Чтобы избавиться от очарования Клары, ему надо было бы закрыть глаза, но он не закрывал их; аромат, окружавший девушку, пьянил его; он раскрыл свои объятия, привлёк её к себе и поцеловал прямо в губы. Клара только тогда отстранилась от него, когда ответила на его поцелуй.
— Ведь мы не в санях сидим здесь с вами, — рассмеялась она, — поэтому я не могу признать за вами право, которое вы тогда выговорили себе.
— Я требую не того, на что я имею право, — воскликнул Бекетов, беря её за руки и притягивая к себе, — я прошу. И если вы осчастливите согласием мою униженную просьбу, то мне это будет гораздо приятнее, чем если бы вы подчинились моему праву.
Он вторично поцеловал прелестный ротик Клары, и вторично она, смеясь, откинулась назад, как бы желая оказать сопротивление и в то же время не сопротивляясь.
Глава десятая
— Мне трудно обращаться с вами сурово, — проговорила она. — Я добра и сострадательна, и мне очень жаль в минуту нашего свидания отказать вам в чём-нибудь. Поэтому, прошу вас, будьте поскромнее и садитесь сюда, ко мне, — заключила она, подвигаясь и давая ему место на канапе. — Побеседуем, пока высокие особы станут рассуждать о делах.
На миг лицо Бекетова омрачилось, но затем он снова весело взглянул на девушку и, сев на канапе и схватив её руку, сказал:
— Будет ли слышно, когда войдёт государыня? Может быть, будет лучше открыть побольше дверь, чтобы...
— Чтобы солдаты были свидетелями нашего разговора, — добавила девушка.
Взор, которым она сопровождала эти слова, заставил Бекетова забыть всё на свете и жарко прильнуть к её губам.
— Будьте покойны, — сказала она через несколько мгновений, — мы услышим, когда выйдет государыня; там стоит караул, его позовут, и вы успеете занять своё место. Вы, вероятно, принадлежите к свите государыни?
Бекетов молча кивнул головою, но по его лицу промелькнула тень.
Клара не заметила этого и продолжала весело щебетать, разглядывая форму молодого офицера.
— От всей души желаю вам счастья, — продолжала девушка, — эта одежда идёт вам гораздо лучше, чем прежняя, хотя я всё-таки никогда не забуду того благородного кадета, который с такой отвагой вывел меня из давки и так хорошо катается на коньках. Быть может, мы опять повторим нашу прогулку, чтобы вспомнить о счастливом прошлом, и теперь я уже не буду бояться, так как знаю, что вы никогда не пользуетесь своими правами, а только нежно просите.
— Да, да, — восторженно воскликнул Бекетов, — хотя, — перебил он сам себя, — мне это будет очень трудно, так как я почти всё время занят, у меня такая тяжёлая служба.
— Что достаётся без труда, то не доставляет никакого удовольствия, — возразила девушка. — Но разве вам уж так трудно будет заглянуть иногда к вашей подруге и поболтать с нею?
— О, да, да! — воскликнул он. — Я буду счастлив приходить сюда, когда буду свободен от исполнения моих служебных обязанностей.
— Я уж постараюсь устроить это, — ответила Клара, — а если будет нужно, то вам придётся прибегнуть к переодеванию.
— Да, так будет лучше всего, — проговорил Бекетов, — так как никто даже подозревать не должен о нашем с вами знакомстве, иначе это может иметь гибельные последствия.
Его мрачный вид обеспокоил девушку, и она сказала:
— Ну, я думаю, для молодого офицера это не будет иметь таких ужасных последствий, как для меня, потому что если узнают, что вы ходите сюда, окончательно запрут меня в четырёх стенах и станут следить за каждым моим шагом; ведь тот, кому принадлежит этот дом, не желает, чтобы сюда кто-нибудь приходил из посторонних, а он может заставить повиноваться.
— О, значит, есть кто-то, кто охраняет вас и ревнует? — воскликнул Бекетов.
— Нет, не меня, — смеясь, ответила девушка, — этот дом, собственно, принадлежит моей сестре, я же тут так только, вроде приживалки, однако тем не менее должна одинаково подчиняться капризу повелителя. Но, — продолжала она с улыбкой, — это единственная цепь, лежащая на мне; моё сердце вольно.
— Значит, оно может быть подарено мне! — воскликнул Бекетов, обнимая её.
— Женщина не дарит своего сердца, — ответила, потупившись, Клара, — она позволяет взять его.
Вместо всякого ответа Бекетов опять прильнул к её устам и запечатлел на них долгий, горячий поцелуй. Потом парочка погрузилась в одну из тех бесед, которые ведутся полушёпотом, которые интересны только для двоих и непонятны для третьего и которые производят на всех влюблённых одинаковое очарование.
Между тем дверь в передней отворилась и на пороге появилась императрица. Её лицо было взволнованно, и глаза ещё влажны от слёз. За нею вышел также и Вячеслав Полозков, измождённое, задубелое лицо которого носило все признаки сильного потрясения.
