Узнав об ответе, Пален через Бенкендорфа, воспользовавшись сфабрикованными свидетельскими документами о подстрекательской деятельности православных священников, добился того, что 29 июля император Николай I запретил епископу принимать от крестьян просьбы по вопросам, не касающимся веры. Но поток просителей не прекращался. 4 августа шестеро латышей не были допущены полицией к Иринарху уже и с прошениями о присоединении их с семьями к православию. Их арестовали, но прошения их все же дошли до епископа – священник рижского кафедрального собора Михаил Заволоцкий составил их по просьбе крестьян и передал Иринарху. В своем рапорте священник писал, что не может отказать гонимым просителям, потому что «отриновение такового их чистого желания почитал неизвинительным проступком перед начальством и непростительным грехом пред Самим Богом; ото всех явившихся мне чухон я отобрал показания, каковые при сем долг имею благопочтительно представить на архипастырское благоусмотрение вашего преосвященства».
В одном из подобных прошений крестьяне писали епископу Иринарху: «Бог положил на сердце нам и всем семействам нашим твердое желание принять ту православную веру, которую имеет наш отец и государь, с тем, чтобы эта вера была бы верой до самой смерти как нас, так и семей, и детей наших, и всего будущего нашего потомства до конца света. Надеясь и веря, что в сей православной вере мы найдем себе покой и утешение, как в вере, которую мы душевно почитаем, которую просим позволить нам и семействам нашим принять, сию православную веру».[128] Это прошение было составлено от имени 768 крестьян Верроского и Дерптского уездов. Аналогичное прошение поступило еще и от
83 крестьян тех же уездов.
12 августа 1841 г. граф Н.А. Протасов в письме епископу Иринарху предлагал «в точную сообразность высочайшей воли… строго подтвердить подведомственным вам лицам, дабы от помянутых крестьян отнюдь не были принимаемы прошения, какого бы, впрочем, они ни были содержания, впредь до совершенного прекращения возникшего между ними волнения и получения особого высочайшего разрешения на счет изъявляемого ими желания присоединиться к православию».[129]
«Если гражданское начальство, – писал Святейшему синоду епископ Иринарх, – нашло нужным прибегнуть к употреблению военной силы, то это не для утишения возмущения, которого не было и нет… а для истребления возродившегося в крестьянах сильного и решительного желания принять православие. Слышно, что начальник губернии ездит теперь по уездам с жандармами и казаками и отбирает от крестьян показания касательно их религии».[130]
Сложилась поистине дикая ситуация: православный царь Николай I, официальный глава православной церкви, устроил репрессии против прибалтийских крестьян, желавших принять православие. По официальным данным, в православие перешло более 74 тысяч латышей. Лютеранские пастыри запрещали хоронить умерших православных латышей на деревенских кладбищах. А царь-батюшка посылал против них войска.
В 1858 г. в местечке Махтра в уезде Хароюмаа эстонские крестьяне выступили против введения помещиками-немцами «экстраординарной барщины». Русские власти направили туда большой отряд регулярных войск. В начале 1859 г. военно-полевой суд приговорил 65 крестьян к тысяче ударам палками, а затем 37 из них были насильно сосланы в Сибирь.
В том же 1858 году 56 эстонских крестьян из имений Ання и Курисоо мирно отправились в Ревель, где подали жалобу на помещиков в губернское правление. Только за факт подачи жалобы все 56 человек были арестованы, а затем публично выпороты на базарной площади. История эта достаточно ординарная, обычная для Прибалтики. Получила же она огласку лишь потому, что русский учитель гимназии В.Т. Благовещенский написал о расправе в Лондон А.И. Герцену, а тот описал все в «Колоколе».
Герцен не побоялся сказать то, о чем давно шепотом говорили в Петербурге – Павел I, Александр I и Николай I, будучи этническими немцами, благоволили остзейским баронам в ущерб интересам государства Российского. В статье «Русские немцы и немецкие русские» Герцен назвал Николая I «одним из самых замечательных русских немцев». Герцен со всей ненавистью пламенного русского патриота обрушился на прибалтийских немецких баронов, которые подвизались на царской службе в роли жандармов и палачей. Они всячески выслуживались перед царским правительством, лишь бы сохранить свои привилегии, дававшие им право на эксплуатацию латышских и эстонских крестьян. По адресу прибалтийских дворян и придворных аристократов-космополитов Герцен писал, «что их отечество в канцелярии и казарме, а совесть их в Зимнем дворце, что они слуги государевы, а не государства, что они отделяют в своей привязанности особу государя от отечества».[131]
Как известно, в 1861 г. в России было отменено крепостное право. Но барщину в Прибалтике русские власти отменили лишь в 1868 г.
