28 мая 1940 г. вернувшегося в часть Писарева допросил заместитель наркома обороны СССР командарм 2-го ранга А.Д. Локтионов:
«Писарев Борис Иванович 1915 года рождения, уроженец Орловской области, Хвостовического района, Колодяжского сельсовета, дер. Колодяж, по национальности русский, член ВЛКСМ. Женат, по происхождению из крестьян. В Красной армии с 1937 года. До Красной армии работал г. Москва, 1-й Государственный художественный театр им. Горького в качестве баллонщика-вулканизатора. Несудимый (со слов). Образование 5 групп.
Об ответственности за дачу ложных показаний предупрежден (Писарев).
ВОПРОС: Расскажите последовательно и правдиво, где вы были и что делали между 23 и по вечер 26 мая.
ОТВЕТ: 23 мая мы погружались для отправки в Гайжуны. В 19 час. закончили погрузку и погруженные машины стояли в парке. В 22 часа произошел ужин. В 22.30 происходила вечерняя поверка, на поверке политрук роты объяснил, что завтра отправляемся в Гайжуны и все должны следовать в фуражках. Моя фуражка и вещевой мешок находились в кабине машины, которая стояла в парке. Я решил после поверки пойти в парк, забрать свою фуражку и вещевой мешок, что я и сделал. Примерно в 22 часа 45 мин. я направился в парк. Дойдя до складов, расположенных между казармами и парком, меня окликнули два неизвестных человека: “товарищ, подойдите сюда”. Не обращая никакого внимания, думая, что это наши патрули, подошел к ним. Передо мной стояли два человека: один в гражданском костюме, т. е. в пиджаке, зеленые военные брюки, а под пиджаком была одета зеленая одежда; второй в зеленом военном костюме и по моему предположению – в форме бывшей польской армии, но без военных знаков. Когда я подошел к ним, один из них спрашивает: “куда отправляется из склада одежда?” (для ясности поясняю, что в складе хранилось трофейное имущество бывшей польской армии, и это погрузили на машины для отправки в Гайжуны). Я им ответил: “а вам какое дело?” Тогда один из них берет меня сзади за голову и платком с ватой затыкает мне рот, после чего я уже кричать не мог. Второй взял меня за руки и связал руки какой-то мягкой тряпкой вроде полотенца и повел за склад. За складом было еще их четыре человека, которые начали помогать первым, чтобы я без сопротивления шел вперед. Здесь же мне голову замотали мешком. Сопротивляться я не стал, так как против шести человек сделать ничего не мог бы. Приведя меня на восточную сторону городка к воротам, где нашего патруля, видимо, уже не было, вывели меня за городок и продолжали вести в неизвестном для меня направлении, т. к. на голове была намотана тряпка, и куда меня вели, я не мог видеть. Вели меня, примерно, часа два с половиной, куда – не знаю. Вели лесами, гористой местностью и полями. Втащили меня в какое-то подвальное помещение под домом. В подвале со мной остались два человека, те же которые первые в городке позвали меня, а остальные четыре человека, куда ушли – я не знаю, только слышал, что наверху ходят люди. Оставшиеся в подвале два человека сняли с моей головы тряпку, развязали руки, приказали открыть рот и изо рта выбросить платок и вату. Этот платок и вату я взял в карман себе после того, когда они ушли. Здесь же они начали со мной разговаривать. Первый вопрос мне был задан: “Куда переезжает ваша часть?” Я им ответил, что мне не сказали, и я не знаю, куда она переезжает. Второй вопрос – “участвовал ли я в войне с Польшей?” Я ответил, что не участвовал.
Сначала, когда они привели меня в подвал, они спросили у меня документы. Я вынул все свои документы, а именно: комсомольский билет, старые и новые шоферские права. Документы они не читали, заставляли меня читать под светом электрического фонаря, но я им сказал, что здесь нечего читать и читать я не буду. Они увидели обложку для комсомольского билета, на которой золотыми буквами написано “ВЛКСМ”. Они сразу обратили внимание, взяли и начали с фонариком рассматривать, в это время комсомольский билет и шоферские права я спрятал в сапог, обложку, по-видимому, они приняли за комсомольский билет, и один из них порезал ее финским ножом; здесь же на чурбане лежала моя пилотка, один из них подошел и спросил: “а что это за форма?” и также прорезал финским ножом. На этом они меня закрыли и ушли. В подвале я остался ночевать один. Днем 24 они не появлялись. Да, когда они уходили 23-го, они предупредили меня: “смотри, не кричи, мы будем охранять, а если будешь кричать, то в тебя будем стрелять”.
В ночь с 24 на 25 они опять пришли вдвоем и сразу сказали мне, что пойдешь с нами на аэродром, укажешь, где он находится, и проведешь нас туда. Я им ответил, что я сам не с аэродрома и этого места не знаю. Они вторично сказали, что сегодня или завтра пойдем, и будем проделывать работу, какую работу – они мне не сказали. На этом они меня опять оставили и ушли. 25 ночью они не приходили.
