Но тогда Сашке хоть говорили – возьми на себя убийство того-то, того-то и того-то, убитого там-то и во столько-то. Все конкретно, никакого тумана. А что происходит сейчас?
Нынче ищет милиция, ищет братва и, в чем сомневаться уже не приходится, – прокуратура. Причем ищут так старательно, словно именно Сашка является первопричиной того, что война на Кавказе не заканчивается, инфляция растет, а Россию не принимают в Евросоюз. На памяти Пикулина был один такой случай. Почти с таким же усердием искали холмского маньяка Айстахова. Ублюдок насиловал девочек, и его искала Генеральная прокуратура. Среди жертв оказалась дочка Паши Горемыки – холмского положенца, так братвы с фонарями в области было столько, что милиция уже не знала, что готовить в качестве ИВС, когда Айстахова найдут: то ли пустующий ангар на аэродроме, то ли бомбоубежище, оставшееся после войны.
Но тогда сработала именно прокуратура. Кащей рассказывал, что под Владимиром Айстахова словил какой-то «важняк» из прокуратуры, причем сделал это сам, без братвы и трех полков участковых инспекторов и оперов. Фамилии его Сашка, конечно, уже не помнит, много времени прошло, но в памяти та история осталась. Вот таких «красных» Пикулин уважал всегда.
А за что сейчас ищут его?
Сашка отказывается понимать. Сколько ни крутил в голове ту историю с подъехавшим до дома на Столетова пассажиром – не может догадаться, за что ему такая напасть.
Ну, взял клиента на «Полтиннике». Ну, поманежил его, пьяного, малость и повез на Столетова. Ну, обсчитал рублей на четыреста. Но кто сейчас не обсчитывает, спрашивается? Бабка на вокзале, и та старается семечек в карман насыпать чуть меньше, чем в стакане было!
Дальше что было? Дальше честный идиот по фамилии Пикулин понес мертвецу на квартиру чемоданчик, который тот оставил в машине.
Пришел. Что увидел? Клиент лежит мертвый, и чемоданчик ему как бы теперь и не нужен. Но Сашка ушел с кейсом не потому, что понял это, а по той причине, что страшно стало, и о кейсе он вспомнил, уже когда уходил огородами домой. Болтался в руке, как нарост.
Дома он кейс вскрыл – было бы странно, если бы после всего, что довелось увидеть, кейс остался невскрытым! – и что явилось предметом, который, как считал Пикулин, и послужил причиной убийства? Кирпич. Из таких строят дома, такие используют, за неимением мангала, дикари на природе, автолюбители подкладывают сей предмет под колеса, когда меняют покрышки, а отмороженные наркоманы применяют при отборе имущества у граждан.
Можно, конечно, предположить, что ценность заключалась не в содержимом, а содержащем. Замки, быть может, платиновые? Черта с два. Пикулин их ломал, поэтому может точно сказать, что замочки из стали, причем из легированной. Платина при ударе зубила не дает искр. Да и вообще, дались эти замки…
В обшивке что-то было? А что там могло быть? Подлинники документов о разделе водного пространства на востоке с подписями Шеварнадзе? Мол, выкрасть, сжечь их, и нет больше повода для входа наших рыболовецких флотилий в чужие воды?
Но как-то слабо верится в то, что инициаторы кражи доверили везти документы фраеру, который по дороге напился, как дворник, да еще и в Холмск. То, что Элиста – столица шахмат, к этому до сих пор как-то трудно привыкнуть, но вот чтобы документы стратегического значения везли в Холмск… Где из памятников лишь один, да и тот защитникам Севастополя…
Тогда что, черт побери?! Наркотики? Разбавили героин, пропитали картон створок кейса и так везли? Сашка слышал – так один вез через Шереметьевскую таможню какую-то дурь, каковой американские власти своих воинов во Вьетнаме пичкали. Засадишь под кожу – усталости как не бывало, глаза блестят, зрачки во весь экран – цвета глаз не видно, на душе как-то спокойно становится, и пуля сама врага искать начинает. Потом, правда, небольшие проблемы начинаются. Лет пять спустя. То кто-то из бывших «морских котиков» прямо посреди Пятой авеню узкоглазого поймает и задушит, а узкоглазый потом японцем оказывается, брокером, на биржу шел, углем торговать, то другой в Чайнатауне в засаде сутками сидит, сигнала от командования ждет. Словом, смешная, говорят, дурь была.
Но сколько героина или другой дури можно растворить в кейсе – сто граммов? И это подняло на ноги все светлые и темные силы города, области и столицы? Ерунда, а не версия. Такая же дурь…
Купола начали сереть, а нужная версия все не приходила.
Что могло быть схоронено в плоских, прямоугольных створках кейса? Сашка перебрал все, что имелось в резерве его нереализованной в однообразном потоке прожитых дней фантазии. Расчеты формулы настойки от рака, фотографии с томографическими результатами обследования головного мозга Джорджа Буша, подлинные результаты голосования на Украине, карта местности с точным указанием нахождения Бен Ладена – все это, едва появившись в виде предположения, тотчас размывалось и исчезало, едва Сашке на память приходил в стельку пьяный клиент. Не вязалось, не вязалось…
Вот если бы тогда допереть да поковыряться в этих створках…
И вдруг он, оторвав локоть от приспособленного для отдыха ящика, вскинул руку и посмотрел на часы. Электроника на часах выдавала: 07.06.
