Боярыня, смотревшая на него, бледная, с широко раскрытыми глазами, при последних словах вскочила, как раненная стрелой, с подавленным криком подбежала к грузину и, крепко схватив его рукой, скорее прошипела, чем проговорила:
– Так не любишь? Поиграл – и будет!
– Успокойся, боярыня, – ответил изумленный князь. – Когда ж я с тобой играл?
– Так не любишь? – повторила в исступлении Елена, стискивая руку молодого человека.
– Не люблю! – спокойно и твердо ответил грузин, холодно глядя в ее красивое лицо, теперь обезображенное гневом и страстью.
– Ах! – простонала она, выпуская его руку и хватаясь за сердце, и у нее градом полились слезы. – Не любит, не любит! – с тоскою шептали ее губы.
– Полно, боярыня! – подойдя к ней, проговорил Джавахов, невольно тронутый ее горем. – Это скоро пройдет, и на твоих щеках снова заиграет румянец, а очи твои снова заблещут радостью и… новой любовью.
Но Елена Дмитриевна мрачно слушала своего утешителя. Слезы скоро высохли, она уже с ненавистью посмотрела на только что дорогое ей лицо и спросила:
– А кто она, моя разлучница?
Грузин не понял.
Елена Дмитриевна криво повела губами.
– Дурака валяешь? – с презрением кинула она.
– Я хотел расстаться с тобой по-хорошему, друзьями, думал, расстанемся, а ты меня оскорбляешь. За что – не знаю. Ну, бог же с тобой. Прощай!
– Нет, погоди! Ты мне скажешь, кто та, на которую ты променял меня? – И Хитрово пристально посмотрела на него.
Он не умел лгать и смущенно потупился под нестерпимо испытующим взглядом разъяренной женщины.
– А, так я угадала! – взвизгнула ревнивая боярыня. – У меня есть разлучница? А! Погоди же, милая! Ты узнаешь, как становиться на пути боярыне Хитрово. Я сокрушу тебя, кто бы ты ни была, я не оставлю у тебя живой косточки…
Князь Леон, бледнея, слушал этот ревнивый бред исступленной женщины и наивно спросил:
– Но ты не знаешь ее, как же ты будешь ей мстить? И за что? Разве она виновата, что я люблю ее? Но что бы ни было, я защищу ее! – гордо проговорил князь.
– От бабьей мести нет защиты!
– Ну, что ж, теперь я знаю, что ты мой враг. Всегда лучше знать врага, чем верить ложному другу.
– Да, враг, враг до смерти! – страстно крикнула боярыня. – Враг тебе и всем твоим родичам и землякам!
Леон Вахтангович пожал плечами, с сожалением окинул взглядом отвергнутую им красавицу и медленно вышел.
Боярыня с минуту еще смотрела ему вслед, потом схватилась руками за голову и заметалась по комнате, громко причитывая.
Вся прислуга в смятении столпилась у ее дверей, не смея войти туда.
Между тем посланная от царицы девушка торопила кого-нибудь доложить Елене Дмитриевне, что царица требует боярыню немедленно к себе.
– Поди-ка сунься, доложи! – шипели девушки на посланную. – Кому жизнь не мила, тот и доложит. Боярыня-то в сердцах страсть как люта.
Однако о царском приказе все-таки доложить надо было.
– Послать за Марковной, ей всего сподручнее, – предложил кто-то.
Быстро сбегали за Марковной. Переваливаясь с боку на бок, та пришла, подстрекаемая интересом повидать свою питомицу в бешеном гневе.
– Наверно, что-то не выгорело, – бормотала она про себя и, расспросив царскую посланницу, вошла к боярыне.
Та сидела за столом, положив голову на руки и подвывая чисто по-простонародному.
– Ну, чего раскудахталась, словно наседка! – приветствовала ее мамушка.
Но боярыня и не заметила ее прихода.
– От царицы девушка! Слышь, девушка пришла. Требуют, сейчас чтобы на «верх» шла. Слышь, зовут! Гадалку привела я царице. Слышь, боярыня… – Она близко пригнула к ней свое лицо и тихо, но внушительно добавила: – Марфушка там; как приказывала, свела я ее к царице… да без тебя-то как бы ведьма чего лишнего не сболтнула!.. Очнись-ка да поди сама!
Наконец боярыня подняла свой взор на мамушку, провела рукой по лицу и, тряхнув головой, встала.
– Что попритчилось-то, красавица? – спросила наперсница.
– Не любит он меня, мама, не любит! – припадая к плечу старухи, горячо проговорила Елена Дмитриевна, и слезы ручьем полились из ее глаз.
– А не любит – и не надо, – равнодушно возразила мамушка, – оно и легче без любви-то! Да кто тебе так нескладно сказывал? Красу такую нешто можно да не любить?
– Сам он, няня, сказывал.
– Сам? – удивилась Марковна. – Ишь ты, непутевый человек! Да что ему еще надо? Кто такая разлучница-то?
– Не знаю, не сказывал, – мрачно ответила боярыня.
– Узнаем, невелика тайна. Ну а теперь ступай-ка к царице. Там, поди, гаданье на весь свет. Марфушка-то, ведьма, идти не хотела, заупрямилась, да я огоньком-то ее припугнула. Говорю: «Не пойдешь, боярыни не послушаешься, царю о твоем волшебстве доложим, маленечко ноженьки-то тебе и подрумяним». Затрепетала она да и буркнула: «Не волшебством я занимаюсь, а гаданьем; за это царь на костре не жжет». Ну и пришла!
Боярыня сумрачно выслушала старуху и проговорила:
– Слушай, мама, отомстить я хочу и ему, и ей, неведомой разлучнице моей, и она, Марфушка, в этом деле должна мне помочь. Но я не хочу, чтобы царица ведала про мои дела. Приведи-ка ты эту ворожею после «верха» ко мне! А теперь дай шугай!
