субстанция в шприце, не вносила своей лепты в спокойствие и стабильность, наоборот, сеяла неопределенность, ужас, даже хаос.
Признанный вундеркинд, Проктор уже к двадцати шести годам защитил две докторские диссертации, по молекулярной биологии и физике. Обхаживаемый академическими институтами и промышленностью, он занимал престижные должности как в мире науки, так и в крупнейших корпорациях, а к тридцати годам создал собственную компанию и показал себя гением в умении привлекать огромные капиталы для финансирования своих исследований под надежду, что их результаты найдут коммерческое применение и принесут высокие дивиденды.
В своих статьях и речах Проктор не просто стремился к созданию собственной империи в мире бизнеса, но мечтал о реформировании общества, надеялся изменить саму природу человека. С учетом научных прорывов конца двадцатого столетия и тех, что должны последовать в начале двадцать первого, он предсказывал возможность совершенствования человеческого общества и построение утопии.
Мотивы, которые он озвучивал, сострадание к бедным и больным, тревога о всепланетной экосистеме, всеобщее равенство и справедливость не могли вызвать нареканий. И однако, вчитываясь в его слова, Джилли слышала в глубине души топот марширующих сапог и звон цепей в ГУЛАГах.
– От Ленина до Гитлера строители утопий всегда одинаковы, – согласился Дилан. – Полные решимости любой ценой построить идеальное общество, они его уничтожают.
– Люди не могут стать совершенными, – кивнула Джилли. – Во всяком случае, те, кого я знаю.
– Я люблю естественный мир, его я и рисую. В природе совершенство присутствует везде. Совершенна эффективность пчел в улье. Совершенна организация муравейника, колонии термитов. Но что делает человечество прекрасным, так это наша свободная воля, наша индивидуальность, наши бесконечные достижения, несмотря на все наше несовершенство.
– Прекрасным… и ужасающим, – добавила она.
– Да, это трагическая красота, правильно, вот почему она так отличается от красоты природы, и по-своему она совершенна. В природе нет трагедии, только процесс, а потому нет и триумфа.
Он продолжал удивлять ее, этот медведеподобный мужчина, одетый как мальчик, в брюки цвета хаки и гавайскую навыпуск рубашку.
– Так или иначе, – продолжил Дилан, – Проктор не собирался имплантировать порты данных в мозг и вставлять в них информационные карточки, но ты оказалась права в том, что, двигаясь в этом направлении, мы пересечемся с его тропой.
Он потянулся к клавиатуре. Новое окно высветилось на экране.
Указав на слово в заголовке, Дилан сказал:
– Вот поезд, на котором давно уже ехал Проктор.
Джилли прочитала это слово вслух:
– Нанотехнология. – Посмотрела на Шепа в углу, ожидая, что он даст развернутое определение, но Шеп не оставлял попыток и дальше вдавливать макушку в угол, пока его череп не примет форму этого самого угла.
– Нано – единица измерения, которая означает «одна миллиардная». Наносекунда – миллиардная доля секунды. В данном случае слово это означает «очень маленькая, крошечная». Нанотехнология – очень маленькие машины, такие маленькие, что их не разглядеть невооруженным взглядом.
Джилли обдумала его слова, но понять не смогла.
– Слишком маленькие, чтобы разглядеть невооруженным взглядом? Так из чего сделаны эти машины?
Он вопросительно посмотрел на нее.
– Никаких идей нет?
– А должны быть?
– Возможно, – голос его звучал загадочно. – Короче, наномашины конструируются из кучки атомов.
– Конструируются кем? Эльфами, феями?
– Большинство людей помнят сюжет, показанный в новостях лет десять тому назад. Логотип корпорации, который исследователи «Ай-би-эм» сумели создать из пятидесяти или шестидесяти атомов. Выстроили атомы один за другим и закрепили так, что сложились три буквы: «IBM».
– Слушай, точно! Я училась в десятом классе. Наш учитель по физике показывал нам эту картинку.
– Они фотографировали камерой, подсоединенной к мощному электронному микроскопу.
– Но это был всего лишь логотип, никакая не машина, – возразила Джилли. – Эти атомы ничего не делали.
– Да, но десятки исследователей потратили прорву денег, создавая наномашины, которые будут работать. Уже работают.
– Малипусенькие волшебные машины.
– Если хочешь так о них думать, пожалуйста.
– Почему?
– Со временем, по мере развития технологии, от их возможностей будет просто захватывать дух. И прежде всего они найдут применение в медицине.
Джилли попыталась представить себе одно из возможных применений такой вот малипусенькой машины, выполняющей малипусенькую работу. Вздохнула.
– Я слишком много времени проводила, придумывая шутки, рассказывая шутки, крадя шутки. Теперь я сама чувствую себя шуткой. Какое применение?
Он указал на экран.
– Я нашел интервью, которое Проктор дал несколько лет тому назад. Говорил простыми словами, которые не требуют пояснений. Даже я все понял.
– Может, просветишь и меня?
