– Торт.
Под действием мороза Проктор перестал метаться и обхватил себя руками. Пэриш Лантерн подтащил к себе Дилана, Джилли и Шепа, чтобы, прижавшись, они могли хоть как-то согреть друг друга. Их головы соприкасались. Лица окутывало теплое дыхание.
– Холод нас убьет. Долго мы здесь не протянем.
– Почему ты перенес нас сюда? – повторил вопрос Джилли Дилан.
– Торт.
– Я думаю, молодой человек говорит, что мы должны оставить этого мерзавца здесь, а потом вернуться и съесть торт.
– Нельзя, – ответил Дилан.
– Можно, – возразил Шеп.
– Нет, – поддержала Дилана Джилли. – Это будет неправильно.
Лантерн не удивился, услышав эти слова, и она поняла, что теперь и ему свойственно инициированное наномашинами стремление все делать правильно. От холода у него тоже сел голос.
– Но этим мы решили бы массу проблем. Прежде всего, не будет тела, которое сможет найти полиция.
– И он не наведет на нас своих деловых партнеров, – добавила Джилли.
– И не сможет добраться до шприца, чтобы сделать себе инъекцию, – привел еще один довод Дилан.
– И он не будет долго страдать, – указал Лантерн. – Через десять минут тело слишком онемеет, чтобы чувствовать боль. Это будет милосердная смерть.
Встревоженная тем, что язык ощутил лед уже и на зубах, Джилли замотала головой:
– Но если мы так поступим, то будем долго мучиться угрызениями совести, потому что это неправильно.
– Правильно, – возразил Шеп.
– Нет.
– Да.
– Дружище, действительно неправильно, – поддержал Джилли Дилан.
– Холодно.
– Давай возьмем Проктора обратно, дружище.
– Холодно.
– Верни нас всех на озеро Тахо.
– Торт.
Проктор схватил Джилли за волосы, рывком вытащил ее из группы, другой рукой обхватил шею.
Она попыталась вырваться, разжать его руку, но поняла, что силы у него больше, а сжимать руку он будет, пока не задушит ее. Так что спастись она могла, лишь ускользнув из рук Проктора, и ускользнув быстро. Средство для этого у нее было лишь одно: сложить «здесьтам».
Она прекрасно помнила, как это делается. Благодаря практике, полученной в церкви. Если бы государство выдавало лицензии обучавшимся складывать «здесьтам», она, можно сказать, уже сдала экзамен на ее получение. Конечно, Джилли боялась, что голова с шеей, зажатой Проктором, останутся здесь, тогда как тело окажется там, но Проктор не позволил ей выбирать: дышать она уже не могла, в глазах начало темнеть. Вот она и перенесла себя на несколько футов за спину Проктора.
Прибыла, куда и хотела, с головой на положенном ей месте, то есть на плечах, и оказалась в идеальной позиции для того, чтобы дать Проктору пинка под зад, о чем мечтала с той самой минуты, как прошлым вечером пришла в себя после хлороформного наркоза.
Но прежде чем Джилли успела взмахнуть ногой и нанести удар, Дилан всей своей массой врезался в ученого. Проктор отлетел в сторону, не удержался на ногах, упал, крепко приложившись головой к глыбе льда. Свернувшись клубком, дрожа от холода, он принялся просить о спасении, в очередной раз долдоня о том, что он слабый, плохой, злой.
Вызванный удушьем туман, застилавший глаза Джилли, исчез, но от холода потекли слезы, которые замерзали прямо на ресницах.
– Сладенький, – сказала она Шеперду, – мы должны убираться отсюда. Перенеси нас всех обратно на озеро Тахо.
Шеп, волоча ноги, приблизился к Проктору, присел рядом с ним… и они оба исчезли.
– Дружище! – проорал Дилан, словно надеялся, что его крик вернет младшего брата.
Эха крик этот не вызвал. Звук ушел, как в пуховую подушку.
– Теперь меня это тревожит. – Пэриш Лантерн уже выбивал чечетку, чтобы улучшить кровообращение ног. Обхватив себя руками, он оглядывал бескрайнюю ледяную равнину, словно она таила в себе больше ужасов, чем альтернативная реальность, в которой обитали присасывающиеся к мозгу пиявки.
От морозного воздуха из носа Дилана полило, и около каждой ноздри выросла миниатюрная сосулька.
Несколько секунд спустя Шеп вернулся, уже без ученого:
– Торт.
– Куда ты его перенес, сладенький?
– Торт.
– Там тоже много льда?
– Торт.
– Он же замерзнет до смерти, дружище.
– Торт.
– Мы должны всегда поступать правильно, сладенький.
– Не Шеп, – ответил Шеперд.
– И ты тоже, сладенький. Только правильно.
Шеперд покачал головой:
– Шеп может быть чуть-чуть плохим.
– Нет, не думаю, что можешь, дружище. Иначе потом будешь наказан.
– Никакого торта? – спросил Шеп.
– Дело не в торте, сладенький.
– Шеп может быть чуть-чуть плохим.
Джилли переглянулась с Диланом.
– Ты можешь быть плохим, сладенький? – спросила она Шепа.
– Только чуть-чуть.
– Чуть-чуть?
– Только чуть-чуть.
