— Зачем вы меня искали?
Глава двенадцатая
— Видите ли, я вхожу в некий комитет, — начал Харндин. — Его организовали еще в войну — министр труда поручил нам заниматься вопросами женской занятости, — и я уже давно хочу из него выйти. Но вчера я сходил на очередное заседание и пообщался там с одной дамой, некой миссис Чайлдс, которая представляет один из крупнейших женских профсоюзов. Эдакая железная кадровичка, ярая социалистка. Так вот, миссис Чайлдс спросила, нет ли у меня знакомых киношников, и я ответил, что как раз познакомился с несколькими в Корнуолле, где недавно отдыхал. Я упомянул ваше имя, сказал, что вы много лет проработали в Голливуде и вообще профи. Она тут же заявила — ох уж эти женщины, сразу загораются, — что я прямо-таки обязан вас познакомить. Ну, я вашего адреса не знал, но подумал, что наверняка где-нибудь с вами встречусь — поэтому она дала мне вот это. — Он вручил мне карточку с нацарапанным на ней телефоном. — Позвоните ей, пожалуйста, как можно скорей.
— Понял. — Я убрал карточку в карман. — Что ж, спасибо. И простите за беспокойство.
— Что вы, Доусон, какое беспокойство! Ладно, пойду искать жену. Надеюсь, вы как-нибудь с нами отужинаете. — С этими словами он ушел.
Время ужина еще не наступило, поэтому в вестибюле было относительно тихо. Я сел в кресло у входа, чувствуя, что не хочу надевать пальто и шляпу, покуда не разберусь в своих желаниях. Я уже начисто забыл про Харндина и миссис Чайлдс; я думал об Элизабет. Туман и волны между нами словно бы чуть разошлись, и в этом просвете я увидел ее: красивую и добрую женщину, великую звезду на единственном небе, с которого на меня еще может просыпаться манна. Она долгие годы была мне верным другом, вместе мы могли без малейшего труда заработать огромное состояние, и недавно она намекнула, что готова стать мне не просто другом. Но я отверг ее — ради чего? Чтобы сидеть и гадать о собственном будущем. У меня было чувство, что я не сам ушел с вечеринки, а меня выгнали. Я высмеял Бриджит, но она-то сейчас вовсю хлопочет над ужином для Шейлы и Джона, предвкушая их удивление и радость. А я чем занят? Даже лорд Малькольм Никси-Харндин, никогда по-настоящему не живший, может посещать заседания комитетов и водить жену по вечеринкам.
Я вытащил из кармана карточку и равнодушно ее рассмотрел. Наверняка у этой дамы какая-нибудь племянница ходит на курсы актерского мастерства и мечтает стать второй Элизабет Эрл. Или же с ее братом в Новой Зеландии приключилось любопытнейшее происшествие, которое стоит увековечить на кинопленке. И то и другое меня нисколько не интересовало. Мои пальцы, точно ими одними овладела ярость, разорвали карточку пополам. Видимо, этим действием я выпустил часть пара: мне сразу стало лучше, я сложил карточку и подошел к телефону на регистрационной стойке.
— Говорит миссис Чайлдс, — раздался четкий, строгий, деловой голос с легким северным акцентом — необычное сочетание.
— Меня зовут Грегори Доусон. Лорд Харндин только что передал мне ваш телефон. Вы хотели о чем-то со мной поговорить.
Несмотря на свою строгость, занятость и северное происхождение, миссис Чайлдс не на шутку обрадовалась — это я услышал сразу.
— О да, очень хотела! Как я рада, что вы позвонили!
— В чем дело? — спросил я. — Сразу говорю, если вы намерены замолвить словечко за красивую племянницу, мечтающую стать актрисой…
Она рассмеялась, и я тут же осекся.
— Нет-нет, ничего подобного! У меня нет красивых племянниц. Мы обсуждаем создание нового киноколлектива… большое и важное дело. Я собрала несколько молодых и талантливых кинематографистов, сегодня вечером у нас первая встреча. Вы не могли бы к нам прийти, мистер Доусон?
— Даже не знаю, — неуверенно протянул я, хорошо представляя себе эту молодежь. Начинающие волшебники-документалисты, помощники операторов и монтажеров, нечесаные девицы-сценаристки… все сидят на полу и обсуждают, как снять дерзкое левацкое кино за четыре пенса. — Я старый киношник, да к тому же циник. Сомневаюсь…
— Да-да, я знаю, — перебила меня миссис Чайлдс. — Именно вас-то мы и искали. Пожалуйста, приходите!
Ну что ж, хоть кому-то я нужен… пусть и для сущей чепухи. Я пообещал заглянуть, и она продиктовала мне адрес на Ганновер-сквер (спасибо, что не в Голдерс-Грине или Блэкхете). Как только мне наскучат их прекраснодушные мечтания, я смогу за несколько минут пешком дойти до дома — не придется сидеть до конца, надеясь, что меня кто-нибудь подвезет.
Она предложила встретиться в восемь часов, и я был на Ганновер-сквер около половины девятого. Миссис Чайлдс оказалась миниатюрной женщиной лет сорока, с рыжими волосами и грубоватым лицом; впрочем, я не успел толком ее рассмотреть, потому что она сразу увлекла меня в гостиную, полную табачного дыма и тех самых юношей и девиц, которых я так живо себе представил: они сидели на полу, спорили и громко смеялись. Не могу сказать, что я обрадовался виду этого прокуренного обезьянника. Однако я признал в одном из самых громкоголосых гостей одного весьма неплохого и увлеченного монтажера по фамилии Хинчклиф, который работал на студии Брента. Он вскочил и пожал мне руку.
