Она всегда производит на меня впечатление христианки первых веков, расцветшей, по недоразумению, в придворной среде. Я люблю быть с ней, хотя хорошо сознаю, до какой степени она выше меня, так что равных отношений между нами быть не может. Но она внушает мне желание стать лучше, и, проведя час в беседе с ней, я чувствую в себе больше мужества для борьбы с жизнью и с самой собой.
Великая княгиня Елена Павловна имеет избранный салон; там бывает много выдающихся по уму людей, и m-lle Раден имеет возможность вырабатывать свои мысли и суждения по многим вопросам, которые при большом дворе не обсуждаются, которых там даже не касаются.
Вчера беседа с ней меня очень опечалила. М-llе Раден более, чем я, находится в соприкосновении с тем, что называется общественным мнением. Она мне сказала то, что, впрочем, я слышу с разных сторон, что в обществе недовольны ходом дел при новом царствовании; находят, что власть действует недостаточно энергично в интересах общественных, и особенно в интересах защитников Севастополя.
При вступлении на престол императора ожидали немедленной отставки Долгорукова и Клейнмихеля, неспособность которых в военном министерстве проявилась в таких плачевных для России результатах. Удивляются тому, что государь считает нужным так щадить людей, которые принесли столько зла России и вина которых была ему хорошо известна еще в то время, когда он был наследником и когда правда легче до него доходила.
Брак великой княгини Марии Николаевны с графом Строгановым, сделавшийся почти официальным, также вызывает много толков…
Вчера император и императрица предприняли поездку в Ораниенбаум и на Бронную гору, чтобы видеть английский флот.
В этой поездке участвовала великая княгиня Мария Николаевна, граф Адлерберг, Олсуфьев, Александра Долгорукая, Александра Толстая и я. Это мне напомнило прошлогоднюю поездку, но тогда у нас не так тяжело было на сердце. На этот раз все были печальны и имели озабоченный вид. Все чувствуют, что надвигается большое несчастие…
2 июля
Сегодня утром я была у императрицы.
К ней вошли ее четыре сына, все крупные, красивые, хорошо сложенные мальчики, смотреть на которых доставляет удовольствие. Императрица спросила у них отчёт о их уроках; младший сознался, что он плохо учился.
Императрица очень строго посмотрела на него и сказала: «Это меня очень огорчает». Ребёнок, которому только пять лет, опустил голову, и на глазах у него выступили слезы. В обращении императрицы с ее детьми есть что-то серьёзное и проникновенное; один ее взгляд, кроткий и серьёзный, заставляет их задуматься…
27 июля
Сегодня праздновали день рождения императрицы. Ей минул 31 год.
Среди многочисленных и великолепных подарков, полученных ею от государя, есть, между прочим, браслет, в который вправлена большая жемчужина с портретом императора Николая, затем довольно удачный портрет масляными красками маленькой великой княжны, написанный Макаровым. Малютка выучила наизусть маленькое четверостишие по-английски и очень мило произнесла его. По-моему, злоупотребляют впечатлительностью этого ребёнка: ей только год и восемь месяцев, а ее превращают в предмет забавы для отца, который в ней души не чает.
Обедню служили в большой домовой церкви Петергофского дворца, а затем состоялся парадный выход и принесение поздравлений.
Я была шокирована тем, как в этом случае держали себя фрейлины. Надин Бартенева сидела на столике, смеялась и шутила с группой мужчин, ее окружавших, остальные дамы в непринуждённых позах сидели в одном конце залы, тогда как в другом конце императрица стоя принимала поздравления.
По-видимому, государь также обратил на это внимание.
Он подошёл к дамам и строго сказал им: «Mesdames, когда ее величество императрица стоит, самое меньшее, что вы с своей стороны можете сделать, это тоже стоять».
Они встали весьма сконфуженные.
К несчастью, этот дурной тон распущенности и излишней непринуждённости всё больше и больше распространяется со времени смерти императора Николая, строгий взгляд которого внушал уважение к дисциплине и выдержке дамам и кавалерам свиты не менее, чем солдатам его полков.
Наше общество очень нуждается во внешней сдержке, так как оно утратило инстинктивное чувство декорума, которым отличаются примитивные расы, и не достигло еще той степени культуры, при которой вежливость и хороший тон вытекают из утончённой душевной жизни как из естественного источника.
Эти мысли пришли мне в голову в то время, как я наблюдала величественную внешность княгини Чавчавадзе, которая только что провела несколько лет в плену у Шамиля. Она принадлежит к кавказскому дворянскому роду и обладает самыми аристократическими манерами, какие только можно себе представить.
Старая княгиня Воронцова также отличается умением себя держать. Она принадлежит к тому поколению, в котором еще живы традиции этикета старого двора. Но в настоящее время наши элегантные дамы стараются подражать тону гризеток с подмостков французского театра. Меня буквально тошнит, когда, как сегодня, я попадаю в общество великих князей – младших братьев государя и молодых фрейлин императрицы-матери. Со стороны молодых великих князей – крики, жестикуляция, пошлые, хотя и невинные шутки, а со стороны дам – смешки и жеманство субреток, фамильярная распущенность, наполовину бессознательная, от которой делается прямо-таки тошно.