Слезы замерзли и на ресницах Лантерна. В его глазах читалось чувство вины, оно же слышалось в его голосе, когда он сказал:
– Чуть-чуть может быть даже полезным. Более того, если зло достаточно велико, решительно положить ему конец – правильный поступок.
– Ладно, – сказал Шеп.
Все молчали.
– Ладно? – спросил Шеп.
– Думаю, – ответил Дилан.
С застывшего неба пошел снег. Такого снега Джилли никогда не видела. Не снежинки – твердые гранулы льда.
– Слишком много, – сказал Шеп.
– Слишком много чего, сладенький?
– Слишком много.
– Слишком много чего?
– Думания, – пояснил Шеп и добавил: – Холодно, – после чего перенес их на озеро Тахо, уже без Проктора.
Глава 49
Шоколадно-вишневый торт с шоколадной глазурью, который они ели, стоя у «островка» в центре кухни Пэриша Лантерна, стал для них утешением и наградой, но Джилли также казалось, что торт этот – хлеб какого-то странного причастия. Ели они молча, глядя в тарелки, следуя правилам столового этикета, установленным Шепом.
Она полагала, что по-другому и быть не могло.
И снаружи дом не производил впечатления маленького, но, только попав внутрь, можно было представить его истинные размеры. Когда Пэриш отвел их в просторное крыло для гостей, где для них приготовили две спальни, Джилли подумала, что здесь, не чувствуя неудобств или тесноты, могли бы разместиться и двадцать человек.
Путешествие на Северный полюс вымотало Джилли, и она считала, что обязательно должна поспать несколько часов, однако, съев торт, почувствовала себя бодрой и полной сил. Так что задалась вопросом, не уменьшили ли происшедшие с ней изменения ее потребность во сне.
К каждой спальне примыкала большая ванная с мраморными полами, стенами, столами. Душевая кабина и ванна с золотыми кранами предлагали два варианта водных процедур: душ или долгое лежание в горячей воде. Вешалки с подогревом гарантировали, что полотенца всегда будут теплыми. Набирать воду в ванну Джилли не стала, зато не отказала себе в удовольствии чуть ли не полчаса постоять под душем, впитывая в себя тепло воды.
Мыло, шампунь, косметика однозначно указывали на то, что Пэриш постарался максимально учесть ее вкусы. Иногда делал правильный выбор, случалось, что и ошибался, но в основном попадал точно в цель. Его внимательность очаровала Джилли.
Освежившись, подкрасившись, в чистой одежде, она нашла дорогу из крыла для гостей в гостиную. По пути пришла к выводу, что уют и плавные переходы из комнаты в комнату не позволяют большинству гостей осознать истинную огромность дома. И несмотря на мягкость райтианских силуэтов, несмотря на единение с природой благодаря окнам и дворикам, дом был загадочным, закрытым, таящим массу секретов именно там, где вроде бы все выставлялось напоказ.
Джилли это не удивляло, наоборот, ей казалось, что по-другому и быть не могло.
Из гостиной она вышла на консольную террасу, которую архитектор магическим образом подвесил среди сосен, наполняющих воздух тонким ароматом. И конечно же, с террасы открывался сказочный вид на лежащее внизу знаменитое озеро.
Через несколько минут к ней присоединился Дилан. Они постояли в молчании, наслаждаясь панорамой озера, залитого лучами предвечернего солнца. Время для разговоров уже миновало и при этом еще не пришло.
Пэриш успел извиниться за то, что не может обеспечить уровень обслуживания, к которому привыкли его гости. Как только ему стало ясно, что с ним, спасибо наномашинам, происходят глубинные изменения, он отправил четырех своих слуг в недельный отпуск, оставив только Линя, мажордома, чтобы свести до минимума число людей, которые могли стать свидетелями его трансформации.
Дилан простоял рядом с Джилли не больше двух минут, как на террасе появился Линь. Принес коктейли на лакированном, инкрустированном перламутром подносе. Два идеальных мартини, смешанные в стаканах, не в шейкере.
Стройный, но крепкий, двигался он с грацией танцовщика и спокойной уверенностью обладателя черного пояса по тэквондо. Едва ли Линь прожил на свете больше тридцати пяти лет, но в его черных глазах светилась мудрость столетий. После того как Джилли взяла с лакированного подноса стакан, Линь склонил голову и произнес одно слово на китайском. То же самое повторилось и с Диланом. Джилли каким-то образом поняла, что слово это означало и «добро пожаловать», и пожелание удачи. Потом Линь удалился, тихо и быстро, как дематериализовавшийся призрак. Если бы все происходило зимой и на террасе лежал снег, он мог бы и не оставить следов ни когда приходил, ни когда ушел.
В этом тоже было что-то сверхъестественное.
Пока Джилли и Дилан наслаждались великолепным видом и мартини, Шеп оставался в гостиной. Он нашел себе подходящий угол, где мог простоять час или два, ограничив информационный поток, поступающий от органов чувств, видом двух встречающихся одна с другой стен.
У французов есть поговорка: «Plus са change, plus c’est la meme chose». Означает она следующее: все течет, ничего не меняется. Стоящий в углу Шеперд являл собой комедию и трагедию этой истины. Даже с новыми способностями, иной раз ему хотелось отгородиться от окружающего мира.