– В свою последнюю ночь она сказала вам: «Линетт, когда-нибудь ты должна попытаться найти свои корни. Закончить начатое мной. Мы сможем лучше понять, куда идем, если будем знать, откуда пришли».
Изумленная тем, что он сумел в точности повторить слова матери, Линетт начала приподниматься, но вновь села, потянулась за вином, но, возможно, вспомнила, что он прикасался к ее бокалу, и передумала.
– Кто… кто вы?
– В больнице, в свою последнюю ночь, перед самой смертью, она сказала вам: «Линни, надеюсь, ты понимаешь, я не виновата в том, что ухожу, но, как бы сильно я ни любила господа, тебя я люблю больше».
Цитируя эти слова, он, конечно же, нанес сильнейший эмоциональный удар. А увидев слезы Линетт, в ужасе понял, что испортил впечатление от вечера, вызвал воспоминания, не соответствующие празднику.
И однако Дилан знал, почему ударил так сильно. Сначала ему требовалось доказать Линетт, что он не мошенник, а уж потом представить ей Бена Таннера, чтобы она и старик сразу почувствовали голос крови, тем самым позволив Дилану закончить работу и скоренько удалиться.
Таннер держался сзади, но все слышал и понял, что его мечте обнять дочь сбыться не суждено. Однако произошло другое, неожиданное чудо. Сняв «стетсон», нервно комкая шляпу в руках, он шагнул к столику.
Когда Дилан увидел, что ноги старика дрожат, а колени вот-вот подогнутся, он выдвинул один из двух свободных стульев, стоявших у столика. Заговорил, когда Таннер сел, положив шляпу на стол:
– Линетт, ваша мать надеялась найти своих настоящих родителей, и они тоже искали ее. Я хочу познакомить вас с вашим дедушкой, отцом вашей матери, Беном Таннером.
Старик и молодая женщина в изумлении смотрели на совершенно одинаковые лазурно-синие глаза друг друга.
И если Линетт от изумления лишилась дара речи, то Бен Таннер положил на стол фотографию, которую достал из бумажника, пока стоял за спиной Дилана. Пододвинул ее к внучке.
– Это моя Эмили, твоя бабушка, когда была такой же молодой, как ты. У меня разрывается сердце из-за того, что она не может увидеть, как ты на нее похожа.
– Том, – обратился Дилан к мужу Линетт, – я вижу, вина в бутылке осталось на донышке. Нам этого не хватит, чтобы отпраздновать такую встречу. Я буду счастлив, если вы позволите мне заказать вторую бутылку.
Еще не придя в себя от случившегося, Том кивнул, неловко улыбнулся.
– Да, конечно. Буду вам очень признателен.
– Я сейчас вернусь, – заверил его Дилан, хотя возвращаться не собирался.
Подошел к кассе, где девушка, рассаживавшая посетителей, как раз отдавала сдачу одному из уходивших гостей, по раскрасневшемуся лицу которого чувствовалось, что за обедом он выпил определенно больше, чем съел.
– Я знаю, поесть у вас уже нельзя. Но вы позволите послать бутылку вина Тому и Линетт? – он указал на столик, за которым сидели молодая пара и старый ковбой.
– Конечно. Кухня закрылась, но бар будет работать еще два часа.
Она знала, что они заказывали: недорогое «Мерло». Дилан в уме добавил чаевые официантке, положил деньги на прилавок.
Вновь глянул на угловой столик, где Линетт, Том и Бен что-то оживленно обсуждали. Хорошо. Никто не заметит его ухода.
Открыв дверь, переступив порог, он увидел, что «Экспедишн» на автостоянке нет, Джилли выполнила его указание. Внедорожник стоял на улице, в полуквартале к северу от ресторана.
Двинувшись в том направлении, он вновь наткнулся на мужчину с раскрасневшимся лицом, который вышел из ресторана чуть раньше, чем он. Мужчина, похоже, никак не мог вспомнить, где он оставил свой автомобиль, возможно, и забыл, на каком автомобиле приехал. Наконец взгляд его остановился на серебристом «Корветте», и мужчина двинулся на него с решимостью быка, увидевшего матадора. Конечно, не так быстро, как бык, и не так прямо, его шатало то вправо, то влево, как моряка, маневрирующего на яхте в поисках попутного ветра. При этом мужчина что-то напевал себе под нос, вроде бы битловскую «Йестэдэй».
Роясь в карманах – он забыл, в каком лежали ключи, – мужчина выронил пачку денег. Не заметив этого, побрел дальше.
– Мистер, вы кое-что потеряли, – позвал вслед Дилан. – Эй, мистер, вам это понадобится.
В меланхоличном настроении «Йестэдэй», продолжая петь, пьяница не отреагировал на его слова, держа курс на «Корветт», вытянув вперед руку с выуженным из кармана ключом.
Подняв с асфальта деньги, Дилан тут же почувствовал, как в руке зашевелилась холодная змея, унюхал что-то затхлое и заплесневелое, услышал, как в голове зажужжали рассерженные осы. Мгновенно понял, что пьяница, который брел к «Корветту», какой-то Лукас, то ли Кроукер, то ли Крокер, куда более отвратительный, чем просто пьяница, куда более зловещий, чем просто дурак.
Глава 21
Даже пьяный и спотыкающийся, этот Лукас Крокер заслуживал того, чтобы его опасались. Отбросив деньги, прикосновение к которым ничего, кроме мерзости, не вызывало, Дилан, уже без предупреждения, набросился на него сзади.
