К военного юриста 1-го ранга Дроздова Главному военному прокурору Красной армии от 26 мая 1940 г. за № 00300:
«В дополнение к № 00286 от 14.05.40 года доношу, что все зависящие от В[оенной] П[рокуратуры] следственные действия по делу Бутаева закончены и никаких перепоручений ведения следствия по данному делу литовским властям с моей стороны не было.
Факт измены родине Бутаевым подтверждается его же письмом, адресованным брату, которое было обнаружено при осмотре трупа, где он пишет: “Я удрал из Красной армии и нахожусь в буржуазном государстве и что ты мне больше не брат, т. к. я фашист, а ты большевик”.
По предложению находившегося в то время в ВП 16 ОСК Военного прокурора округа тов. Румянцева дело Бутаева мною направлено в ВП БОВО для установления, имеются ли у него родственники, проживающие с ним вместе или жившие на его иждивении, на предмет привлечения последних к ответственности по закону об измене Родине. Вместе с делом направлен пистолет, обнаруженный на месте происшествия возле трупа Бутаева и извлеченная при вскрытии из трупа пуля для исследования и установления идентичности с оставшимися патронами в обойме данного пистолета.
[…]
Как только мы прибыли к офицеру связи полковнику Скурулис, нас сразу же интересовал вопрос – где находится труп, место происшествия, при каких обстоятельствах было самоубийство и откуда им известно, что это действительно есть Бутаев, а не кто-нибудь другой.
На заданные нами вопросы офицер связи ответил: что точно, где находится место происшествия, он не знает, и сейчас же вызвал к себе прокурора Виленского облсуда и инспектора полиции, которые знают место происшествия и подробности его. После этого этот же офицер связи заявил, что Бутаева пытались задержать агенты тайной полиции, и при попытке к задержанию по нему было произведено три выстрела в ноги, но выстрелы оказались безрезультатны, т. е. не было ни одного попадания. После этого Бутаев был окружен и, видя свое безвыходное положение, покончил жизнь самоубийством.
По имеющимся у них данным и признакам, сообщенным командованием советских войск еще ранее, есть основание полагать, что это есть действительно Бутаев. Во время ожидания прокурора и инспектора полиции этот же офицер связи сообщил нам, что у него имеются сведения, что Бутаев работал в пользу французской разведки. На мой вопрос, может ли он это подтвердить документально, а также и ознакомить нас с имеющимися у них по этому вопросу материалами, последний это еще раз подтвердил и пообещал просьбу выполнить. Причем добавил, что более подробные данные по этому вопросу имеет полиция.
По прибытию прокурора и инспектора полиции, последние подтвердили заявление офицера связи, как в части связи Бутаева с французской разведкой, так и в части обстоятельств убийства Бутаева, но при этом вилинский прокурор добавил, что Бутаев, будучи окружен, покончил жизнь самоубийством путем выстрела в рот.
По пути следования к месту происшествия прокурор мне заявил, что на место происшествия он уже выезжал, организовал там охрану, но осмотра трупа никто не производил. Прибывши на место происшествия, труп действительно охранялся полицейскими. На месте нами был произведен осмотр места происшествия. Как по наружному осмотру, а также и по найденным в карманах убитого документам (письмо, удостоверение, справки и др.) нами установлено, что это есть действительно Бутаев Гаджибал Алеевич, дезертировавший из 336 с.п. 4-го февраля с.г. Труп Бутаева лежал на левом боку, держа левую руку под себя, а правую протянутой вверх около лица. Пистолет лежал позади трупа на расстоянии 1,5 метра. Одет Бутаев был в гражданский костюм темно-зеленого цвета. Осмотрев место происшествия, труп Бутаева нами был отправлен в морг для вскрытия. Все обнаруженные документы и пистолет мною были изъяты. После этого, здесь же, на месте, имея в виду, что сам случай произошел днем (примерно в 13 часов по московскому времени), а также и то, что недалеко от места нахождения трупа Бутаева имеется несколько жилых домов, я обратил на это внимание прокурора и инспектора полиции, высказал предположение, что не исключена возможность, что всю эту картину, как преследование Бутаева, так и сам факт самоубийства (выстрел) могли видеть и слышать проживающие здесь граждане. Последний мне на это ответил, что кроме полицейских агентов очевидцами являются еще два свидетеля, которых они допросят и если нас интересуют их показания, то они могут их дать в переводе на русском языке. Кроме этого я тогда же поставил вопрос через командира связи советских войск майора Никифорова перед литовскими следственными органами, чтобы они разрешили присутствовать нашему представителю от командования при допросе вышеуказанных свидетелей и производстве обыска на квартире, где жил Бутаев, на это они дали свое согласие.
Одновременно литовские следственные органы от себя выставили просьбу, чтобы мы им дали обнаруженный возле трупа Бутаева пистолет для производства экспертизы, мотивируя тем, что за два дня перед случаем с Бутаевым в этом же районе были убиты с аналогичного оружия двое полицейских и не исключена возможность, что полицейские были убиты с данного пистолета. Поэтому им хотелось бы проверить, нет ли здесь идентичности в пулях. Я им ответил, что этот вопрос им следует разрешить через командование советских войск. С их стороны возражений не было.