Первая русская революция не обошла и Прибалтику. Так, 30 апреля – 2 мая 1905 г. в Ревеле произошла первая политическая стачка. Октябрьская всероссийская политическая стачка 1905 г. началась в Эстляндии 14 октября стачкой железнодорожных рабочих в Ревеле, Нарве, Валге и других городах, а также на железнодорожных станциях. 16 октября царские войска обстреляли митинг рабочих в Ревеле, было убито свыше 90 и ранено более 200 человек. Похороны жертв 20 октября вылились в грандиозную сорокатысячную демонстрацию. Всеобщая забастовка закончилась 26 октября. По всей Эстляндии в ней участвовало 20 тысяч промышленных и железнодорожных рабочих.
Еще больший размах приобрело революционное движение в деревне. Эстляндские крестьяне только 12–20 декабря 1905 г. сожгли и разгромили свыше 120 помещичьих имений. Владельцами почти всех этих имений были немцы.
Тут бы царским министрам вспомнить мудрую русскую пословицу: «Не было бы счастья, да несчастье помогло». Нет бы немного погодить, пока усобица между немцами и прибалтами достигнет апогея, а уж потом ввести войска, действуя в качестве третьей нейтральной силы. Объявить, что германские бароны сами спровоцировали беспорядки и выселить немцев с целью обеспечения их же безопасности в центральные районы России, пусть даже с предоставлением компенсации. А конфискованные имения поделить между безземельными русскими крестьянами. Местных жителей, особо запятнавших себя насилиями и убийствами, отправить в пожизненную ссылку в Сибирь.
Таким образом, под предлогом умиротворения края можно было провести интенсивную русификацию Прибалтики. Кстати, очень многие народы в Средней Азии и на Кавказе предпочитали правление русских власти феодалов-иноплеменников.
Однако Николай II выбрал самый наихудший для России вариант, послав русские карательные отряды. В декабре 1905 г. во всей Прибалтике было введено военное положение. Такое решение вполне объяснимо: сам Николай II на 95 % был немцем, а была ли среди оставшихся 5 % хоть капля русской крови – вопрос спорный. Его жена была немкой, а среди сановников преобладали этнические немцы или их ближайшие родственники.
Большей частью русских карательных отрядов в Прибалтике командовали офицеры из этнических немцев. По их приказанию войска творили дикие расправы над крестьянами. Так, только в Эстляндии с конца декабря 1905 г. по февраль 1906 г. каратели расстреляли около 300 крестьян, а свыше 600 были подвергнуты публичным телесным наказаниям.
То же самое происходило в Лифляндии и Курляндии. Там было разгромлено 573 имения, а убытки немецких помещиков исчислялись в 12 млн. рублей золотом. Каратели убили несколько тысяч крестьян. В ответ были созданы партизанские отряды «лесных братьев». Так, в городе Туккул в ночь на 30 ноября 1905 г. латыши напали на русских драгун и убили 20 из них. С января по ноябрь 1906 г. «лесные братья» совершили свыше 400 вооруженных нападений. Действия партизан продолжались до конца декабря 1906 г.
Позже германские пропагандисты и местные националисты возложат всю ответственность за бойню 1905–1906 гг. исключительно на русских, точнее, на русский народ в целом.
А ведь именно немцы столетиями делали невозможным сближение русского народа и народов Прибалтики. Представим на секунду, если бы Петр I или Екатерина II выдворили бы из Прибалтики немцев. Эстонцы и латыши просто физически не могли бы не воспринять просвещение и культуру от русских. Добавим еще экономические факторы, и в Прибалтике за два-три столетия произошло бы то, что произошло в Вологодской области или на Ижорской земле (в районе Невы), то есть почти полное обрусение населения.
Наконец, не будем забывать, что во второй половине XIX века к империи были присоединены огромные территории в Средней Азии и на Дальнем Востоке – по площади больше, чем Англия, Франция и Италия, вместе взятые. Чтобы освоить их, требовались десятки миллионов переселенцев.
Но русское правительство в переселенческой политике с 1861 г. по 1917 г. делало «шаг вперед, два шага назад», то стимулируя переселенцев, то вставляя им палки в колеса.
Робкие попытки русификации Прибалтики наши власти начали производить лишь с конца 60-х гг. XIX века. В 1867 г. был принят закон о введении русского языка в качестве основного языка во всех государственных учреждениях прибалтийских провинций. Новый император Александр III, вступив на престол, впервые отказался подтверждать права и привилегии провинций. В 1885–1890 гг. во всех школах было введено преподавание на русском языке, с 1891 г. все приходские книги лютеранской церкви также должны были вестись по-русски. Возвращение в лютеранство из православной церкви было запрещено. В 1888 г. на прибалтийские провинции была перенесена российская полицейская система, а в 1889 г. – судебная. В начале 90-х гг. XIX века германские названия ряда городов были заменены на русские. Так, Динабург стал Двинском, Динамюнде – Усть-Двинском, Дерпт – Юрьевым и т. д.