ж, достаточно воспользоваться соответствующей информационной карточкой. Они заявляют, что это неизбежно.
– «Они» кто?
– Умные люди, исследователи из Кремниевой долины.
– Те самые, что подарили нам десять тысяч лопнувших компаний в области высоких технологий?
– То были в основном профессиональные мошенники, жаждущие власти зануды, шестнадцатилетние авантюристы, не настоящие исследователи.
– Я по-прежнему сомневаюсь. А что говорят по этому поводу нейрохирурги?
– Как это ни удивительно, многие убеждены, что со временем подобное станет возможным.
– И что они подразумевают, говоря «со временем»?
– Кто-то считает, через тридцать лет, другие – через пятьдесят.
– Но какое отношение все это имеет к нам? – спросил он. – В мой череп никто порт данных не устанавливал. Я только что помыл голову, заметил бы его.
– Не знаю, – призналась она. – Но чувствую: если это и не та самая, нужная нам тропка, то, продвинувшись по ней, я обязательно набреду на нужную, а вот она приведет меня к исследованиям, которыми занимался Франкенштейн.
Дилан кивнул:
– Не знаю почему, но у меня то же чувство.
– Интуиция.
– Куда уж без нее.
Джилли поднялась из-за стола:
– Продолжишь, пока я приведу себя в порядок?
– Девять минут.
– Невозможно. Мои волосы на такое не согласятся.
Рискуя сжечь кожу на голове, очень уж близко поднося к ней фен, Джилли вернулась в спальню, свеженькая и похорошевшая, через сорок пять минут. В светло-желтом, тоненьком, без рукава, обтягивающем, как вторая кожа, свитере и скроенных по фигуре джинсах, показывающих, что пока ей еще удается избегать проклятия женской половины ее семьи – большой зад и ягодицы не превратились из аккуратных канталуп в тыквы-рекордсмены. На ногах у Джилли были белые легкоатлетические туфли с желтыми, под цвет свитера, шнурками.
Она чувствовала себя хорошенькой. Недели, чего там, месяцы ей было наплевать, хорошенькая она или нет, и вот теперь она удивлялась, что ее это волнует, особенно в такой момент, на грани катастрофы, когда прежняя жизнь рухнула и неизвестно, что ждет в будущем. Тем не менее она провела перед зеркалом в ванной несколько лишних минут, доводя до блеска природную красоту. Считала себя бесстыдной, пустышкой, глупой, но при этом прекрасно себя чувствовала.
Стоя в углу, Шеперд не заметил, чтобы Джилли вернулась еще более похорошевшей, чем пыталась казаться. Он уже не махал рукой. Обе висели вдоль боков. Он наклонился вперед, опустил голову, так что макушка упиралась в угол, контактируя с полосатыми обоями. Должно быть, Шеп полагал, что любой зазор между головой и спасительным углом приведет к невыносимому увеличению информационного потока, поступающего в мозг через органы чувств.
Джилли надеялась, что реакция Дилана будет более эмоциональной, но, оторвавшись от ноутбука, он не порадовал ее комплиментом, даже не улыбнулся.
– Я нашел мерзавца.
Она так надеялась на комплимент, положила столько сил ради надежды услышать его, что поначалу даже не поняла смысла слов Дилана.
– Какого мерзавца?
– Улыбчивого, жрущего арахис, тыкающего иглой, крадущего автомобили мерзавца, вот какого мерзавца.
Дилан указал, и Джилли посмотрела на экран ноутбука. Доктор Франкенштейн выглядел респектабельно и совсем не походил на безумца, каким показался ей прошлой ночью.
Глава 27
Линкольн Мерриуэзер Проктор, имя этого человека было обманчивым во всех смыслах. Имя Линкольн тут же вызывало мысли об Эйбе, а следовательно, о мудрости и честности людей, которые из низов поднялись на вершину власти. Мерриуэзер – привносило нотку легкости, намекая на спокойную, непотревоженную душу, возможно даже способную на фривольные шутки. А проктор – человек, который присматривает за студентами, наставляет их, поддерживает порядок, стабильность.
Этот Линкольн Мерриуэзер Проктор был баловнем судьбы, закончившим сначала Йельский, а потом Гарвардский университет. Судя по отрывкам его работ, которые Дилан вывел для нее на экран, спокойствие в душе Проктора отсутствовало напрочь, зато хватало желания полностью подчинить себе природу, надругавшись над нею всеми возможными и невозможными способами. А работа его жизни, таинственная субстанция в шприце, не вносила своей лепты в спокойствие и стабильность, наоборот, сеяла неопределенность, ужас, даже хаос.
Признанный вундеркинд, Проктор уже к двадцати шести годам защитил две докторские диссертации, по молекулярной биологии и физике. Обхаживаемый академическими институтами и промышленностью, он занимал престижные должности как в мире науки, так и в крупнейших корпорациях, а к тридцати годам создал собственную компанию и показал себя гением в умении привлекать огромные капиталы для финансирования своих исследований под надежду, что их результаты найдут коммерческое применение и принесут высокие дивиденды.