— Этот человек, — проговорила Елизавета Петровна, обращаясь к фельдцейхмейстеру, — должен отныне принадлежать к гарнизону Шлиссельбургской крепости. Он был храбрым солдатом у моего отца. Вы должны распорядиться, чтобы его не посылали ни на какие трудные работы и вместе с тем чтобы ему отпускались жалованье и порционные в тройном размере, вплоть до самой смерти.
Старый солдат кинулся в ноги государыне и, поцеловав подол её платья, воскликнул:
— Да благословит тебя, милостивая, Господь Бог и Его святые угодники.
— Я исполняю только свой долг, — ласково ответила императрица, — так как считаю себя обязанной вознаграждать верность и обеспечить старость солдатам моего великого отца. Подожди в прихожей, — продолжала она, — один из моих офицеров отвезёт тебя в Шлиссельбург и передаст мои приказания командиру гарнизона.
Полозков выпрямился и, отдав честь, пошёл к дверям.
Елизавета Петровна подошла к фельдцейхмейстеру и тихо сказала:
— Пётр Иванович, отправьте этого солдата незамедлительно в Шлиссельбург с одним из моих офицеров и прикажите, чтобы исполнили все сказанные мною обещания этому человеку. Он должен прислуживать тому узнику, которого в скором времени доставят в крепость, но начальник крепости не должен ни под каким видом позволять ему отлучаться из крепости и не иметь никаких сношений ни с кем, кроме тех, кто будет жить в крепости. Помните, что начальник ответит за это мне головою.
Фельдцейхмейстер склонился.
— Теперь перейдём к другому делу, — продолжила императрица, причём лицо у неё опять стало мрачным, — которое, собственно, привело меня в этот дом. Один из моих верноподданных принёс мне жалобу, — продолжала она, смотря строго на Ивана Шувалова, — что у него похитили и насильно увезли дочь. Девушка находится в этом доме, и я требую от вас, Иван Иванович, чтобы вы сказали мне всё, что вам известно об этом деле. Но говорите правду! Помните, что ложь по отношению к своей государыне является преступлением.
— Мне думается, — побледнев, ответил Иван Шувалов, — что вы, ваше величество, не имели случая слышать от меня ложь, и мне недостойно даже отвечать на такой вопрос.
— Я учиняю вам ни больше ни меньше, как допрос, — возразила государыня. — В Петербурге совершено преступление, в этом преступлении обвиняетесь вы, и с моей стороны особая милость, что этот допрос делаю я вам лично.
Иван Иванович Шувалов закусил губу, его руки невольно сжались в кулаки, а взгляд упал на Гагарину и на лежавший рядом с нею на кресле кинжал.
Княгиня встала и, сделав шаг вперёд, произнесла:
— То, о чём спрашиваете вы, ваше величество, и что привело вас сюда, в этот дом, есть как раз то самое дело, о котором мы хотели говорить с вами, ваше величество, и поэтому я прошу разрешения объяснить всё, так как единственной виновницей, если вообще здесь есть кто-либо виновный, являюсь я, и я лучше Ивана Ивановича могу рассказать вам все подробности.
— Вы, княгиня? — спросила с горькой усмешкой императрица. — Я всегда считала вас своей верноподданной.
— Но разве я когда-нибудь дала вам, ваше величество, случай сомневаться в моей преданности?
— Уж не то ли служит доказательством вашей преданности, что вы совершаете преступление и, пользуясь моим доверием, подрываете мой престиж?
— Ваше величество, — сказала княгиня, — вряд ли вы сочтёте большим преступлением то, что я соединила два любящих сердца и устранила с их дороги некоторые препятствия. Я видела, что один из моих друзей страдает от неудовлетворённой любви, и не могла удержаться, чтобы не помочь ему.
При этих словах княгиня искоса бросила взгляд на Ивана Шувалова, который стоял, мрачно смотря на пол.
— А, — воскликнула императрица, — вы настолько были великодушны к своему другу, что протянули ему свою руку помощи? Так вам тогда ни к чему обижаться, если вашу доброту другие назовут иным словом и привлекут вас вместе с вашим другом к законной ответственности! Но пора совсем покончить с этим. Я знаю, что дочь Михаила Петровича Евреинова находится здесь, и прошу выдать мне её немедленно, в противном случае я прикажу моим солдатам обыскать весь дом, а в случае нужды сровнять его с землёй.
— Прошу извинения, ваше величество, — проговорила с наивным удивлением княгиня Гагарина, — но мне совершенно непонятен ваш гнев — ведь ваше повеление в то же время будет и нашей верноподданной просьбой, которую мы приносим вам. И молодая девушка, в свою очередь, собирается явиться сюда, чтобы повергнуть к вашим стопам ту же самую просьбу. Её возлюбленный находится сейчас в её комнате, и теперь, мне думается, даже её отец ничего не будет иметь против их брака.
— Что вы говорите, княгиня? — воскликнула императрица. — Про какого возлюбленного вы толкуете мне? Я не понимаю!
— Боже мой, — возразила княгиня, — я думала, что вы, ваше величество, осведомлены обо всём этом. Я рассказываю вам о голштинском камергере великого князя Ревентлове, который влюблён в дочь Евреинова и которому я оказала помощь.
— Как, — воскликнула государыня, — Ревентлов здесь, и Иван Иванович знает об этом?