Причины уступчивости стран Прибалтики в отношении предложений СССР осенью 1939 г. крылись в отсутствии поддержки Таллина, Риги и Каунаса со стороны великих европейских держав. Англия и Франция были заняты начавшейся войной с Германией, которая в свою очередь была связана договоренностями с Советским Союзом. В этих условиях не менее важным фактором было отсутствие поддержки традиционной для правящих кругов стран Прибалтики политики конфронтации с СССР со стороны значительных масс местного населения. Наряду с небольшим количеством запасов вооружения, это существенно снижало военные возможности этих стран, а, главное, создавало угрозу внутреннего социального взрыва в случае открытого столкновения с Красной армией. Если в мирное время местным националистическим диктатурам удавалось подавлять подобные настроения, то столкновение один на один с Советским Союзом без какой-либо поддержки Запада обрекало прибалтийские националистические профашистские режимы на гибель. В этих условиях договоренность с Москвой была для диктаторских режимов Прибалтики единственным способом продлить свое существование.
Естественно, оправдывая свою политику уступок требованиям Москвы, прибалтийские националисты делали упор на несколько иные причины их согласия на подписание договоров о взаимопомощи. Так, например, бывший эстонский посланник в Москве А. Рей в своих воспоминаниях отмечал: «Что касается способности эстонской армии противостоять нападению Красной Армии, не приходилось спорить, что даже если бы был обеспечен бесперебойный приток оружия и боеприпасов из производящих их стран, для Красной Армии при ее огромном превосходстве в численности и вооружении было бы вопросом нескольких недель, если не дней, сломить сопротивление эстонской армии. Прежде всего и главным образом именно проблема снабжения полностью исключала возможность длительного сопротивления. Принимая во внимание огромные размеры, в которых современные сражения требуют оружия и боеприпасов, приходилось считаться с непреложным фактом, что имеющиеся запасы были бы исчерпаны за пару недель. После этого ружьям и пулеметам пришлось бы умолкнуть, ведь ни в Эстонии, ни в соседних небольших государствах не было сколь-нибудь значительного промышленного производства боеприпасов, не было и возможности достать оружие и боеприпасы за границей. Все страны, снабжавшие Балтийские государства оружием в мирное время, сами лихорадочно вооружались, так как или уже воевали, или же видели в этом единственную возможность не оказаться вовлеченными в войну. Даже морское сообщение было практически перерезано. Ко всему этому следует прибавить, что партия современных истребителей, заказанная в Англии и подготовленная к отправке летом 1939 г., в последний момент была реквизирована британскими властями, которые сами остро нуждались в этих самолетах. В результате эстонская армия была бы вынуждена сражаться без прикрытия истребителей, так как эстонская авиация, неудовлетворительная ни по численности, ни по качеству, была бы за несколько дней сметена советской.
В таких обстоятельствах единственными результатами сопротивления оказались бы истребление элиты нации, т. е. самых бесстрашных и стойких ее представителей, и массовая депортация остального населения, развеявшая бы его по всей Сибири и другим глухим углам России. Это было бы равносильно добровольному самоубийству нации. Какие бы горькие страдания и жестокие испытания ни ожидали эстонский народ, если бы он уступил угрозам советского правительства, было все же основание надеяться, что пока сохраняется его физическое существование, сохраняется возможность того, что настанут лучшие времена и принесут возрождение национальной свободы. Народу же, который подвергнется уничтожению, будущее не сулит ничего. Надлежало следовать высшей заповеди – сохранить физическое существование нации. Другими словами, альтернативу национального самоубийства необходимо было исключить. Поэтому не было иного выхода, как только уступить неумолимой судьбе и подчиниться требованиям советского правительства»[1819].
Конечно, все эти самовнушенные «страшилки» относительно «физического существования» эстонского народа являются всего лишь красивой фразой, скрывающей страх утраты своего господства в Эстонии в случае, если эстонскому народу действительно будет дана возможность выбирать свою судьбу. Как известно, в советской национальной политике не было ничего даже отдаленно похожего на эти бредни, которые являются своеобразной оговоркой «по Фрейду». Именно такой судьбы желали прибалтийские националисты советскому народу и активно воплощали свои мечты в жизнь в сотрудничестве с Германией в 1941–1945 гг.
