– Научился чему?
– Так хорошо заботиться о Шепе.
Он выключил лампу. Заговорил уже в темноте:
– От матери. Она тоже умерла молодой. Вот уж кто умел заботиться о Шепе. Но иногда можно научиться хорошему и на плохом примере.
– Полагаю, что да.
– Не надо полагать. Посмотри на себя.
– На себя? Да у меня только недостатки.
– Назови мне человека, у которых их нет.
Перебирая имена, которые могла бы назвать ему, Джилли заснула.
Проснувшись первый раз, а спала она крепко, безо всяких сновидений, услышала легкое похрапывание Дилана.
В комнате было холодно. Кондиционер не работал.
Но разбудил ее не храп Дилана, а голос Шепа. Два произнесенных шепотом слова:
– Шеп испуган.
– Шеп храбрый, – прошептала она в ответ.
– Шеп испуган.
– Шеп храбрый.
Шеперд затих, молчание затянулось, и Джилли вновь заснула.
Проснувшись второй раз, услышала, что Дилан по-прежнему негромко храпит, но пальцы солнечного света уже ощупывали края затянутых штор, то есть за окном не просто рассвело, а уже встало солнце.
Она углядела и другой свет, идущий из-за приоткрытой двери в ванную. Кровавое свечение.
Первым делом решила, что это пожар, резко села, уже хотела закричать, но поняла, что видит не отсвет прыгающих языков пламени, а что-то совершенно другое.
Глава 23
Вырванный из глубокого сна, Дилан сел, встал, сунув ноги в туфли, еще до того, как полностью проснулся, напоминая пожарного, который по сигналу тревоги одевается еще во сне, а просыпается, уже выбегая из дома.
Согласно часам, стоящим на прикроватном столике, уже наступило утро (они показывали 9:12), а согласно Джилли – у них возникли проблемы. Она не объяснила словами, что происходит, но тревога переполняла ее широко раскрытые, ярко блестящие глаза.
Потом он увидел яростное сияние, идущее из-за полуоткрытой двери в ванную. Но там определенно ничего не горело. Разве что адский огонь самого страшного кошмара: на алую охру накладывалась анилиновая чернота. Это оранжево-алое, грязно-красное сияние напоминало эпизод фильма, снятый в инфракрасном свете. Похожим цветом светились глаза змей, охотящихся ночью. Но полностью адекватного сравнения не находилось, цвет этот был совершенно необычным, и Дилан сомневался, что у него хватит таланта для того, чтобы отразить его на холсте.
Окна в ванной отсутствовали. Сияние не могло быть солнечным светом, просачивающимся сквозь цветную занавеску. Не могла дать такого странного свечения и стандартная флуоресцентная лампа над раковиной.
Как странно, что от простого света могло мгновенно скрутить живот. Более того, воздух никак не мог проникнуть в легкие, а сердце застучало, как паровой молот. С другой стороны, такого цвета в природе не существовало. Ничего подобного не видел Дилан и в произведениях искусства, созданных человеком, вот почему в голову тут же полезли мысли о сверхъестественном.
Приближаясь к ванной, Дилан открыл для себя, что сияние прикасается к нему, он может его чувствовать, как чувствовал жару летнего дня, выходя из-под тенистой кроны. Этот свет, казалось, полз по коже, перебирая лапками, как сотни муравьев, сначала по лицу, когда он ступил на границу светового круга, потом по правой руке, которой он оперся о дверной косяк.
И хотя Джилли – она держалась с ним рядом – это сияние освещало в меньшей степени, на ее лицо тоже лег красный отблеск. Одного взгляда ему хватило, чтобы понять, что и она чувствует прикосновение сияния. Вздрогнув, с гримаской отвращения она провела по лицу рукой, словно стирала облепившие его радиальные и круговые нити паутины.
Дилан не интересовался наукой, если не считать некоторых областей биологии и ботаники, которые помогали ему точнее передавать красоту окружающего мира, так что не следовало считать его даже кабинетным ученым. Однако он знал, что смертоносные виды излучения, к примеру возникающие при взрыве атомной бомбы, совершенно не чувствительны для кожи, точно так же, как челюсть не реагирует на рентгеновские лучи, если дантист решит сделать снимок зуба перед тем, как браться за лечение. Вот и выжившие в историческом взрыве атомной бомбы в Хиросиме, пусть позднее они умерли от лучевой болезни, не ощутили, как многие миллиарды субатомных частиц вонзались в их тела.
И хотя Дилан сомневался, что покалывающее воздействие света на кожу представляет опасность, он не сразу решился идти вперед. Мог бы даже захлопнуть дверь, не утолив любопытства, если б Шеп не находился по другую сторону порога и, возможно, нуждался в помощи.
Он позвал брата, но ответа не получил. Его это не удивило. Хотя разговорчивостью Шеп превосходил булыжник, частенько реакцией не отличался от гранитной плиты. Дилан позвал снова и открыл дверь, когда ему вновь ответила тишина.
Его не удивила душевая кабина. Так же, как и унитаз. Раковина, зеркало, вешалка для полотенец.