Еще не поздно. Мусорщики проезжают на своих гробовидных «КамАЗах» в восемь. А пока они доезжают до Сашкиного дома, идет уже десятый час. Еще не поздно…
Стряхнув с себя пыль, а с ботинок голубиный помет, он осторожно пробрался к люку, который его радушно впустил вчерашним вечером, и спустился по лестнице.
Умыться бы, зубы почистить. Сашка себя ненавидел, когда случалось выходить на улицу без обязательного ритуала в ванной. Но сейчас он вынул из кармана пластинку «Орбита», зачерпул с попутного сугроба пригоршню чистого, нападавшего ночью снега и поспешил к тому месту, где вчера оставил проклятый кейс. Мысль о том, что его могут убить и он даже не будет знать, за что, сводила его с ума.
«Бомжи, конечно, – думал он, торопясь, – уже прошлись. И не раз. Но кейс им без надобности. Во-первых, он сломан, его не продашь. Ремонту изделие не подлежит, да и незачем бомжу этим заниматься. Что он в него после починки класть будет? Во-вторых, бомж знает, что такой двухсотдолларовый кейс для него – палево неимоверное. Неизвестно, кто его держал в руке до того момента, как чемодан оказался в мусорном баке, и каково сейчас состояние здоровья владельца. Возьмешь такой, пройдешь по улице, а на перекрестке дядя постовой – хвать! Почему, гражданин, шляетесь с кейсом убитого вчера гражданина Петрова? Не вы ли, гражданин, Петрова… того… этого… Пять пуль, и все – в голову. Нет, бомж не дурак. Он знает, что можно из мусорного бака брать, а что строго воспрещается из соображений личной безопасности…»
Размышляя таким образом, Сашка добрался сначала до квартала, где вот уже сорок лет располагался его дом, а потом и до самого дома. Но только на этот раз он обошел его кругом. И оказался там, куда стремился.
Мусорные баки, заполненные доверху, свидетельствовали о том, что «КамАЗы» еще не прибыли. А хлам, разбросанный вокруг, указывал на то, что до «КамАЗа» здесь уже побывало несколько партий бродяг, промышляющих всем, что можно съесть, пропить, продать для того, чтобы купить то, что затем можно было бы пропить или съесть. Сашка знал, как мучаются жители этого дома, стоящего впритык к помойке. Часов около шести утра прибывают личности в сомнительных одеждах и начинается… Хрррусть! Хрррусть!.. – это давят подошвами обуви алюминиевые банки из-под напитков. Давят, чтобы их больше вошло в пакет. Килограмм алюминия на приемном пункте – двадцать пять рублей. Вес одной банки – двадцать граммов. Хрррусть!.. хрррусть!.. Много нужно банок на килограмм.
Врезавшись в знакомый бак, как экскаватор, Сашка стал разметывать в стороны все, что лежало поверх предполагаемого кейса. Пресвятая Богородица, это сколько нужно будет голыми руками дерьма перекидать?!
Сжав зубы и молясь не столько за то, чтобы его не увидели соседи, сколько за то, чтобы его не узрели преследователи, Пикулин выбрасывал все из контейнера направо и налево, не жалея окоченевших рук. Пакеты с огрызками, рваная доха, не приглянувшаяся даже бомжам, вонючий холм с прокисшей капустой…
Этого не может быть.
Контейнер был пуст, а кейса не было.
Этого не может быть…
И Сашка врезался в соседний.
– Вот-вот, – раздалось из-за спины, и Сашка, вынырнув из полуопустошенного бака, круто развернулся.
– Мое поколение ни украсть, ни покараулить, а твое, дерьмец, только по помойкам шариться!
Восторгу дяди Феди, ветерана войны, не было предела. Он стоял, держа в руке переполненную пластмассовую емкость. Протянул ее Пикулину:
– Ты возьми, сынок, я знаю, что в такси ноне дела не ахти.
– Пошел ты, дед!.. – вспылил Сашка, который только сейчас почувствовал приток адреналина.
– Но-но! – решительно запротестовал старик, вываливая мусор в бак. – Полегче. Чего ищем? Пропитание, али запонка златая завалилась, когда ананасовую кожуру из ведра вытряхивал?
– Старик, – метнув яростный взгляд в сторону ветерана, просипел Пикулин. – Я когда-нибудь над тобой буду смеяться очень долго и очень громко! Мне совесть не позволяет к ментам идти, сообщать, где ты материал на дачу берешь, но когда-нибудь ты меня доведешь до смертного греха…
– Но-но! – прикрикнул старик. – Шпана, мать твою! Смеяться он будет… Штаны подтяни, извозчик! Над ветераном Чигориным потешаться!
Вот он! Вот он, кейс!! Схватив его обеими руками, Сашка рывком выдернул свое тело из контейнера, который даже в двадцатиградусный мороз издавал такое амбре, что можно было потерять сознание.
Сашка торопился на чердак. На сегодня это было единственное место, где можно оставаться в относительном покое. При таком масштабе поисков, конечно, не исключено, что пойдут и по чердакам с подвалами, но, кажется, пока это в голову никому не пришло.
Взлетев на девятый этаж, Пикулин поднялся по лестнице и устроился у знакомой трубы. Наскоро перекусив прихваченными в киоске пирожками, он вынул из кармана крошечный складной нож и щелкнул лезвием.