— Сжалься, матушка, сжалься и пощади!
Императрица остановилась и, посмотрев с недовольным видом на старого солдата, сурово спросила:
— Что тебе нужно? Разве я мало выказала жалости и сострадания к тебе? О чём ты ещё хочешь просить?
— Мне самому ничего не нужно, — воскликнул солдат, — не за себя прошу я. Сегодняшний день воскресил в моей памяти давние дни, и, мне показалось, я опять вижу то, что когда-то заставило всю кровь мою остановиться в жилах. Ваши глаза сверкают теперь так же, как когда-то сверкал взор великого царя; так же грозно сжимал он губы, когда держал перед супругой мёртвую голову Монса. Как ужасно было видеть эту окровавленную голову, которая ещё несколько мгновений назад была живой и прекрасной. Как жестоко прекратить биение молодого сердца! Пощади, великая государыня, пощади! Пощади ради твоей августейшей матери, которая тогда не могла просить о пощаде.
Елизавета Петровна в смущении посмотрела на старого солдата, и черты её лица как бы обмякли. В раздумье она остановилась и прошептала:
— Во имя моей матери! Ты вызвал дух моей матери, корону которой я ношу, — продолжала она как бы про себя. — Вековечное право императрицы — приносить счастье и милость. Но тогда она не смогла принести помилование тому, кто погиб из любви к ней, так пусть же теперь её памятью исполнится то, в чём ей было отказано при жизни. Быть может, в благодарность за это она радостно и счастливо посмотрит на меня. Будь спокоен, — сказала она, обращаясь к Полозкову, — молись за государя Петра Алексеевича и мою мать; рука дочери прострёт милость на виновных ради того, чтобы искупить кровь, пролитую, может быть, невинно.
— Спасибо, спасибо, великая государыня, — воскликнул старый служака, — Господь помог моим просьбам проникнуть в ваше сердце, да будет благословенна кровь великого царя во веки веков!
Елизавета Петровна милостиво кивнула ему и уже с совершенно иным выражением лица вышла в приёмную, куда тем временем княгиня Гагарина привела фон Ревентлова и Анну. Молодые люди поспешили навстречу императрице и опустились к её ногам.
Иван Иванович Шувалов стоял молча, мрачно отвернувшись.
Княгиня Гагарина с напряжённым вниманием следила за императрицей, готовая каждую минуту направить к развязке нити хитросплетения, бывшего у неё в руках.
— Барон, — с мягким упрёком сказала Елизавета Петровна Ревентлову, — вы просили моей защиты и вместе с тем так мало доверяли моему слову и моей власти, что сами решили явиться сюда, не обдумав, что это могло бы расстроить мои намерения?
— Барон Ревентлов вообще не доверяет своим друзьям, — поспешно вмешалась княгиня. — Впрочем, он и не знал, что я сделала для него, хотя и обещала помочь ему.
— Ах, простите, ваше величество, простите! — воскликнул Ревентлов. — Моё сердце отказывалось молча страдать.
— Ну, — сказала Елизавета Петровна, — счастливая звезда покровительствует всему этому делу. Однако что это такое? — спросила она с удивлённой улыбкой. — С каких пор камергеры великого князя носят еврейские кафтаны? Мой племянник был бы удивлён, увидев вас в таком наряде.
— Он явился сюда в качестве приказчика купца-еврея Завулона Хитрого, — заметила княгиня, — чтобы устроить побег своей возлюбленной.
— А ты, дитя моё, — спросила императрица, обращаясь к Анне, стоявшей перед нею на коленях, вся дрожа, с опущенным взором, — неужели ты действительно так сильно любишь этого чужестранца, что ради него готова покинуть и своего отца и своё отечество?
Анна, взглянув на императрицу своими большими, блестящими от слёз глазами, ответила:
— Да, ваше величество, я не могу Поступить иначе; так, видно, предопределено мне. Я лучше согласна умереть вместе с ним, чем жить без него. Я решила бежать с ним, когда отец хотел принудить меня отказаться от него, и мы бежали бы в ту ночь, после празднества во дворце вашего величества... если бы меня не привезли сюда, — прибавила она нерешительно, испуганно поглядывая на Ивана Шувалова.
— Это правда? — спросила императрица. — Кто привёз тебя сюда?
— Барон Брокдорф, — ответила Анна. — Я считала его другом барона Ревентлова и доверчиво села с ним в сани, зная, что барон Ревентлов был занят по службе в этот вечер.
Елизавета Петровна потупилась в едва заметном замешательстве.
— Барон Брокдорф действовал по моему поручению, ваше величество, — сказала княгиня Гагарина. — Я просила его об этой услуге, и он... не мог отказать мне, — прибавила она игривым тоном.
— Понимаю! — улыбаясь, сказала императрица. — А я-то заподозрила его! — прошептала она и бросила нежный, любящий взгляд на Ивана Ивановича Шувалова, который угрюмо потупился и, казалось, не принимал никакого участия в том, что происходило вокруг него. — Теперь я хочу положить конец всей этой путанице, — прибавила она. — Что, Евреинов здесь?
Александр Шувалов поспешно вышел и почти тотчас же ввёл в приёмную Евреинова.