В этот же день военный следователь Зубарев присутствовал при производстве обыска литовским судебным следователем на квартире, где жил Бутаев. Во время обыска, как вещей, так и записей, принадлежащих Бутаеву, обнаружено не было. Хозяйка данной квартиры в беседе с ней заявила, что Бутаев жил у нее с 8 мая с.г., говорил, что он приехал из Каунаса, устроился работать в Вильно на ж[елезную] д[орогу], работает в две смены и получает 250 литов в месяц. Дальше она сообщила, что 12 мая Бутаев ушел из квартиры в 7.00, а в 9.00 к нему приходил какой-то агент полиции и т. к. Бутаева не было дома, последний оставил ему записку следующего содержания: “Явитесь в полицию по такому-то адресу, Вам будет предоставлена хорошая работа”, после чего агент ушел. Бутаев же больше в квартиру не возвращался.
13 мая с.г. военный следователь присутствовал при допросе ряда других свидетелей из знакомых Бутаева. При вскрытии трупа Бутаева, произведенного в нашем присутствии, насильственных действий и признаков борьбы на теле обнаружено не было, но было установлено, что смерть наступила в результате огнестрельного пулевого ранения сердца и левого легкого, таким образом, опровергается информация литовских следственных органов в той части, что Бутаев стрелял в рот. Спустя 2–3 дня литовские власти вторично через командование затребовали пистолет и извлеченную из трупа Бутаева пулю по мотивам, указанным выше. Имея в виду, что в данном случае не исключена возможность всякого рода провокаций, я высказал командованию свои соображения, что револьвер и пулю литовским властям давать пока не следует, последнее со мной согласилось, литовским же властям командование сообщило, что пистолет и пуля направлены в СССР для экспертизы и могут быть даны им только лишь после их возвращения.
22 мая с.г. при запросе нашим командованием литовского следователя, когда можно получить обещаемый литовским прокурором материал допроса свидетелей, последний ответил, что пока они от нас не получат пистолет и пулю, никаких материалов мы не получим, а офицер связи полковник Скурулис по поводу обещанного им ознакомления нас с данными о работе Бутаева в пользу французской разведки сообщил, что у него никаких материалов нет, а сказанное им в этой части, т. е. что Бутаев связан с французской разведкой, это было его предположение и сказал он это необдуманно, за что принес извинение. В отношении же получения протоколов допроса свидетелей он сообщил, что таковые могут быть нами получены с разрешения министерства иностранных дел Литвы. После такого заявления полковника Скурулис наше командование по этим вопросам к прокурору виленского облсуда не обращалось.
Поведение литовских властей и их ответы на наши просьбы, а также все обстоятельства по делу дают основание предполагать, что в данном случае литовские власти сами убили Бутаева после его использования, инсценировав обстановку самоубийства.
ВП через командование обо всем этом довело до сведения полпреда СССР в Литве тов. Позднякова, кроме того, мною лично в беседе с зам. полпреда тов. Семеновым были изложены подробно все обстоятельства данного дела. Тов. Семенов мне и командованию предложил, чтобы мы больше вышеуказанных материалов от литовских властей не требовали, т. к. Полпредство само запросит все указанные документы через Наркоминдел Москву. Одновременно тов. Семенов сообщил, что результат разрешения данного вопроса нам будет сообщен, после чего я в свою очередь донесу Вам»[982].
29 мая 1940 г. начальник Особого отдела НКВД 16-го ОСК майор госбезопасности Кириллов составил совершенно секретную справку, которую 30 мая доложил Локтионову:
«БУТАЕВ Гаджибалла дезертировал из части 4-го февраля 1940 г. в 10 часов утра. Первоначальные действия Бутаева говорят за то, что изменить Родине по ранее задуманному плану Бутаев не хотел.
После того, как комиссар полка предупредил Бутаева, что он, Бутаев, будет посажен на гауптвахту и разжалован в красноармейцы за то, что 3-го февраля явился в часть выпивши, Бутаев обратился к прокурору корпуса и просил не предавать его суду Военного Трибунала. Однако, будучи мнительным и боясь ответственности, в 10 часов утра 4-го февраля с.г. Бутаев вышел из пределов городка и больше не вернулся.
Вскоре удалось установить, что Бутаев скрывается по очереди в двух квартирах: 1) у братьев Пукшто в дер. Застонок Пупан, в 4 км от гор. Вильно и 2) у торговца Н[ово]-Вилейки некоего Пашкевича, проживающего в доме № 10 по ул. Виленской.
В доме Пукшто нам Бутаева не удалось взять в связи с предупреждением о движении в деревню оперативной группы, после чего его стали укрывать у торговца Пашкевича в гор. Н[ово]-Вилейке и у сестры Пашкевича в гор. Вильно по ул. Рыдз-Смиглы, 29.