К тому же, помимо всех этих вопросов, наиболее срочной задачей оставалась борьба с националистическим сопротивлением на территории Прибалтики…
Основное бремя борьбы с националистическим подпольем в западных областях Советского Союза, включая Прибалтику, возлагалось на Главное управление по борьбе с бандитизмом (ГУББ) НКВД СССР, созданное приказом наркома внутренних дел Союза ССР № 001447 от 1 декабря 1944 года[1320]. 28 января 1947 года вышло секретное постановление Совета министров СССР, согласно которому вся дальнейшая борьба с националистическим сопротивлением была отнесена к исключительной компетенции Министерства государственной безопасности (МГБ). После этого в распоряжение МГБ были переданы из МВД большая часть оперативных работников, агентуры, оперативных внутренних войск, а также истребительные батальоны (в Латвии и Литве они назывались «отрядами самообороны»). В 1946 году Главному управлению по борьбе с бандитизмом (ГУББ) была также поручена работа по организации и контролю оперативного обслуживания репатриантов, а в 1949 году — осуществление оперативного розыска преступников, бежавших из мест лишения свободы МВД, спецпоселенцев и выселенных[1321].
Профессор Арвед Швабе, бежавший в 1944 году из Латвии в гитлеровскую Германию, рисует такую картину «советской реоккупации» Прибалтики:
«…Около 199.000 прибалтов, из которых половину составляли латыши, включая 15.000 бывших солдат 15-й латышской дивизии [войск СС] и других частей[1322], сдавшихся англичанам или американцам, оказались в западной [оккупационной] зоне Германии. Преследуемые германскими и русскими ВМФ и ВВС, несколько тысяч из них нашли свою могилу в водах Балтийского моря, тогда как 30.000 прибалтов бежали в Швецию»[1323].
Сразу же отметим, что немцам в общем-то было незачем топить суда с беженцами из Прибалтики, даже если те направлялись не в Германию, а в Швецию. У гитлеровских люфтваффе и кригсмарине и без того хватало трудностей с горючим — настолько, что немецкая авиация в последние месяцы войны оказалась практически бесполезной. Более того, немцы по возможности старались спасти «ценные кадры» из числа коллаборационистов. Многие из них после бегства из Курляндии скопились в устье Вислы под Штеттином (Щецином), ожидая эвакуации в западные районы Германии. Вот что пишет о них бывший обер-лейтенант немецкого 35-го танкового полка Ханс Шойфлер:
«…Несколько в стороне от „простого народа“ расположились высокомерные господа из Ревеля и Риги в тяжелых меховых шубах, которые благополучно устроились со своими тяжелыми ящиками и дорожными чемоданами. Они то и дело ссорились со своими бывшими батраками, которые, учитывая изменившуюся социальную структуру, не очень-то повиновались им…»[1324]
Но вернемся на землю Латвии…
«В реоккупированных прибалтийских странах, — продолжает профессор Швабе, — русские интернировали все гражданское население в так называемые „фильтрационные лагеря“. Там они содержались месяцами, пока их не депортировали, не записывали в Красную армию или не освобождали временно. Русская фильтрация была особенно жестокой в Курляндии[1325]; все жители старше 12 лет подвергались длительным допросам, а затем все высылались в Сибирь. Из 60.000 жителей одной только Лиепаи в Россию было отправлено 70 грузовиков (по 80 латышей в каждом)[1326]. Около 50 % латвийских граждан, проживавших в небольшом городке Слока, известном своей бумажной промышленностью, и практически полностью состоявших из рабочих, были депортированы.
Фильтрационные комиссии в 1944–1945 гг. выслали из прибалтийских стран от 400 до 500 тысяч жителей. Согласно неофициальным данным от 3 до 5 тысяч прибалтов депортировались каждый месяц из каждой из прибалтийских стран.
Эти страны были очищены от своего населения формально легальным путем: с помощью направлений на работу, так как каждое министерство в Москве имело право затребовать рабочую силу от „братских республик“ — для строительства дорог, работы на шахтах и стройках — и могло призывать мужчин до 64 лет и женщин до 55 лет.
С той же целью дети „кулаков“ в возрасте 14–17 лет набирались для обучения на специальные фабрики и в школы рабочего резерва, а после получения квалификации посылались в Россию. Каждые 100 сельских жителей (в возрасте от 14 до 55 лет) обязаны были выделить для трудовой повинности двух подростков. Согласно плану 1948 года всего предполагалось мобилизовать на работу в Советском Союзе 1,1 млн молодых людей»[1327].