В подвале было совершенно темно, окон не было, меня абсолютно ничем не кормили. Находясь в такой обстановке, я начал искать себе выход и стал ко всему прислушиваться, щупать стены и мне послышалась вода – водосток, я стал еще больше искать и нашел люк водосточной трубы. Откручивал барашки люка с помощью каблука сапога. Открывши люк и нащупав отверстие, стал спускаться по железным скобам в эту трубу. По трубе я полз минут 15–20, полз осторожно, т. к. сам не знал, куда попаду. Вдруг я заметил слабый свет, идущий сверху, оказалось отверстие, и я вылез по этому отверстию, пользуясь скобами, на землю. Осмотрелся кругом, ничего не видел, освещения не было, и бегом побежал в неизвестном мне направлении. Это было 26-го примерно между 23–24 часами. Минут через 10 я подошел к мосту через большую реку и вышел на широкую улицу, которая оказалась, как теперь знаю, улица Мицкевича. На улице Мицкевича у женщины я спросил дорогу на вокзал, она мне указала. На вокзал решил идти потому, что от него мог ориентироваться – куда идти. Подойдя к вокзалу – его узнал, т. к. один раз проезжал мимо его на склад за хлебом. Здесь я спросил, как мне пройти в Порубанок, имея цель попасть в военный городок истребительного полка и предупредить, что к ним собираются неизвестные люди с какими-то неизвестным для меня целям. Один мужчина указал мне дорогу, по дороге я встретил посыльного красноармейца в авиационной форме, у которого я спросил, где мне увидеть какого-нибудь командира. Он меня повел к дежурному, а дежурный к начальнику штаба, которому я все рассказал.
ВОПРОС: Вы не уловили, на каком языке они разговаривали между собой?
ОТВЕТ: На иностранном языке, которого [я] не знаю.
ВОПРОС: Как вы могли пойти в парк, когда парк охраняется часовыми, а время было позднее, и вас не могли допустить к машине?
ОТВЕТ: Я знал, что еще в парке выводили последние машины, но окончательно допуск еще не был закрыт. Я слышал, как воентехник сказал, что еще одну машину нужно вывести.
ВОПРОС: Имелись ли у вас в прошлом проступки дисциплинарного порядка?
ОТВЕТ: Нет, не имелись. За два года 8 мес. ни одного взыскания.
ВОПРОС: Поощрения были?
ОТВЕТ: Семь поощрений – благодарности и премии получал.
ВОПРОС: Не забыли ли еще чего-нибудь сказать? Вспомните.
ОТВЕТ: Я все сказал, что я помнил.
Протокол с моих слов записан верно, в чем и расписываюсь»[1000].
Позднее эта версия была изложена в докладе Мамонова, в котором указывалось, что «24 мая во дворе казармы в 24 часа ночи был похищен красноармеец 1-й роты 29-го автотранспортного батальона 2-й легкой танковой бригады т. Писарев – член ВЛКСМ, с заткнутым ртом и мешком на голове уведен в город и был посажен в подвал, где дважды его допрашивали. При допросе предлагали с ним пойти на аэродром 10-го авиаполка и выполнить одно задание, какое не сказали. Через двое суток Писарев из подвала по водосточной трубе сбежал и явился в часть, где рассказал обо всем, что произошло с ним.
В прошлом Писарев был дисциплинированным красноармейцем»[1001].
Никаких других материалов по делу Писарева обнаружить не удалось.
В прибалтийских гарнизонах советские военнослужащие столкнулись с реальностью «буржуазного общества», которая произвела на них определенное впечатление. Как показала перлюстрация писем военнослужащих из советских гарнизонов родным осенью 1939 г., больше всего их поразили магазины. «В настоящий момент нахожусь в Эстонии. В магазинах всего много, а покупателей нет, если зайдешь в магазин посмотреть, то набрасывают целую гору, и глаза разбегаются во все стороны, простая мануфактура стоит не рубли, а копейки», – писал красноармеец Рудаков. «Когда приехали, нам выдали по 30 крон. Продукты здесь дешевле. На одну крону можно прожить сутки. Хороший бостоновый костюм стоит 60 крон, золотые часы можно купить за 80 крон, ботинки стоят 15–16 крон, очень дешевая мануфактура. Если бы платили, сколько получал я у нас, то за год можно сделаться капиталистом», – полагал красноармеец Овсянников. «Много здесь есть в магазинах хороших вещей, – расписывал красноармеец Максимов. – Можно просто зайти в магазин и взять, т. е. купить, что только вам понадобится, начиная от иголки и кончая хорошим костюмом и хозяйской посудой различной формы. Я как зашел первый раз в магазин, так у меня глаза и разбежались. Ничего не могу понять. Полный магазин мануфактуры всевозможной, какой только душа желает, и нет ни одного человека, не говоря уже об очереди. Кому чего надо, зайдет, купит и уходит». «Нахожусь в Эстонии. Сапоги хромовые стоят здесь 20 крон, простые 11 крон, часы золотые 25 крон, пальто кожаное 60 крон, костюм у нас стоит 1 000 р., а здесь 80 крон. Так что, если бы нам разрешили брать в их магазинах, то я за свою получку весь магазин закупил бы за один месяц, но только не разрешают покупать», – сообщал красноармеец Антаков[1002].
29 мая 1940 г. заместитель начальника Особого отдела ГУГБ НКВД майор госбезопасности Н.А. Осетров направил заместителю наркома обороны командарму 2-го ранга А.Д. Локтионову спецсообщение № 4/28802/сс, в котором отмечал рост в мае 1940 г. отрицательных настроений среди военнослужащих 16-го ОСК. Так, например, красноармеец отдельного зенитного артиллерийского дивизиона Чеховский полагал, что «трудящимся в Советском Союзе живется хуже, чем трудящимся в Литве. Здесь население живет хорошо, многие граждане имеют мотоциклы, велосипеды, а у нас это для рабочего невозможно». По мнению красноармейца 174-го гаубичного артполка Родионова, «лучше бы не было у нас советской власти. Мы здесь живем и видим, что в капиталистической стране люди живут лучше, чем у нас в Советском Союзе, у них все есть и все дешево, а у нас ничего нет». Красноармеец штабной роты 90-го отдельного батальона с