Но на сердце у меня было слишком тяжело, я расплакалась и рыдала так, что не могла остановиться. Она посмеялась надо мной и побранила за мою несдержанность. Между тем вошла маленькая великая княжна с государем, которого я поздравила. Девочка необычайно мило ластилась к отцу, как будто тоже хотела чествовать его. Императрица подарила мне старинную маленькую икону на память о коронации и отпустила, сказав, чтобы я приходила к чаю в восемь часов с m-lle de Грансе и Александрой, с тем чтобы затем сопровождать ее на иллюминацию.
Город был блестяще иллюминован в этот вечер. Кремль со своими зубцами и причудливыми башнями походил на огромное огненное сооружение. Театральная площадь была вся окружена огненными аркадами. Театр представлял сплошной огненный фасад, точно так же как и все дома улиц, выходящих на Кремль. Это был сон из «Тысячи одной ночи».
Однако густые облака пыли, поднятые народом и экипажами, крики, шум толпы, которая с неистовым одушевлением бросалась вслед за императорскими экипажами, страх, что лошади понесут и люди будут раздавлены, всё это, вместе взятое, испортило мне прогулку, и я была очень довольна, когда выбралась изо всей этой суматохи и вернулась домой. Но поздно вечером, когда толпа схлынула и наступила тишина, я поднялась на террасу дворца, откуда взор мог сразу окинуть всё сказочное зрелище соборов и Ивана Великого, контуры которого обрисовывались огненными линиями, обширную панораму Замоскворечья, иллюминованного a giorno [ярко] тысячами плошек, все эти мириады огней, отражавшихся в воде Москвы-реки.
Это было нечто волшебное, и над всей этой картиной царила полнейшая тишина, так как толпа, утомлённая столькими зрелищами и разнообразными впечатлениями, разошлась по домам.
Мои нервы были напряжены до последней степени, и в тихом прохладном ночном воздухе среди этого города, сиявшего огнями, точно воплощённая сказка из «Тысячи одной ночи», я испытывала одно из тех головокружительных впечатлений, воспоминание о которых сопутствует в течение всей жизни, но которые человеческие слова бессильны передать…
27 августа
Государь и государыня принимали поздравления духовенства, дворянских депутатов, представителей восточных народностей, дипломатического корпуса, купечества и государственных крестьян. Приём был очень продолжителен и длился с 11 часов до пяти часов, но был очень интересен. Никанор Петербургский [митрополит] держал государю речь и поднёс ему великолепный образ, точно так же, как и императрице. Представители губерний и купеческих обществ подносили хлеб-соль на золотых и серебряных с позолотой блюдах совершенно восточной роскоши. Этого серебра было на полмиллиона рублей.
Приём дипломатического корпуса был интересен по тем оттенкам, которые вносились с той и другой стороны. Вечером был бал в Грановитой палате. Ничего не могло быть красивее. Залы Московского Кремля ни с чем не могут сравниться, когда они празднично освещены. Они так велики, что толпа не заполняет их.
28 августа
Приём военных чинов гвардии и армии. Длинно и скучно.
29 августа
Приём всех дам без различия ранга. Физиономии с того света и такие же туалеты. Императрица довела свою любезность до того, что говорила со всеми дамами, из которых были такие, с которыми люди и не такие важные, как императрица, не стали бы разговаривать.
30 августа
Именины государя. Обедня, поздравления дипломатического корпуса. Вечером спектакль-gala, из которого я ничего не видела, так как была дежурной и сидела сзади государей за красной занавеской.
31 августа
Обед в парадных платьях с тренами.
1 сентября
День передышки.
Во время всех этих празднеств и торжеств императрица была нездорова. Ее так тошнило, что ей пришлось несколько раз покидать зал, где шли представления, затем она возвращалась на свой пост, похожая на покойницу. Заподозрили, что она беременна, и намеченное в Киев путешествие отложено.
3 сентября
Состоялся народный бал, на который допускаются все классы общества в национальных костюмах и где императрица и великие княжны появляются в сарафанах, сверкающих драгоценными камнями.
На великой княгине Марии Николаевне был золотой парчовый сарафан, голубая бархатная душегрейка, отделанная бахромой из жемчуга, и бриллиантовая ривьера. На императрице – золотая парчовая душегрейка, шитая изумрудами и рубинами, и юбка из серебряной парчи, шитой золотом. На великой княгине Александре Иосифовне был костюм наполовину польский, отороченный мехом, оттенявший поразительно ее красоту.
4 сентября
Бал в Дворянском собрании.
Огромная толпа. На мне было платье из белого тюля, отделанное нарциссами идеальной свежести. Едва я сделала шагов двадцать в толпе, как от них осталась только бесформенная масса.
Бал у английского посла, лорда Гранвилля.
Для танцев была устроена палатка, довольно просторная, но в ней все-таки было тесно вследствие большого скопления народа. Съехался весь город с предместьями. По словам самого посланника, на балу появилось с полсотни человек, которых он не приглашал. Таково чувство собственного достоинства наших милых соотечественников!
