и на него, стал проявлять признаки душевного волнения, выражающиеся в попытках звонить главе районного правосудия и требовать «ордер» и адвоката. Когда уверения в том, что ордера выдают только на квартиры, а ему предъявляется постановление на обыск по отдельному поручению следователя, не помогли, Георгиев позвонил Желябину, а тот передал разговор Кряжину. Последний в этой цепи недоразумений, возникших из-за неясного понимания милиционерами роли и места родственников лиц, наделенных статусом неприкосновенности, никого убеждать не стал.
– Номер телефона председателя суда и его имя, – потребовал он у майора и, когда тот полистал записную книжку и советник получил все, что хотел, приложил трубку к уху. – Корней Леонидович? С вами разговаривает старший следователь Генпрокуратуры России Кряжин… Кряжин, Кряжин, да… Тот самый… Дело не о семи, а о шести миллиардах «Нефтьпрома»… Сидят, а что им еще делать? Для кого, собственно, это показывалось по телевизору – «Заплати налоги и спи спокойно»? Вы видели, кто являлся инициатором показа видеоролика? Налоговая полиция России. Ну, и что, что такой больше нет? Статья-то есть. Нет, я не из Москвы. Я из Холмска и вот по какому поводу…
«Мерседес» оказался темно-синим (причина смутных переживаний зятя), но без двигателя, который представители «Мерседеса» в Москве вывезли туда для капитального ремонта.
– Забери его в ГУВД, – сказал Георгиеву про успокоившегося зятя Кряжин. – Откатай пальцы, познакомься поближе. Чтобы в следующий раз узнавал через «глазок» в лицо.
Зять на это не возразил. Тесть велел ему прижать жопу и не быковать.
Подъехали к дому, который на отдаленной от центра города улице Кропоткина был действительно единственным красным.
Уже почти поднявшись до лифта, Кряжин вдруг остановился, и в спину его, не ожидая такого маневра, ткнулся Сидельников.
– Мне показалось или я не ошибся?
– Что? – глядя в глаза советника, в которых зажегся маленький огонек, уточнил Желябин.
– Машина, которая стоит с торца дома, – это темно-синий «Мерседес» с молдингами на кузове и черной решеткой радиатора?
Круто развернувшись, Сидельников в несколько прыжков достиг входной двери, распахнул ее, и в подъезд проник едва различимый шумок взревевшего невдалеке автомобильного двигателя.
– Черт!.. – вырвалось у Желябина, и он принялся лихорадочно искать по карманам телефон. Найдя, стал кричать в него о «перехвате», ориентировать собеседника на местности, но Кряжин вникать в подробности не стал. Уже через несколько секунд они были на третьем этаже, у того места, где должна была быть дверь восьмой квартиры…
Любовь… У Сашки она всегда стояла на последнем месте. Девчонок принимал, конечно. Некоторые даже задерживались, и бывало, что на неделю. Но вот той, которая могла бы раз – и навсегда… Такая до сих пор на его пути не встретилась. Еще в далекой юности, в автостроительном техникуме, он с однокашниками был на какой-то дискотеке и познакомился с девчушкой старше его на два года. До армии они встретились дважды, после армии еще пяток раз, а вот когда Сашка устроился в таксопарк и стал зашибать хорошую деньгу, Танька забылась. У той деньги никогда не стояли на передовых позициях. Она ценила чувства, не отягощенные дензнаками, презирала достаток и жила в мире своих книг, которых, слава богу, хватало с избытком. Библиотека, где она работала старшим библиотекарем, располагалась в центре города, в пяти минутах ходьбы от дома, и это все, что ей было нужно.
Впрочем, нет. Для полного довольства этой жизнью ей был нужен еще и тот, кто понимал бы ее и любил за то, что она любит книги и ценит чувства больше хрустящих купюр.
Но как, имея рост в сто пятьдесят сантиметров, очки и отсутствие каких-либо особенностей, влекущих мужчин с первого взгляда, заинтересовать и влюбить? Это было трудно. В библиотеку приходили то студенты с лицами, требующими ухода с применением противоугревых лосьонов, то грузноватые литераторы (да, да – такие были в Холмске!), сопящие над томиками Гумилева, как над тарелкой с кашей, то мнительные мужчины, на мужчин непохожие, то школьники, озадаченные социальными проблемами в «Войне и мире».
Сашка вновь всплыл перед ней, как подводная лодка, совершающая «прыжок дельфина», в начале декабря. Они встречались восемь раз – она считала, и он обещал прийти к ней встречать вместе Новый год. Она приготовила отбивные, купила вина, зажгла две свечи, Сашка не пришел. Правда, уже под утро позвонил и пьяным голосом сказал, что был вынужден срочно выйти на работу, потому как заболел напарник. Таня хоть и была библиотекарем, в реальном мире жила вполне осознанно и точно знала, что поскольку таксист не врач, не милиционер, не военный и не пожарный, то вызывать его срочно на работу для того, чтобы он в тоске листал журнал на стоянке такси у железнодорожного вокзала, вряд ли есть необходимость. Плакать она не стала. Выпила все вино, съела половину отбивных и два дня… плакала в подушку.
Он пришел пятого.
Потом шестого.
Седьмого.