В своих статьях и речах Проктор не просто стремился к созданию собственной империи в мире бизнеса, но мечтал о реформировании общества, надеялся изменить саму природу человека. С учетом научных прорывов конца двадцатого столетия и тех, что должны последовать в начале двадцать первого, он предсказывал возможность совершенствования человеческого общества и построение утопии.
Мотивы, которые он озвучивал, сострадание к бедным и больным, тревога о всепланетной экосистеме, всеобщее равенство и справедливость не могли вызвать нареканий. И однако, вчитываясь в его слова, Джилли слышала в глубине души топот марширующих сапог и звон цепей в ГУЛАГах.
– От Ленина до Гитлера, строители утопий всегда одинаковы, – согласился Дилан. – Полные решимости любой ценой построить идеальное общество, они его уничтожают.
– Люди не могут стать совершенными, – кивнула Джилли. – Во всяком случае, те, кого я знаю.
– Я люблю естественный мир, его я и рисую. В природе совершенство присутствует везде. Совершенна эффективность пчел в улье. Совершенна организация муравейника, колонии термитов. Но что делает человечество прекрасным, так это наша свободная воля, наша индивидуальность, наши бесконечные достижения, несмотря на все наше несовершенство.
– Прекрасным… и ужасающим, – добавила она.
– Да, это трагическая красота, правильно, вот почему она так отличается от красоты природы, и по-своему она совершенна. В природе нет трагедии, только процесс, а потому нет и триумфа.
Он продолжал удивлять ее, этот медведеподобный мужчина, одетый как мальчик, в брюки цвета хаки и гавайскую рубашку навыпуск.
– Так или иначе, – продолжил Дилан, – Проктор не собирался имплантировать порты данных в мозг и вставлять в них информационные карточки, но ты оказалась права в том, что, двигаясь в этом направлении, мы пересечемся с его тропой.
Он потянулся к клавиатуре. Новое окно высветилось на экране.
Указав на слово в заголовке, Дилан сказал:
– Вот поезд, на котором давно уже ехал Проктор.
Джилли прочитала это слово вслух:
– Нанотехнология. – Посмотрела на Шепа в углу, ожидая, что он даст развернутое определение, но Шеп не оставлял попыток и дальше вдавливать макушку в угол, пока его череп не примет форму этого самого угла.
– Нано – единица измерения, которая означает «одна миллиардная». Наносекунда – миллиардная доля секунды. В данном случае слово это означает «очень маленькая, крошечная». Нанотехнология – очень маленькие машины, такие маленькие, что их не разглядеть невооруженным взглядом.
Джилли обдумала его слова, но понять не смогла.
– Слишком маленькие, чтобы разглядеть невооруженным взглядом? Так из чего сделаны эти машины?
Он вопросительно посмотрел на нее:
– Никаких идей нет?
– А должны быть?
– Возможно, – голос его звучал загадочно. – Короче, наномашины конструируются из кучки атомов.
– Конструируются кем? Эльфами, феями?
– Большинство людей помнят сюжет, показанный в новостях лет десять тому назад. Логотип корпорации, который исследователи «Ай-би-эм» сумели создать из пятидесяти или шестидесяти атомов. Выстроили атомы один за другим и закрепили так, что сложились три буквы: «IBM».
– Слушай, точно! Я училась в десятом классе. Наш учитель по физике показывал нам эту картинку.
– Они фотографировали камерой, подсоединенной к мощному электронному микроскопу.
– Но это был всего лишь логотип, никакая не машина, – возразила Джилли. – Эти атомы ничего не делали.
– Да, но десятки исследователей потратили прорву денег, создавая наномашины, которые будут работать. Уже работают.
– Малипусенькие волшебные машины.
– Если хочешь так о них думать – пожалуйста.
– Почему?
– Со временем, по мере развития технологии, от их возможностей будет просто захватывать дух. И прежде всего они найдут применение в медицине.
Джилли попыталась представить себе одно из возможных применений такой вот малипусенькой машины, выполняющей малипусенькую работу. Вздохнула:
– Я слишком много времени проводила, придумывая шутки, рассказывая шутки, крадя шутки. Теперь я сама чувствую себя шуткой. Какое применение?
Он указал на экран:
– Я нашел интервью, которое Проктор дал несколько лет тому назад. Говорил простыми словами, которые не требуют пояснений. Даже я все понял.
– Может, просветишь и меня?
– Хорошо. Прежде всего – применение, одно или два. Представь себе машину, которая размерами меньше клетки крови, созданную из нескольких атомов, но способную идентифицировать налет на стенках кровеносных сосудов и удалять его механически, безопасно. Эти машины биологически инертны, потому что состоят из биологически нейтральных атомов, поэтому иммунная система твоего тела не реагирует на их присутствие. И теперь представь себе, что тебе сделали инъекцию, в которой содержатся тысячи таких наномашин, может, миллионы.
– Миллионы?
Дилан пожал плечами:
– Миллионы уместятся в нескольких кубических сантиметрах такого носителя, как глюкоза. Это будет шприц поменьше того, который Проктор использовал в наших случаях.