Надо сказать, что во время коронации не приходилось гордиться нравами нашего милого общества, оно выказало печальное неумение вести себя и владеть собой. Бал лорда Гранвилля не стоил того, чтобы стремиться на него с таким азартом.
Во-первых, давка в танцевальном зале была так велика, что после первой же кадрили пропало всё моё мужество, и я искала убежища в соседнем салоне. Кроме того, с люстр струился дождь растопленного воска. Смешно было видеть, как люди, которым на лицо или на плечи падала эта жгучая роса, подпрыгивали, делая страшные гримасы. Освежающих напитков совсем не было. Буфет, очень небольшой и плохо сервированный, до такой степени был осаждён толпой, что не было никакой возможности добыть даже стакан лимонада.
За ужином дело обстояло еще хуже. Приборов хватило только на половину приглашённых; остальная половина, ворча, сидела с пустым желудком в соседних салонах.
Отсутствие ужина было очень чувствительным ударом для русских патриотов; все те, которых война не сделала врагами Альбиона, стали таковыми по этому поводу.
24 сентября
Государь и его семья вернулись сегодня в Царское. День был пасмурный, холодный и дождливый, настоящий северный осенний день. Какая тишина! Какое уединение! Передо мною парк с деревьями, обнажёнными осенним ветром, большие лужайки, покрытые сухими листьями; вокруг меня ни звука, ни малейшего движения. Мне кажется, что всё это сон. Я ли это, которая еще вчера была в Кремле среди шума и толпы? Какой контраст между этими пятью неделями блестящей фантасмагории, этим непрерывным рядом празднеств, пиршеств, балов, этим ни с чем не сравнимым по богатству и пестроте калейдоскопом незнакомых лиц, мелькавших перед нами среди моря света, драгоценных каменьев, цветов, кружев, золотого шитья, газа, и – величественным и безмолвным дворцом в Царском, в котором мне предстоит проводить теперь длинные осенние месяцы. Я воспользуюсь этим временем, чтобы привести в порядок в своей голове и в своём дневнике смутные и блестящие воспоминания. Ах, не обо всем этом шуме я жалею! Он меня очень утомил. Тем не менее я плакала вчера, покидая Москву: под этим бальным нарядом, который на нее нахлобучили на время, я нашла свою старую и подлинную Москву, город старых и благочестивых преданий, которому нет равного. Москва – это город прошлого, не того мрачного прошлого, которое на каждом шагу бросает вам в лицо свое memento mori [помни о смерти], показывает вам свой уродливый лик, но того прошлого, которое любит и благословляет, как ласковая улыбающаяся бабушка, которое внушает радость и надежду на будущее…
18 февраля
Вчера вечером я узнала довольно интересные подробности о деле m-lle Анненковой, возбудившем прошлой осенью всеобщее любопытство и всякие догадки.
Вчера вечером за чаем государь получил депешу от великой княгини Марии Николаевны, в которой, между прочим, она говорила, что m-lle Анненкова снова исчезла, после того как ее одно время разыскал ее отец. Завязался разговор на эту тему, и государь и государыня рассказали мне следующую историю, в которой очень трудно разобраться. Во время нервных припадков m-lle Анненкову магнетизировала великая княгиня Александра Иосифовна. Анненкова впадала в состояние сомнамбулизма, во время которого ей бывали откровения из сверхчувственного мира; она видела сонмы небесных сил, впадала в экстаз, вступала в сношения с духами; ей являлась Мария-Антуанетта, которая открыла ей, что она вовсе не то лицо, за которое себя считает, – не дочь своего отца, но дочь герцога Ангулемского и одной датской принцессы, правнучка Карла X и внучатая племянница Людовика XVI и Марии-Антуанетты, доказательство чему она найдёт на образе, находящемся у ее так называемого отца, который сомнамбула описала. Образ действительно нашёлся у господина Анненкова и был прислан сюда. С обратной стороны образ был покрыт розовой тафтой, а под тафтой на доске оказалась надпись: «Этот образ принадлежит Марии Бурбон».
Анненков был очень удивлён, ему ничего не было известно о надписи, и он дополнил роман, сочинённый его дочерью, следующими данными: его собственный отец был женат на молодой девушке, удочерённой семейством Прозоровских (это именно была принцесса Матильда Датская), он имел от нее сына, теперешнего господина Анненкова, и умер. Вдова поселилась за границей, от времени до времени она возвращалась в Россию, но всегда ненадолго, жизнь ее за границей была окутана таинственностью, так что ее сын не знал даже ни места, ни времени ее смерти.
Вероятно, за границей эта госпожа Анненкова – она же принцесса датская – вышла замуж за сына герцога Ангулемского, жившего в Австрии под именем графа Рейхенбаха, и от него имела эту дочь, Марию Анненкову, сомнамбулу.