И двенадцатого, после каждодневных встреч, Танька стала понимать, что ситуация очерчивается вполне определенной линией. Он оставался на ночь изредка, примерно раз в три дня. Смену работал в ночь, потом ночевал дома. Но бывал у нее каждый день, и не было случая, чтобы он, уходя, оставлял ее несчастной или разочарованной. Сегодня она позвонила ему сама, чем несказанно удивила и обрадовала. Сашке некуда было идти, и в суматохе последних часов он совершенно забыл о той, которая приютила бы его с удовольствием и взяла на полный пансион на все время его скитаний.
Таня позвонила, и он отметил, что женщина волнуется. Сегодня она звонила первой, чего не случалось никогда. И он отнес это за счет женского чутья, в существовании которого не раз убеждался. Он даже почти умилился, когда Танька спросила, когда он будет дома. Дома… Вот уж не думал, что когда-нибудь женский голос по телефону будет задавать ему такой вопрос. Когда он будет… После двенадцати он будет. Ночью.
Но приехал в одиннадцать с четвертью.
Он явился, пахнущий пивом, взбудораженный, со странным блеском в глазах.
История, честно рассказанная им (без той части, где присутствовали труп и кейс), Таньку захватила. Он ждал испуга, а увидел азарт.
– Ты с ума сошла? – рассердился он. – Дочиталась?
– Боже мой, Саша, – вдохновенно заговорила она, вселяя в Сашку горестную уверенность в том, что он напрасно распространил опасную для него информацию, – я никогда бы не подумала, что такое возможно здесь, в городке, знаменитом только тем, что в него не ступала нога ни Пушкина, ни царя, ни Наполеона, ни Президента России. – Она заломила в радости руки, давая Сашке почву для подозрения в ее сумасшествии. – У нас только один памятник, не считая Ленина, и он посвящен защитникам Севастополя! Одна мемориальная доска, и – садисту академику Павлову!
– Ты дура! – взревел Сашка. – Меня убить хотят!!
– Ты же не один, – резонно заметила она. – Нас двое.
Сашка чуть не завыл. Она действительно дура, если считает, что ему будет легче, если вместе с ним убьют и ее.
– Ты знаешь, во что я вляпался полчаса назад?
Она не знала.
– Я поймал на Волховской такси, Серегу Кащеева…
– Сережку? – подхватила она, вынимая из холодильника снедь. – Это курчавый такой, весельчак? – Она вспомнила, как он заезжал к «ним» выпить чаю.
– Да, это был такой курчавый весельчак. Сейчас он уже не веселится, хотя по-прежнему курчав. Сейчас он либо еще лежит на Волховской в своей машине, либо уже в морге. – Дотянувшись до ломтя хлеба, лежащего на тарелке, он зубами оттяпал полкуска. – Его машину обстреляли… какие-то мерзавцы… Если тебя это хоть немного успокоит… то на момент обстрела… в машине сидел еще и я. Просто так получилось, что гнались за мной, а мертв не я… Налей хоть чаю, что ли.
Дрогнувшей рукой она сняла свои очки, и глаза ее сразу стали маленькими и дикими.
– Как… За что его убили?
«Не надо было мне к ней приходить, – решительно подумал Сашка, – она действительно начиталась своих Коллинзов и Сенкевичей. Дура. За что его убили – спрашивает она меня, после того как я рассказал ей о том, что за мной охотятся. Хотя беллетристическая каша в ее голове, вообще-то, большой плюс. Если явятся менты, она скажет, что я приходил к ней, потому что я прихожу к ней всегда, и скоро мы собираемся пожениться».
– Таня, – чувствуя, что пауза затягивается, сказал он, – ты не будешь против, если я поживу у тебя несколько дней? – Хотел сказать недель, но не решился придать своей неуязвимости столь решительный вид.
Будет ли она против?! Жаль только, что для этого кому-то пришлось умереть.
Особых иллюзий относительно недогадливости местных сыщиков Сашка не питал. Убийство на Волховской уже второе, и ментам ничего не стоит две истории, где участвуют таксисты единственного в городе парка, увязать в одну. Стрельба не только не ослабит к нему внимания ни с одной из сторон, но и, наоборот, усилит. Искать будут так, словно от этого зависит будущее города.
Вот узнать бы только, что это за стрелки ворошиловские на «мерине». Явно не местные, потому как в противном случае это должен был быть либо мэр Коноплянников, который сам себя боится, либо местный коммерсант Чертилов, либо зять председателя районного суда.
Конечно, это последствия того, что он посетил квартиру на Столетова. Но вот вопрос – откуда этим стрелкам известно, что посетил он, а не, скажем, дядя Гена Шельмин, который тоже ездит на такси?
Додумав последнюю мысль, Сашка почувствовал, как у него похолодело лицо. Помимо уже мертвого Кащея об этом адресе знает еще один человек, и этот человек – Шельмин!
Сашка, чтобы мысль выглядела навязчивей и откровенней, спросил себя: откуда стрелкам известно, что клиента до Столетова вез он, а не другой таксист того же парка?
Фискальный чек из кассовой машины такси.
Вот причина всех Сашкиных бед. Вычислить, на какой машине установлена касса, номер которой запечатлен на чеке, никакого труда не составляет. Главное, чтобы этот чек был! И если сейчас его по городу не менты гоняют, а братва, тогда получается, что первыми у мертвеца оказались они, а не следствие. Они и чек нашли, и в парке разведку провели, и в налоговой побывали, проконсультировались.