ов за собой увлек. До колоска все убрали, хотя в других колхозах немало зерна снег накрыл. Вот такой этот был работник…
— А как человек? — спросил Антон.
— И как человек хороший, хотя и легкомысленный.
— В чем?
— Женщины Андрею жить мешали. Внешностью парень был видный. Общительный, веселый и… врун порядочный. Правда, врал без корысти.
— Холостяк был?
— Как сказать… Женился он как-то смешно. Нынешней весной Тропынин в отпуск ушел. Самосвал пришлось на прикол поставить. А тут наряд на фуражное зерно дали, срочно надо вывозить с райцентровского элеватора. Пришлось Барабанова на Самосвал садить. Вечером заявляется в контору: «Задание выполнил, Витольд Михайлыч!» «Невесту не нашел новую?» — смеюсь. «Нашел, — говорит, — в эту пятницу свадьбу будем гулять до понедельника. Официально вас приглашаю». Я посчитал это шуткой. Посмеялись. А он на самом деле в пятницу невесту привозит — лаборантку с элеватора. Верой ее звать…
— Пухленькая такая, хохотушка, невысокая? — догадался Антон.
— Точно. Знаете? — вскинул Гвоздарев брови.
— Вчера на элеваторе в попутчики меня к Тропынину определила.
— Правильно, она и теперь на элеваторе работает. Так вот… Преподнес нам Барабанов сюрприз со скоропалительной женитьбой. Пришлось в срочном порядке отдельную квартиру ему организовывать. За стенкой у меня пустовала половина дома — для агронома держали. Устроил я молодоженов туда. Веру агрономом назначили, она техникум по этой специальности закончила… Отгуляли, значит, всем селом свадьбу. Зажили Андрей с Верой любо-дорого, пока ему командировка в Новосибирск не подвернулась. Мигом там кралю нашел, а Вере кто-то передал. Та собрала свои вещички и опять на элеватор. Случилось это в июле… А недавно видел его в райцентре с какой-то новой красоткой, на артистку похожа, которая по телевизору пани Монику играет…
Узнал Антон еще одну деталь. Недавно на имя Репьева пришло письмо. Жена Гвоздарева, почтальонша, встретила Гриню у бригадной конторы и передала ему письмо. Он разорвал конверт, начал было читать, а потом, прикуривая, поджег письмо спичкой. Прямо на глазах у жены Гвоздарева.
Неторопливо, сумрачно велась беседа.
В кабинете бригадира зазвонил телефон. Гвоздарев передал трубку Бирюкову. Слава Голубев сообщил, что необходимые экспертизы закончены. Во-первых, дробь, которой был убит пасечник и застрелена собака Хлудневского, оказалась по структурному составу схожей. Во-вторых, есть основания предполагать, что в обоих случаях стреляли из обреза, найденного в Крутихе. В-третьих, между рукояткой и лезвием сапожного ножа, изъятого у Екашева, обнаружены груздевые споры и остатки крови той же группы, что и кровь пасечника, а кровь, засохшая на цыганской телеге, соответствует крови Барабанова. Пересказав все это, Голубев замялся.
— В-четвертых, ничего нет? — строго спросил Антон.
— Есть, — ответил Слава. — Левка с Розой из табора исчезли.
— Немедленно объявить розыск.
— Уже ищут.
Глава 14
Солнечное утро выдалось ослепительно чистым и по-сентябрьски грустноватым. Шагая по росной траве вдоль Серебровки, Бирюков еще издали увидел у бригадной конторы самосвал Тропынина. Сегодня этот лихой шофер очень нужен был Антону.
Бирюков дождался, когда Тропынин выбежал из конторы с путевым листом.
— Здравствуй, передовик труда!
— Здравия желаю, товарищ капитан.
— До райцентра подбросишь?
Тропынин, нырнув в кабину, миГом распахнул дверцу с противоположной стороны:
— Такси подано!
— Только, Сергей Павлович, без ветерка поедем, — поднимаясь в кабину, сказал Антон.
— Как прикажете.
— Давай, Сергей Павлович, сделаем контрольный рейс. Провези меня точно по тому пути, каким вез Андрея Барабанова, и попутно рассказывай, где что видал, кого обогнал, кого встретил. Словом, все самым подробным образом. Понял?
— Я понятливый, как утка, только отруби не ем. От мастерской рейс начнем, как тогда?
— Начнем с деревни.
— С деревни так с деревни.
Самосвал запылил по Серебровке. Поравнявшись с домом кузнеца, Тропынин быстро проговорил:
— Вот здесь Федор-Степаныча гусыня чуть голову не сунула мне под колесо. Так?..
— Так, — сказал Антон.
— А вот тут я своему собственному кабанчику на виду у своей собственной мамаши чуть бампером под зад не поддал. Так?..
— Так.
— Здесь вот бабка Екашиха с пустыми ведрами хотела мне дорогу перейти. Сиреной ее отпугнул, аж креститься начала.
Дальше до конца деревни Тропынин промолчал. Выскочив из Серебровки на проселочную дорогу, самосвал рванул мимо березовых колков. Антон посмотрел на показания счетчика километража и перевел взгляд на спидометр — стрелка словно прилипла к цифре «60». Отмахав от околицы ровно километр, Тропынин, будто вспомнив свою обязанность, заговорил:
— А вот на этом месте догнал самого Екашева. С двумя корзинами за грибами топал. Тормознул, кричу: «Залазь, дядька Степан, в кабину рядом с Андреем! До пасеки подброшу, там самое грибное место!» Он рукой махнул — катись, дескать. Я дальше врубил на всю железку… — Помолчал не больше полминуты и показал на приближающийся колочек. — Вот тут какой-то заезжий грибник пасся.
