и слизывала муравьёв… В полсосны ростом.
— Это ты загнул, — сказал Сорока. — Таких медведей у нас не бывает.
— В общем, огромная…
— Я заметил её, когда стала лапой нос трогать.
— Ноги сами понесли… О берёзу стукнулся и только очухался.
— Первый раз увидел настоящего медведя, — сказал Сорока. — Я тоже побежал бы…
— Не побежал ведь?
— Слышал, как она чихала и лупила себя лапой по морде? Ей муравьи весь нос залепили, вот и не учуяла нас. А если бы медвежата закричали, — пиши пропало!
— Не надо было бежать, — думая о своём, сказал Гарик.
— Бывает…
— Я испугался, Сорока… — с трудом выговорил Гарик. — Струсил.
— В другой раз не побежишь, — сказал Сорока.
Они замолчали. Слышно было, как Гарик вздохнул. Под ногой треснул сучок.
— Куда же они, черти, подевались?
— Она тебе нравится? — спросил Гарик.
— В этом лесу и заблудиться можно, — сказал Сорока.
Гарик привалился плечом к сосне, и я увидел сквозь ветки его макушку. Сорока стоял у трухлявого пня и смотрел в другую сторону.
— Я как в первый раз увидел её… — сказал Гарик.
— Красивая девчонка.
— Тебе она тоже нравится.
— Чудак, — сказал Сорока.
Я взглянул на Алёнку. Она обняла рукой ствол и прижалась к желтоватой коре щекой. Я понял, что откликаться не стоит. Надо было сразу, а теперь поздно: скажут, подслушивали.
— С ней, понимаешь, можно по-настоящему… — продолжал Гарик.
— Можно, — сказал Сорока.
— Я знаю, ты ей нравишься…
— Перестань трепаться, — сказал Сорока.
Они замолчали. Потом Сорока сказал:
— Меня звал к себе погостить знакомый лётчик. Рыбачит у нас второй год. Понравилось. Это мы его сюда пригласили. Твоего отца хорошо знал, вместе воевали. Он вчера уехал… Да ты его видел: тот самый, который уху хлебал… Он живёт в Ленинграде.
— Славка должен приехать…
— Оставайся, — сказал Сорока. — А потом к лётчику поедем.
— Уеду я, — сказал Гарик.
— Ну и дурак… Живи у нас до школы. На острове.
— А ваш устав?
— Ты теперь наш…
— А Сергей?
Я даже дыхание задержал: неужели откажет?
— Коля за него поручился… — ответил Сорока. — И я тоже.
Они помолчали. У меня затекла нога, и я пошевелился. Вниз посыпались кора, но они ничего не заметили.
— Я думал, вы дурака валяете, а у вас вон что… И давно вы им помогаете?
— Вот оборудуем площадку для вертолёта…
— Летал с ними? — спросил Гарик.
— За волками раз охотились…
Гарик отломал от нашей ели нижний сук.
— Как ты думаешь, она ещё там? — спросил он.
— Ты про кого?
— Я подойду к ней… — сказал Гарик.
— Спятил?
— Я только посмотрю на неё.
— Здесь не зоопарк!
— Я подойду, — упрямо сказал Гарик.
Они посмотрели друг другу в глаза. Гарик сунул под мышку палку и пошёл к берлоге. Сорока смотрел ему вслед. Его лицо было освещено косым лучом солнца. Мне показалось, что он смеётся.
— Ты не найдёшь, — сказал Сорока. — Пошли вдвоём.
— Как хочешь, — сказал Гарик.
Когда они скрылись за деревьями, мы спустились вниз. Я взглянул на Алёнку. Она смотрела в ту сторону, куда ушли мальчишки. Я не стал её ни о чём спрашивать. А что, если Алёнке нравятся оба? Мне они тоже нравятся. Если уедет Гарик в Москву, я буду скучать. А без Президента сразу опустеет озеро. И остров.
Я слышал весь разговор и понял, что они теперь друзья. Эти так не похожие друг на друга парни. Сорока два года искал его. И вот нашёл. Я бы тоже хотел иметь такого друга, как Гарик. И такого, как Сорока. Они пошли в логово медведицы. А я ни за что бы не пошёл. На медвежат я бы не прочь ещё раз взглянуть, а на медведицу, которая ростом в полсосны… лучше не надо! А они вот пошли. И нет у них никакого оружия, даже перочинного ножа. А что, если на этот раз медведица их заметит? Или медвежата закричат?
Наверное, об этом подумала и Алёнка. Она схватила меня за руку и спросила:
— Ты ничего не слышишь?
— Думаешь, напала на них?
Мы прислушались. Из бора доносился негромкий треск, будто кто-то нарочно ломал сухие ветки. Закричала и сразу умолкла сорока. Кто-то два раза жалобно сказал: «Бьють-бьють, бьють-бьють!» — и умолк. Птица какая-то. Незнакомая. Я давно приглядывался к сорокам. Нравятся мне эти птицы. Не назойливы, как вороны, и гораздо красивее. А когда сорока через лес летит, — одно удовольствие посмотреть. Её полёт напоминает движение волны: вверх-вниз. Я люблю смотреть, когда сорока летит. А вдруг разъярённая медведица напала на них? Но сороки молчат. Когда опасность — они кричат. Я почувствовал, как мой страх перед медведем прошёл. Стоять под елью и ждать у моря погоды не было больше сил. Я перестал бояться медведицу. Схватив с земли толстый сук с острым концом, я побежал к лесу. Втроём мы как-нибудь отобьёмся от зверя. Зацепившись за корягу, я упал, но тут же вскочил и, не чувствуя боли, помчался вперёд. У деревьев я остановился перевести дух.