Депортации из прибалтийских республик в послевоенный период в силу объективных обстоятельств действительно были более масштабными, чем в 1940–1941 гг. Репрессивные меры применялись в отношении членов националистического подполья и остатков банд нацистских пособников, изменников родины, бывших карателей, а также вражеских агентов и уголовных элементов. Кстати, в отношении перечисленных категорий «особо опасных преступников» смертная казнь не применялась, так как 23 мая 1947 Президиум ВС СССР издал постановление об отмене высшей меры наказания и ее замене заключением в исправительно-трудовой лагерь сроком на 25 лет. И лишь 12 января 1950 года тот же Президиум принял Указ «О применении смертной казни к изменникам Родины, шпионам, подрывникам-диверсантам» [1328].
Первыми на основании секретного приказа НКВД СССР от 7 февраля 1945 года № 1–2.120 из пограничных районов Прибалтики выселили местных немцев.
Затем наступила очередь литовцев, латышей и эстонцев, сотрудничавших в годы войны с оккупантами или связанных с действующими бандформированиями.
Борьба против националистического подполья осуществлялась методами «кнута и пряника». В отношении членов вооруженного подполья применялись такие меры, как расстрел на месте, публичные казни, аресты, депортация семей бандитов в Сибирь и другие отдаленные районы СССР, уничтожение или конфискация их недвижимого имущества и т. д. С другой стороны, в отношении тех, кто готов сложить оружие, объявлялась амнистия, а те, кто переходил на сторону советской власти, получали существенную моральную и материальную поддержку властей. Последняя широкая амнистии в отношении «лесных братьев» (и членов их семей), ранее осужденных и готовых признать советскую власть, была объявлена в 1955 году[1329]. А последние крупные очаги сопротивления «лесных братьев» в Литве, где оно было наиболее сильным и организованным, чем Латвии и Эстонии, были ликвидированы к 1954 году.
Согласно рассекреченным документам НКГБ СССР в 1944–1945 гг. НКГБ Литовской ССР было репрессировано 6.958 человек, НКГБ Латвийской ССР — 7.120 человек, НКГБ Эстонской ССР — 6.569 человек. В это число вошли участники буржуазно-националистических партий, организаций и групп (2.532 литовца, 748 латышей и 519 эстонцев), а также осужденные за сотрудничество с оккупантами, участие в карательных органах, террористическую деятельность и т. п., то есть, проще говоря, военные преступники[1330]. Итого в республиках Прибалтики было репрессировано в общей сложности 20.647 человек.
В последующие годы количество депортированных из Прибалтики увеличилось примерно до 140 тысяч человек. Спецспоселенцы из Прибалтики направлялись в Красноярский, Алтайский край, Новосибирскую, Иркутскую, Омскую (здесь было большинство латышей — 19.790 чел.) и Томскую область. В это число вошли как осужденные за особо тяжкие преступления, так и 4 категории депортированных (спецпоселенцы, ссыльнопоселенцы, ссыльные и высланные).
Приведем в этой связи статистические данные переписи, проведенной 9-м Управлением МГБ СССР в 1952/53 году, в части, касающейся граждан, выселенных из республик Прибалтики в 1945–1949 гг. (по состоянию на 1 января 1953 г.):
Следует добавить, что с 1945 по 1950 год число спецпереселенцев и ссыльных граждан прибалтийских национальностей получило некоторое (хотя и незначительное) увеличение за счет так называемых репатриантов-«западников», возвращенных в СССР из-за рубежа на основе международных соглашений СССР со странами антигитлеровской коалиции. Тем не менее абсолютное большинство беженцев и эмигрантов из Прибалтики не захотели вернуться после войны на родину из-за границы и поэтому рассматривались советским общественным мнением в качестве «предателей» и «преступников», «которые боятся ответственности за совершенные ими во время войны злодеяния».
Заметим, что и само правительство Советского Союза в первые послевоенные месяцы не проявило достаточной настойчивости в своем требовании о высылке таких эмигрантов. Так, с января по май 1945 года в Швецию бежало около 30 тысяч латышей и эстонцев, в основном бывших легионеров, полицейских, чиновников оккупационной администрации и членов их семей. В мае, буквально накануне капитуляции, к ним добавились 2.600 немецких солдат, которые бежали в Швецию из Курляндии, устья Вислы, Северной Германии и Дании. В мае 1945 года все они были интернированы как военнопленные[1333].
«В ноябре [1945 года], — вспоминает Эрих Штайнбах, бывший обер-ефрейтор немецкого 35-го танкового полка, сумевший бежать на корабле в Швецию с Хельского полуострова (устье Вислы), — участились слухи о том, что правительство Швеции предложило выдать Советам интернированных немецких солдат вместо 30 тысяч латышей и эстонцев»