— Почему «заезжий»? — спросил Антон.
— В этом колке никогда грибы не растут, наши сюда не ходят.
Антон решил уточнить:
— Как этот грибник выглядел?
— Здоровый бугай, в зеленом брезентовом дождевике.
— Дождь, что ли, был?
— Здесь нет, а в райцентре накануне вечером хлестал здорово. Видать, этот мужик в прошлый день из райцентра сюда по грибочки приперся.
— Лицо не разглядел?
— Не-ка. На четвереньках он елозил. Один лишь разок на самосвал зыркнул и в колок подался.
Попросив Тропынина остановиться, Антон вылез из кабины, подошел к опушке колка. Никаких грибов, следов — тоже. Располагался колок на взгорке. С его противоположного конца просматривалась, как на ладони, бывшая стоянка табора, чуть подальше пестрели разноцветные ульи серебровской пасеки. За пасекой, мимо других колков, тянулся старый тракт, сворачивающий на шоссе против разъезда Таежное. Само шоссе, уходя влево, взбегало на небольшой подъемчик и ныряло в низину к Крутихе. За Крутихой начинался длинный подъем, с перевала которого, как знал Антон, уже виднелась окраина райцентра с высоким элеватором вдали. По шоссе одна за другой шли машины.
Наглядевшись, Антон вернулся к самосвалу и, по-тропынински взмахнув в кабину, сказал:
— Поехали дальше, Сергей Павлович.
Обогнув колок, Тропынин свернул к пасеке. Притормаживая, показал место, где высадил Барабанова. Спросил:
— Дальше куда, товарищ капитан?
— Точно той дорогой, как тогда ехал.
— Значит, на Поповщину.
Вскоре впереди зажелтело широкое пшеничное поле, по которому — уступом, друг за дружкой, двигались комбайны. Было их около десятка.
Развернувшись на стерне, Тропынин затормозил, вылез из кабины на подножку в полный рост и, придерживаясь одной рукой за дверцу, а другой покручивая баранку, стал пристраивать-1 ся к переднему комбайну. Поставив кузов под брезентовый рукав и уровняв ход самосвала с ходом комбайна, закричал:
— Петро-о-ович!.. Шуруй!
Пожилой комбайнер, блеснув на солнце стеклами пылезащитных очков, оглянулся, и тотчас из брезентового рукава в кузов хлынул поток зерна.
Управившись, Тропынин сел в кабину.
— Опять, товарищ капитан, ехать, как тогда?
— Опять, — сказал Антон.
— В тот день на краю поля пшеницу убирали.
— Давай туда и заедем.
Самосвал, сердито урча, покатил по мягкой стерне влево от комбайнов. Обогнув попавшийся на пути березничок, развернулся по часовой стрелке и, всхрапнув, вырвался с облегчением на старый тракт. Через несколько минут слева мелькнуло место цыганской стоянки. Впереди показалась пасека, отгороженная от тракта реденьким березовым колком. Подъезжая к ней, Тропынин нажал ладонью на сигнал, а поравнявшись, затормозил. Глядя на часы, сказал:
— Все в точности повторяю.
Еще раз продолжительно посигналил. Выждал ровно минуту, скрежетнул рычагом скорости и пустил самосвал по тракту дальше.
— Никого здесь не видел? — спросил Антон.
— Перед пасекой косач почти из-под колес вылетел и несколько рябчиков через дорогу фыркнули. А после пасеки, как в пустыне…
— До самого шоссе?
— Ну, я даже подумал: «Что так тихо на дороге?» Обычно, когда по старому тракту мчишься, всякая живность из травы по сторонам разлетается.
Припоминая вычерченный следователем план, Антон про себя отметил, что после пасеки Тропынин ехал по следу недавно промчавшейся цыганской подводы. Потому и опустел перед ним затянутый травою старый тракт.
— Сергей Павлович, когда с Барабановым мимо цыганского табора проезжал, лошадь их там не видел?
— Видел монголку. Запряженная стояла.
— А когда уже с зерном?
— Палатки, помню, слева виднелись, а лошадь, кажется… Нет, не было уже лошади.
«Все сходится», — подумал Антон и, увидев приближающийся березовый колок, в котором, по рассказу Славы Голубева, опергруппа обнаружила труп Барабанова, попросил Тропынина остановиться.
Осенняя грусть подчеркивалась необычайной тишиной. Казалось, все живое в колке спряталось, и природа умиротворенно ждет того часа, когда ее укроет белый снег.
Войдя в березник, метрах в десяти от опушки, Антон быстро отыскал кучу хвороста. Рассматривая оставленные оперативниками следы, задумчиво постоял и вернулся к машине.
— Поехали, Сергей Павлович. У Крутихи остановишься. Покажешь, где обрез достал.
Тропынин, пропустив перед собой «Колхиду» с загруженным зерном прицепом, разворачиваясь влево, выехал на шоссе и переключил скорость. Едва самосвал взбежал на взгорок, с которого начинался спуск к Крутихе, сказал:
— Когда прошлый раз сюда вот выскочил, идущий впереди «ГАЗ» мостик переезжал.
— Тоже с зерном? — спросил Антон.
— Порожний. В кузове один мужик сидел в дождевике с капюшоном. Как монах.