Накинув на плечи дорогой парчовый, с соболями, шугай, боярыня вышла из покоя. Марковна покачала ей вслед головой и что-то пробормотала себе под нос.
VIIIГадание
В это время на «верху» шли усиленные хлопоты.
Царица и царевны с самыми близкими боярынями забились в покои царевен, чтобы заняться гаданием. Они знали, что сильно досталось бы им, если бы царь узнал, что они нарушили его строгое приказание и принимали у себя во дворце гадалку. Однако, разузнав, что царь пирует с боярами и не скоро еще хватится жены и сестер, женщины решились доставить себе развлечение, тем более что в случае открытия их затеи ответчицей была бы царская же любимица, боярыня Хитрово.
Немножко тревожило царицу то обстоятельство, что Елена Дмитриевна долго не шла. Вдруг нежданно-негаданно явится царь? Что тогда делать, что ему ответить? Царевны хотя и очень бойки и речисты на язык, а когда вспылит братец Алексей Михайлович, то куда их и бойкость денется, ни словечка не вымолвят, потупятся и, смолчав, уйдут. А она, царица, одна и ведайся как знаешь с царским гневом.
– Ах, что это боярыня не идет? – тоскливо вопрошала она близкую боярыню и не могла сосредоточить свои мысли на том, о чем говорила ей гадалка.
А Марфуша, закутанная в лохмотья, с большим платком на голове, из-под которого спускались густые пряди ее черных волос, гадала по «Гадальной книге пророка и царя Давида». Это была небольшая книжонка, заключавшая ряд коротеньких статеек с содержанием, заимствованным из евангельских или апостольских текстов, с иносказательным толкованием в интересах гадающего. В начале каждой статьи выставлялись цифры, колеблясь в своих сочетаниях между 1, 1, 1 и 6, 6, 6. Очевидно, это указывало на способ гадания тремя костями.
– «Кому простите грехи, тому простятся; на ком оставите, на том останутся», – говорила низким, глухим голосом Марфуша, когда сухая горошина, заменявшая кость, остановилась на одной из статеек.
– Что же это означает? – спросила с недоумением Ирина Михайловна. – Ты закинула, скоро ли выйду я замуж, а тут вышло о грехах.
– Стало быть, когда ты простишь всем грехи, тогда и твои желанья сбудутся, – не смущаясь, ответила Марфуша.
– А узнай-ка, кто будет моим суженым? – полюбопытствовала Татьяна Михайловна.
Марфуша подняла руку с горошиной и, бормоча заклинания, уронила ее на книжку.
– Ну, читай, читай! – торопили царевны.
– «Когда же окончится тысяча лет, Сатана будет освобожден из темницы своей и выйдет обольщать народы, находящиеся на четырех углах земли, Гога и Магога, и собирать их на брань», – прочитала гадалка, и улыбка мелькнула на ее тонких губах.
– Что это будет, мать моя? – с испугом спросила бойкая Татьяна Михайловна. – Значит, мой суженый… ой, даже страшно на ночь слово такое вымолвить…
– Значит, что суженый твой в тюрьме сидит на краю света, а придет время – освободится и к тебе явится с великой ратью.
– Лучше на лучину погадай! – продолжала нетерпеливая Анна Михайловна. – Что-то несуразное вещает книжка твоя!
– Боярыня Елена Дмитриевна отчего не идет? – простонала между тем царица.
– Ну, не идет боярыня, и не надо, – довольно резко оборвала невестку царевна Анна, – а ты все стонешь и поиграть не дашь спокойно. И что тебе далась эта боярыня?
– А ежели невзначай да царь заглянет? Что тогда скажешь? – испуганно возразила царица.
– Ну и пусть его заглядывает, – беспечно ввернула Татьяна Михайловна, – ворожея и ему погадает.
– Да гадалка-то хваленая что-то неладное все говорит, – капризно заметила Ирина Михайловна.
– Не понимаете вы книжных слов, оттого это, – бесцеремонно проговорила Марфуша, – да и я не горазда по книжке-то гадать. Вот по руке, по звездам, еще… – но она вдруг запнулась, пугливо озираясь.
– Говори, говори, не бойся, не выдадим!
– Нет… много лишних ушей здесь, – тихо произнесла Марфуша, так что ее слышали одни только царевны.
– Страшное что? – еще тише спросила царевна Ирина, сгорая от любопытства. – Что, скажи, голубушка!
– Тебе одной скажу, коли не выдашь!
– Забожусь, как только хочешь!.. Все схороню!
– Преклони ухо, – серьезно приказала гадалка и, когда царевна, чуть дрожа, исполнила это, еле внятно произнесла: – Души мертвых могу вызвать, они говорить будут…
Царевна, не дослушав, с заглушенным криком отпрянула от страшной ворожеи.
– Что, что она тебе сказала? – обступили царевну сестры.
Та пугливо глянула на цыганку, которая пристально посмотрела ей прямо в глаза.
– Ни… ничего! Она мне ничего не сказала, – оправляясь, произнесла царевна и тут же беспечно прибавила: – Ты когда-нибудь мне погадаешь… так!
– Как? – приставали сестры.
– На руку, – выручила царевну цыганка, – дай ручку, и сейчас погадаю! – Она взяла маленькую руку царевны Татьяны, долго и внимательно разглядывала ее и произнесла: – Рука твоя хорошая: жизнь долгая, тихая и благочестивая… Только больших радостей у тебя мало будет, а крови, крови много увидишь! Ты-то будешь в стороне, а кровь вокруг тебя так и льется, много ее льется…