При этом следует подчеркнуть, что никаких действий со стороны СССР, которые можно было бы признать «оккупацией» Прибалтики осенью 1939 г. допущено не было. Действительно, командование Красной армии предприняло подготовительные меры для операции по захвату Эстонии и Латвии, но дальше этого дело не пошло. В отношении же Литвы все военные меры советской стороны ограничились лишь сосредоточением войск у ее границ, причем эти войска даже не получили никаких боевых задач и начали рассредоточение еще до подписания советско-литовского договора о взаимопомощи. Как верно отметил А.Г. Донгаров, «грубый нажим с использованием угрозы применения силы был характерен только для стадии принуждения партнеров к переговорам», тогда как сами договоры о взаимопомощи «стали результатом именно переговоров, а не ультиматума; в ходе их прибалтийским делегациям удалось отстоять целый ряд важных для них положений и принципов»[1820]. Совершенно очевидно, что заключенные с Эстонией, Латвией и Литвой договоры просто невозможно охарактеризовать как «оккупацию» этих стран, оставаясь при этом на почве твердо установленных исторических фактов. Иными словами всякий, утверждающий обратное, просто нагло лжет. Как мы видели, страны Прибалтики не могут быть даже названы советскими протекторатами, поскольку влияние Москвы на их внешнюю политику было минимальным и не выходило за рамки союзных отношений, а уж вмешательство во внутренние дела вообще не имело места.
Строго придерживаясь своей линии на полное невмешательство во внутренние дела Эстонии, Латвии и Литвы, что объяснялось нежеланием обострять отношения с Англией и Францией и неясностью перспектив войны в Европе, советское руководство внимательно следило за ситуацией в Европе и Прибалтике. Более того, как верно отметила Е.Ю. Зубкова, «очевидно, что в сентябре – октябре 1939 г. никакого детального “плана” советизации стран Балтии у Сталина еще не было. Его заявления на этот счет – скорее декларация о намерениях, тогда как вопрос о формах и сроках их осуществления оставался пока до конца неясным»[1821]. Со своей стороны германское руководство решило организовать эвакуацию местных остзейских немцев из Прибалтики, что было положительно воспринято как правящими кругами, так и населением этих стран. Это теперешние латвийские историки в условиях вступления Латвии в НАТО следующим образом комментируют отъезд немцев в 1939 г.: «Так наше государство лишилось древнего, богатого традициями национального меньшинства»[1822]. Или, как довольно самокритично написал в 1999 г. коллектив прибалтийских авторов, «отъезд остзейцев повлиял на снижение местного интеллектуального потенциала, особенно в Латвии»[1823]. Совершенно очевидно, что в 1939–1940 гг. подобные комментарии в принципе не могли появиться из-под пера прибалтийских авторов[1824].
По мере выполнения советско-прибалтийских договоров о взаимопомощи перед сторонами возникали все новые и новые проблемы, для решения которых с ноября 1939 г. по май 1940 г. неоднократно велись переговоры разного уровня и были заключены соглашения, конкретизирующие отдельные стороны взаимоотношений. Ими регулировались вопросы аренды, железнодорожных перевозок, организации строительства, связи, санитарного обеспечения и юридического положения военнослужащих, о военторгах, о порядке въезда и выезда комсостава и их семей и т. п. Для контроля за реализацией условий договоров и разрешения спорных вопросов были созданы смешанные комиссии. С Эстонией и Латвией были заключены договоры о поставках советского вооружения, выполнение которых началось в феврале и мае 1940 г., и продолжались советско-литовские переговоры по этому вопросу. Постепенно советские войска обживались в прибалтийских гарнизонах. Кроме того, советские войска в Прибалтике вели довольно масштабное строительство как оборонительных сооружений, так и различных хозяйственных построек военной инфраструктуры. Так, например, общая сумма ассигнований НКВМФ на строительство береговых батарей и оборонных объектов на 1939–1940 гг. на прибалтийском побережье Балтийского моря, утвержденная Комитетом обороны при СНК СССР, составила свыше 219 млн руб.
Следует отметить, что даже эти строительные работы на фоне общей нищеты прибалтийского населения являлись своеобразной формой советской пропаганды. Как вспоминала много лет спустя одна из жительниц хутора Капас в Латвии, «русские солдаты приехали в 1939 году. Зима была холодная, и мы говорили, что русские привезли нам Сибирь. Прибыло много техники, автомашины, трактора. Построили бетонный завод. Наш хутор Капас, на Лужне, был очень бедный. Рыбаки ловили рыбу. Земля на берегу скудная, один песок, поэтому на работу к русским все пошли с радостью. Бункера для пушек строили солдаты, местные жители возводили военный городок и железную дорогу для бронепоезда. Платили хорошо. Мы тогда впервые увидели кино. Это были фильмы “Чапаев”, “Валерий Чкалов”. Мой отец иногда просил у русских трактор, чтобы вспахать тяжелые, болотистые луга на своей земле. Трактор давали бесплатно, все равно на хуторе никто не смог бы заплатить за использование техники. По субботам в военном городке были танцы, многие девушки ходили туда»