Моё лицо, боюсь, слишком часто выдаёт испытываемое мною впечатление, так как я чувствую, что меня неохотно принимают в этом кружке, в котором я сама чувствую себя неловко и в который моё присутствие вносит также невольно неловкость.
13 августа
Сегодня вечером я была одна с императрицей.
Она говорила об интимных вещах, как вдруг воскликнула: «Ах, мой несчастный Севастополь!» Это был крик страдания, вырвавшийся из глубины ее души. Бомбардировка продолжается с удвоенной силой, и число жертв доходит до тысячи человек в день.
19 августа
Вчера, в полугодовой день кончины императора Николая, вся императорская фамилия ездила в город на заупокойную службу в крепости.
Императрица-мать возвратилась в Петергоф, где останется до двадцать второго, а император и императрица переехали в Царское.
Я поехала обедать к Антонине Блудовой на Елагинский остров. Вернувшись оттуда, я была приглашена к чаю к императрице. И она и император имеют вид очень озабоченный и удручённый. После неудач нашей армии на Чёрной речке[72] положение со дня на день становится всё более и более отчаянным.
Бомбардировка усиливается, мы теряем массу людей; Севастополь превратился в ад, день и ночь осыпаемый дождём огненных снарядов. В обществе ходят глухие слухи о том, что решено эвакуировать южную сторону города. Мы провели вечер в мрачном и печальном настроении, еле-еле перекидываясь несколькими словами. У каждого из нас на душе одна мысль, одна забота, и ни у кого нет ни желания, ни смелости говорить. Я избегала даже смотреть на императора и императрицу, чтобы не видеть глубочайшей тревоги, отражающейся на их лицах…
В Царской Славянке был праздник в честь нового стрелкового полка императорской фамилии. Как и все добровольческие полки, этот полк одет в национальный костюм: кафтан, широкие шаровары и меховая шапка. Столы для 3500 стрелков были расставлены в саду, а офицеры были приглашены к императорскому столу во дворец. Государю поднесли хлеб-соль на серебряном блюде, офицеры поднесли ему золотой кубок и пропели «Слава». Император пил за их здоровье. Праздник был очень оживлён и проникнут национальным духом. Среди этих императорских стрелков есть молодые люди из аристократии – наш поэт граф Алексей Толстой, граф Алексей Павлович Бобринский и другие. Праздник был прощальный, так как полк на другой день уезжал в южную армию.
28 августа
Сегодня вечером, войдя к императрице во время чая, я была поражена с первой же минуты тем, до какой степени император и императрица имели расстроенный вид.
Сердце моё упало, я поняла и спросила, вся дрожа: «Есть известия?» – «Да, есть», – сказала императрица и быстро отвернулась.
Государь взял со стола бюллетень и сказал: «Вот! После героической защиты Севастополь пришлось эвакуировать, но он не сдался. После того как было отбито шесть атак, был взят Малахов курган. С этого момента гарнизон не мог выдержать адского огня, осыпавшего его со всех сторон, и вынужден был уйти на северную сторону, оставив врагам только груду окровавленных развалин»[73].
При чтении этих строк я испытала то же чувство, как при получении известия о смерти императора Николая: чувство подавленности перед страшными и неисповедимыми решениями провидения, этого таинственного вершителя судеб нашего слабого и грешного человечества.
Двадцать пятого и двадцать шестого огонь был поистине адский. Число убитых уже не поддавалось учёту. Двадцать седьмого Севастополь сдался. Мы были тогда на празднике стрелков. Император получил первую депешу сегодня в двенадцать часов, известие об эвакуации пришло в три часа.
За чаем мы читали статью Вяземского по поводу полугодового дня кончины императора, в которой он говорит о геройской защите Севастополя. Ввиду последнего бюллетеня эти восторженные слова превращались в надгробное слово. Государь и государыня тихо плакали.
29 августа
Я никогда не забуду ни вчерашнего вечера, ни лица государя. Он казался преображённым страданием, на его лице было выражение самой глубокой скорби и бесконечного смирения. Слезы текли из его глаз, и он, казалось, даже не замечал этого. Вяземский говорит в своей статье: «Севастополь будет верен до конца». Государь воскликнул: «И был, и был», – таким тоном, который всегда будет звучать в моих ушах и в моем сердце.
Сегодня утром я видела императрицу.
На вид она была покойна, как всегда, но так бледна! Она мне сказала: «Не нам судить о путях Божиих. Все испытания необходимы для того, чтобы привести нас к цели, известной только ему одному». Она мне сказала, что государь, несмотря на то, что глубоко потрясён, не падает духом и не сомневается в конечном торжестве великой идеи, за которую сражается Россия, что он никогда не сделает уступок в том, что касается чести и славы России.