— Отец! — воскликнула Анна. — Я здесь! Прости меня!
Лицо Евреинова озарилось счастьем, но лишь на миг, он мрачно отвернулся от неё, бросился перед императрицей на колени и поцеловал край её одежды.
— Твоя дочь провинилась перед тобою, Михаил Петрович, — сказала Елизавета Петровна, милостиво кивнув ему. — Мне всё рассказали; она переступила заповедь повиновения родителям.
— Она виновна, очень виновна, ваше величество! — сказал Евреинов. — Много горя причинила она мне своим поступком!.. Чтобы оградить от мирских соблазнов, я хотел отдать её в монастырь, и, если бы она последовала моей воле, над нею было бы благословение небес, между тем как теперь...
Он переводил мрачный взор с Шувалова на Ревентлова, тщетно стараясь уяснить себе эту сцену.
— Да, у тебя есть основания гневаться, — сказала императрица, — твоя дочь неправа пред тобою так же, как и барон Ревентлов, камергер моего племянника. Если бы я знала о твоих намерениях отправить Анну в монастырь, я помогла бы тебе в этом. Но что же теперь делать? — продолжала она. — Я застала фон Ревентлова в комнате твоей дочери, и теперь она уже не может быть под покровом Царицы Небесной. Остаётся один только путь, чтобы спасти её имя и честь. Не захочешь же ты, чтобы я употребила меры строгости против твоей родной дочери?
Яркий румянец вспыхнул на лице Анны, и она вызывающе посмотрела на императрицу.
Княгиня Гагарина, стоявшая позади Елизаветы Петровны, прижала палец к губам. Анна потупилась, но яркая краска, заливавшая её лицо, не сходила.
Мрачно и скорбно посмотрел Евреинов на свою дочь и грустно покачал головой.
А государыня между тем продолжала:
— Итак, я, императрица, прошу у тебя руки твоей дочери для камергера моего племянника.
— Великая государыня! — произнёс Евреинов с угрюмой решимостью. — Человек, причинивший мне столько горя, похитивший сердце моей дочери, — чужестранец.
— Я сватаю его, — сказала императрица с величием.
Евреинов скрестил руки на груди и низко склонил голову, но затем возразил:
— Он не только чужестранец, он еретик. Ваше величество, я уверен, что вы не пожелаете принудить меня, вашего верноподданного и преданного слугу православной Церкви, вручить судьбу моего ребёнка не правоверному, не находящемуся под покровом святой православной Церкви. Пусть лучше моя дочь будет опозорена здесь, на земле, нежели погубит свою душу в вечной жизни.
Елизавета Петровна молчала, потупившись под упорным взглядом Евреинова, а затем, после некоторого размышления, сказала:
— Мой племянник, великий князь, отрёкся от своей еретической веры и принят в лоно православной Церкви; я уверена, что его подданный готов сделать то же и охотно примет веру, которую исповедует его возлюбленная.
Ревентлов испуганно взглянул на императрицу; в его душе происходила отчаянная борьба. Анна замерла, глядя на него с трепетом, вопросительно.
Долго, глубоким взглядом, словно читая в её душе, смотрел Ревентлов в лучистые глаза Анны; лицо её светилось неземным сиянием чистоты, и, решившись, он произнёс наконец:
— Да, Тот, Кто принёс в мир любовь, не может желать, чтобы любящие разлучились из-за внешнего различия в обрядах. Я хочу исповедовать одну веру с тобою, моя возлюбленная, и в одной молитве с тобою воссылать Богу благодарность наших сердец.
Императрица вздохнула с облегчением и сказала:
— Ну, Михаил Петрович, тебе нечего более возражать. Если барон Ревентлов присоединяется к единой святой православной Церкви и готов вступить в брак с твоей дочерью по её уставу, то ты не можешь отказать императрице, просящей у тебя её руки.
Евреинов, покачав головой, нерешительно сказал:
— Не знаю, угодно ли святой Церкви такое присоединение, которое совершается на основании мирских соображений.
— Ах, отец, как можно так говорить! — воскликнула Анна. — Разве это только мирское, если наши души хотят соединиться навеки, чтобы исповедовать одну и ту же веру? Наш всемилостивейший великий князь, — продолжала она, вся оживляясь, — также присоединился к православной Церкви, чтобы унаследовать Российское государство, которое, как бы велико и славно оно ни было, всё же есть нечто внешнее и мирское. Душа же человеческая, как бы ничтожна она ни была, есть нечто божественное, вечное.
— Она права, — сказала императрица, — а ты не прав, Михаил Петрович. Ревентлов сегодня же примет православие, я сама дам разрешение обойтись без продолжительной подготовки, и в моём присутствии, перед всем моим двором, благословение Церкви соединит их обоих. Анна получит дворянское звание, а твоему дому, Михаил Петрович, и твоим потомкам я дарую на все времена свободу от всех тягот и податей.
В этот же момент княгиня Гагарина сказала:
— Я не сомневаюсь, что Иван Иванович Шувалов, так охотно помогавший мне покровительствовать союзу этих детей, присоединится ко мне, чтобы достойным образом обеспечить их будущность. С разрешения государыни, я приму на себя так же часть приданого для молодых и надеюсь, что...