– Хорошо. Прежде всего применение, одно или два. Представь себе машину, которая размерами меньше клетки крови, созданную из нескольких атомов, но способную идентифицировать налет на стенках кровеносных сосудов и удалять его механически, безопасно. Эти машины биологически инертны, потому что состоят из биологически нейтральных атомов, поэтому иммунная система твоего тела не реагирует на их присутствие. И теперь представь себе, что тебе сделали инъекцию, в которой содержатся тысячи таких наномашин, может, миллионы.
– Миллионы?
Дилан пожал плечами.
– Миллионы уместятся в нескольких кубических сантиметрах такого носителя, как глюкоза. Это будет шприц поменьше того, который Проктор использовал в наших случаях.
– Кошмар.
– Полагаю, когда создавались первые вакцины, люди тоже считали, что это кошмар, позволить сделать себе инъекцию мертвых микробов, чтобы обрести иммунитет против живых.
– Слушай, мне все равно это не нравится.
– В любом случае эти миллионы наномашин будут до бесконечности циркулировать в твоей крови, выискивая налет, соскребая его, поддерживая кровеносную систему в идеальной чистоте.
Слова Дилана произвели впечатление на Джилли.
– Если этот товар попадет на рынок, наступит эра чизбургера. Их будут есть, не испытывая чувства вины. И знаешь, что я тебе скажу? Вроде бы это мне знакомо.
– Я не удивлен.
– Но откуда я могу об этом знать?
Отвечать на этот вопрос Дилан не стал.
– Наномашины смогут выявлять и уничтожать колонии раковых клеток, прежде чем опухоль превысит размер половины булавочной головки.
– Трудно представить себе оборотную сторону этого достижения. Но она наверняка есть. И почему ты говоришь так загадочно? Почему думаешь, что мне все это должно быть знакомо?
Из угла послышалось: «Здесьтам».
– Дерьмо! – Дилан так резко вскочил, что опрокинул стул.
Джилли сидела к Шепу ближе, чем Дилан, так что добралась до него первой. Не увидела ничего необычного, ни красного тоннеля в Калифорнию, ни чего-то другого.
Шеперд более не упирался макушкой в угол. Отступил на шаг, выпрямился, поднял голову, уставился на что-то интересное, но определенно недоступное глазам Джилли.
Снова поднял правую руку, словно принимая присягу, но махать ею не стал. В тот самый момент, когда Джилли подошла к нему, ухватился за что-то из воздуха перед своим лицом, большим и указательным пальцем. Ухватился за… ухватился за ничто, насколько она могла судить. А потом вертанул это ничто, и угол перед ними начал складываться.
– Нет, – выдохнула Джилли и, даже зная, что Шеперд терпеть не может физического контакта, протянула руку и накрыла его пальцы. – Не делай этого, сладенький.
Многочисленные сегменты трехполосных обоев, которые ранее были плохо подогнаны только в углу, начали вдруг изгибаться, и Джилли уже не могла понять, где угол, а где – стена.
С другой стороны Дилан положил руку на плечо брата.
– Оставайся здесь, дружище. Оставайся здесь, с нами, в безопасности.
Сложение прекратилось, угол застыл в некой сюрреалистичной форме.
Джилли смотрела на этот маленький кусочек мира словно через октагональную призму. Мозг ее отказывался воспринимать это зрелище, даже в большей степени, чем чуть раньше, когда перед ней открылся грязно-красный тоннель.
Ладонью она лишь касалась руки Шепа, боялась надавить, боялась, что ее движение ускорит переход из здесь в там, куда бы ни захотел перенести их на этот раз Шеп.
– Выпрями угол, сладенький. – Трещины бежали по ее голосу совсем как по стенам. – Выпрями. Верни его в исходное состояние.
Шеп по-прежнему сжимал между большим и указательным пальцем материю реальности.
Медленно он повернул голову к Джилли. Встретился с ней взглядом. Раньше такое случилось лишь однажды, когда он находился на заднем сиденье «Экспедишн» рядом с домом на Эвкалиптовой авеню, сразу после того, как Дилан покинул их, ничего не объяснив. Тогда Шеп сразу ушел от контакта, отвел глаза.
На этот раз он выдержал ее взгляд. Его зеленые глаза казались глубокими, словно океан, и светились изнутри.
– Ты чувствуешь? – спросил он.
– Чувствую что?
– Чувствуешь, как это работает, закручиваясь и скручиваясь?
Касание руки, решила Джилли. По его разумению, благодаря касанию руки она может ощутить то, что чувствовал он между большим и указательным пальцем, но ощущала только теплую кожу, запястные кости да костяшки пальцев. Она ожидала обнаружить невероятное напряжение, огромные усилия, которые затрачивает Шеп, чтобы совершать этот удивительный подвиг, но рука, да и тело оставались расслабленными, словно он не видел разницы между сложением пространства и, скажем, полотенца.
– Ты чувствуешь, как это прекрасно? – спросил он, обращаясь к ней с прямотой, столь несвойственной аутистам.
Какой бы прекрасной ни была сокрытая от всех структура реальности, столь близкое соприкосновение с ней, в отличие от Шепа, определенно не радовало Джилли, наоборот, вызывало ужас, от которого кровь застывала в жилах. Она ничего не хотела понимать, желала только одного: чтобы Шеп з