В мешковатых брюках и пиджаке Крокер выглядел дряблым, но на самом деле был крепок, как бочонок с виски, которым от него и разило. От мощного толчка он с такой силой врезался в «Корветт», что едва не сдвинул автомобиль с места, и произнес последнее слово из песни «Битлз» в тот самый момент, когда разбивал лицом стекло водительской дверцы.
Большинство людей после такого удара упали бы на землю и остались лежать, но Крокер яростно взревел и ринулся на Дилана, словно удар о спортивный автомобиль добавил ему сил и зарядил дополнительной энергией. Он махал руками, вертел головой, поводил мускулистыми плечами, чем-то напоминая жеребца, пытающегося сбросить с себя легкого, как перышко, ковбоя.
И пусть Дилана никто не стал бы сравнивать с перышком, от такого напора он подался назад, споткнулся, чуть не упал, но все-таки сумел удержаться на ногах. Теперь он жалел о том, что не захватил с собой бейсбольную биту.
Со сломанным носом и окровавленным лицом, Крокер бросался на своего противника с дьявольской радостью, словно ему хотелось, чтобы ему выбили оставшиеся зубы, причинили большую боль, и именно побои он полагал лучшим развлечением. А габариты Дилана нисколько его не смутили.
Преимущество в росте и ширине плеч могло бы не спасти Дилана от серьезных травм. Могла не помочь и трезвость. Однако сочетание роста, ширины плеч, трезвости и дикой злости оказалось решающим. Когда Крокер уже подскочил к Дилану, тот имитировал удар рукой, а потом отступил в сторону и со всей силой врезал ногой по колену пьяницы.
Крокер распластался на земле, стукнулся об асфальт лбом и обнаружил, что он покрепче стекла. Однако его боевой пыл не угас, и ему удалось подняться на четвереньки.
Дилан черпал силу в вулканической ярости, которую впервые почувствовал, увидев мальчика, прикованного к кровати в комнате, разделенной между книгами и ножами. В мире было слишком много жертв, слишком много жертв и слишком мало их защитников. Жуткие видения открылись ему при контакте с пачкой денег, он увидел, сколь жесток и порочен Крокер. И эта праведная злость, охватившая Дилана, смыла все его страхи: он более не боялся, что сходит с ума.
Для художника, изображающего на своих полотнах идиллические пейзажи, для человека с мягким сердцем, он нанес на удивление сильный удар ногой, точности которого позавидовал бы и бандит, поднаторевший в уличных драках, затем еще один. И пусть его мутило от насилия, он не сомневался в том, что поступает правильно.
И когда сломанные ребра Крокера начали проверять на прочность его легкие, когда разбитые пальцы раздулись, превратившись в сардельки, когда быстро распухающие губы перестали растягиваться в злобной ухмылке, пьяница наконец-то решил, что в этот вечер с развлечениями пора завязывать. Оставил попытки подняться, перекатился на бок, потом на спину и остался лежать, жадно хватая ртом воздух, постанывая.
Тяжело дыша, но целый и невредимый, Дилан оглядел автостоянку. Только он и Крокер. И по улице автомобили во время их стычки не проезжали. То есть никто ничего не видел.
Но удача не могла слишком уж долго ему сопутствовать.
Ключи от «Корветта» лежали на асфальте. Дилан их подобрал.
Подошел к окровавленному, стонущему мужчине, заметил закрепленный на ремне мобильник.
А в ожиревшем лице Крокера, его свинячьих глазках прочитал: дай мне только шанс, и я им воспользуюсь.
– Дай мне твой мобильник, – приказал Дилан.
Поскольку Крокер не шевельнулся, наступил на сломанную руку, пригвоздив распухшие пальцы к асфальту.
Матерясь, Крокер отцепил мобильник свободной рукой, протянул Дилану. В глазах стояла боль, но не ушла из них и хитрость.
– Положи на асфальт. Теперь толкни. В ту сторону.
Когда Крокер в точности выполнил его указания, Дилан убрал ногу со сломанной руки.
Теперь мобильник лежал в каком-нибудь футе от пачки денег. Дилан поднял его, не притронувшись к деньгам, откинул крышку.
Выплюнув то ли выбитые зубы, то ли осколки стекла, Крокер спросил, едва шевеля распухшими губами:
– Ты не грабитель?
– Я краду только телефонное время. Деньги можешь оставить себе. Но телефонный счет тебе выставят такой, что мало не покажется.
Чуть протрезвев от боли, Крокер теперь смотрел на него в полном недоумении.
– Ты кто?
– Сегодня вечером все задают мне этот вопрос. Пожалуй, надо подумать над ответом.
В полуквартале к северу Джилли стояла около «Экспедишн», наблюдая за происходящим на автостоянке. Возможно, если бы увидела, что Дилана бьют, поспешила бы на помощь со своим баллончиком инсектицида.
Спеша к внедорожнику, Дилан оглянулся, но Лукас Крокер не сделал попытки подняться. Может, лишился чувств, может, заметил летучих мышей, пожирающих мотыльков, которые слетались на свет фонарей. Зрелище это могло ему понравиться, вот он и засмотрелся.
К тому времени, когда Дилан добрался до внедорожника, Джилли уже забралась на переднее пассажирское сиденье. Он занял место за рулем и захлопнул дверцу.