Чего Дилан не ожидал увидеть – в результате в его кровь выплеснулась лошадиная доза адреналина и засосало под ложечкой, – так это другой дверной проем, рядом с раковиной, где раньше никакой двери не было. И источник странного красного света находился за этим проемом.
Дилан осторожно переступил порог.
Определение «дверной проем» не очень-то подходило к загадочному отверстию, появившемуся в стене. Во-первых, оно было круглым, а не прямоугольным, таким же, как люк в перегородке между двумя отсеками подводной лодки. Но и с определением «люк» тоже было далеко не гладко, поскольку архитрав отсутствовал.
Более того, дыра в стене, диаметром в шесть футов, казалась нарисованной на ней окружностью, потому что ей не хватало глубины. Не видел Дилан ни дверного косяка, ни порога. И все-таки за стеной находилось что-то трехмерное: сверкающий красный тоннель, ведущий к диску синего цвета.
Дилан повидал шедевры trompe l’oeil[32], в которых художники, полагаясь только на краски и свой талант, создавали иллюзию пространства и глубины, способную полностью обмануть глаз. Здесь, однако, он видел перед собой не просто умело созданную картину.
Во-первых, грязно-красное сияние, идущее от стен тоннеля, проникало в ванную. Странный свет падал на виниловый пол, отражался от зеркала… и ползал на его коже.
Далее, стены тоннеля, казалось, непрерывно вращались, словно Дилан видел перед собой коридор, построенный в парке аттракционов, так называемую «обезьянью бочку», предназначенную для проверки координации движений. Картина в стиле trompe l’oeil могла создать иллюзию глубины, структуры, реальности, но только не движения.
Джилли вошла в ванную следом за Диланом.
Он положил руку ей на плечо, удерживая от дальнейшего продвижения.
Вдвоем они в изумлении смотрели на тоннель длиной никак не меньше тридцати футов.
Разумеется, такого просто не могло быть. К номеру мотеля, который они занимали, примыкал другой номер. Точнее, ванная другого номера: такое расположение давало возможность объединить водопроводные и канализационные трубы, то есть сэкономить расходы на строительство. Так что дыра в стене позволила бы им увидеть лишь точно такую же ванную. Да и пробурить такой длинный тоннель было негде: их ванную построили не на склоне горы.
Тем не менее они видели перед собой тоннель. Дилан закрыл глаза. Открыл. Все тот же тоннель. Диаметром в шесть футов. Светящийся, вращающийся.
Добро пожаловать в «обезьянью бочку». Купи билет, проверь, как обстоят у тебя дела с координацией.
Собственно, кто-то уже прошел по бочке. В дальнем конце коридора, на фоне лазурного диска, четко выделялся силуэт какого-то мужчины.
Дилан не сомневался, что мужчина этот – Шеп. Миновав тоннель, стоя к ним спиной, он смотрел в далекую синеву.
Поэтому, если пол под ногами Дилана вроде бы покачнулся, если он почувствовал, что может упасть в дыру, глубокую, как вечность, тоннель тут был ни при чем. Просто пришло психологическое осознание, что реальность, какой он ее всегда знал, не столь уж стабильна, как ему казалось раньше.
Тяжело дыша, лихорадочно выплевывая слова, Джилли искала объяснение невозможному:
– К черту все это, к черту, я еще не проснулась, не могла проснуться.
– Ты проснулась.
– И ты тоже часть сна.
– Это не сон, – его голос дрожал сильнее, чем у нее.
– Да, да, это не сон… именно это ты и должен сказать, если ты – часть сна.
Он положил руку ей на плечо не из боязни, что она поспешит к тоннелю. Нет, пугало его другое: как бы Джилли не засосало в тоннель помимо ее воли. Вращающиеся стены указывали на наличие вихря, который мог вобрать в себя все, что приближалось к его воронке. Но с каждой секундой страх перед центростремительным всасыванием все более сходил на нет.
– Что происходит? – прошептала она. – Что это такое? Что это, черт побери, такое?
Из тоннеля не доносилось ни единого звука. Вроде бы его вращающаяся поверхность подразумевала скрип и скрежет, по крайней мере шуршание, но вращался тоннель в абсолютной тишине.
Не выходил из него и воздух, холодный или, наоборот, теплый. Они не ощущали никакого запаха. Только видели свет.
Дилан шагнул к порталу.
– Нет, – обеспокоилась Джилли.
Остановившись у самого входа в тоннель, он попытался исследовать границу между стенами ванной и тоннеля… но она расплывалась у него перед глазами, как он ни пытался к ней присмотреться. Собственно, волосы на затылке встали у него дыбом, а взгляд постоянно уходил от этой границы, как будто какой-то инстинкт подсказывал ему: нельзя очень уж прямо и пристально смотреть на такое, слишком велик риск заглянуть в некое королевство, которое расположено за пределами этого мира, где живут вселяющие ужас существа, управляющие вселенной, и те, кто увидит их, тут же сходят с ума.
В тринадцать-четырнадцать лет он взахлеб читал страшные истории Г. Ф. Лавкрафта[33]