— Смотрите, кто пришел! — закричал он. — Всем цыц! Джордж, Хильда, умолкните! Это Грегори Доусон, и лучше сценариста вы не найдете, миссис Чайлдс. Давайте введем его в курс дела.
Меня усадили в самое большое кресло (правда, на подлокотниках уже сидели две девицы), и следующие двадцать минут я молча слушал. Говорили в основном миссис Чайлдс и Хинчклиф, хотя время от времени пару слов вставлял кто-нибудь из присутствующих. Услышанное приятно меня удивило. Задумка была интересная, стоящая и разительно отличалась от того, что я так часто слышал от Брента, Адоная, Лео Блатта и всей шайки-лейки. Миссис Чайлдс — такая же деловая и строгая, как по телефону, — поведала мне, что ее и многих других в профсоюзе очень волнует, какое кино смотрят сейчас англичане — и не просто смотрят, а тратят на него деньги. Большинство этих фильмов несут миру совершенно неправильные ценности. Разумеется, в кино не место политической или экономической пропаганде, но фильмы должны отражать настоящую жизнь настоящих людей. Если они создадут новое производство, готовое снимать кино по этому принципу, необходимый капитал не заставит себя ждать, и многие профсоюзы готовы приложить все силы для распространения этих фильмов. Хинчклиф сказал, что самым талантливым киношникам давно надоело снимать бессмыслицу, и он запросто сможет собрать команду из достойных операторов, звукооператоров, монтажеров и прочих. Новую студию построить удастся еще не скоро, зато, насколько он понял, правительство хочет отменить реквизицию старой студии Уиллесдена. Он, Хильда и Тед недавно пробрались туда и все осмотрели: тесновато, конечно, многое устарело, но на первое время сгодится. Дальше Хинчклиф передал слово Теду, который должен был прочитать нам отчет об оборудовании — именно в оборудовании, понятное дело, была основная загвоздка. Тед — высоченный здоровяк в синем свитере и с бородой, — больше походил на рыбака, чем на работника кино (впрочем, работники кино никогда на себя не похожи). Краснея и заикаясь, он стал зачитывать свой отчет, весьма дельный, пока его не принялась добродушно дразнить одна веселая барышня, сидевшая в задымленном углу. Тогда к беседе подключилось одновременно полдюжины молодых людей. Миссис Чайлдс и Хинчклиф с трудом их утихомирили и повернулись ко мне.
Первым делом я поднял две проблемы: где в наше время найти приличное оборудование, если его не хватает даже на крупных богатых студиях, и как добиться адекватного проката в кинотеатрах. Затем я перешел к собственным соображениям на тему.
— Я сценарист, хотя в свое время успел побыть и продюсером, и режиссером. Конечно, я смотрю на все со сценаристской точки зрения. Есть тут еще сценаристы?
Бойкая девица, сидевшая на левом подлокотнике моего кресла, гордо заявила, что она сценарист, и два парня тут же подняли ее на смех. Миссис Чайлдс одарила меня улыбкой, мгновенно озарившей ее грубоватое лицо, и меня посетило какое-то смутное воспоминание.
— Тогда я буду говорить за нас обоих, хорошо? — спросил я девушку.
Та бурно закивала и едва не свалилась мне на колени.
— Много лет я пытаюсь доказать, что в основе любого хорошего кино лежит правильно построенный сюжет. Если сюжет никуда не годится, никакие актеры, никакая режиссура или затейливая операторская работа ничего не дадут. На основе сюжета пишется выверенный до мелочей режиссерский сценарий, который экономит всем время и деньги. — Я привел несколько примеров таких работ, снятых как на американских, так и на британских студиях. Не скрою, мне польстило их внимательное отношение и бурное согласие со всеми моими словами. — Если вам удастся запустить производство, — продолжал я, — то на первых порах, конечно, придется затянуть пояса. Тем не менее некоторые расходы неизбежны. Если попытаться их урезать, это приведет к катастрофе. Однако очень часто студии выбрасывают огромные деньги на ветер лишь потому, что люди, ответственные за финансовые вопросы, сами не знают, чего хотят, но настаивают на своем и в итоге останавливаются на дурацком сюжете, по которому написан совершенно непродуманный режиссерский сценарий. Да вы и сами знаете, как это бывает. — Все принялись громогласно соглашаться, миссис Чайлдс улыбнулась, — и вновь что-то кольнуло у меня в душе.
Настояв на важности первоклассного сценарного цеха и на том, чтобы его представитель обязательно вошел в правление новой студии, я предостерег собравшихся от роковой ошибки: ни в коем случае нельзя отказываться от накопленного Голливудом опыта.
— Такую ошибку допускали многие. Голливудские ценности — ерунда, от них можно и нужно избавляться. А вот голливудская техника — по возможности развлекательная подача, связный и понятный сценарий, никакой театральности в малых характерных ролях, внимание к мелочам, превосходные картинка и звук, которым нипочем плохое оборудование (в провинциальных кинотеатрах редко бывает хорошее), — все это очень важно, не отказывайте