Неясные (в лучшем случае) экономические перспективы вызвали в Прибалтике настоящую панику. Граждане бросились в магазины. «Повышение цен… вызвало резкий рост неудовольствия. Все скупают. Отделы торговли работают плохо, спекуляции не обнаружено. Настроения в городе Нарва. По сравнению с предыдущей неделей обстановка изменилась: перед магазинами огромные очереди. До того они были замечены только у Обувьторга, теперь – повсеместно, особенно у магазинов одежды. Очереди уже стоят за час и более до открытия. Очереди нет только там, где магазины уже пустые. Опасаются трудностей с молоком. Новое явление: командиры РККА и красноармейцы в большом количестве стоят в очередях. Они набрасываются на магазины. Командиры самовольно требуют получения продуктов и одежды без очереди. Это производит плохое впечатление на местное население. Секретарь горкома сообщил, что он заявил об этом в соответствующие органы»189.
Такого рода сводками полны отчеты региональных парторганов прибалтийских республик первых месяцев советской власти. Вот наиболее характерные: «Товарищи высказывают недовольство на низкую оплачиваемость их труда и на вздорожание жизни, особенно по промтоварам, обуви и верхней одежде. Смысл их разговора таков: стоимость некоторых предметов возросла в 4 и 5 раз. Например, цены на мужскую и дамскую обувь за период с мая по декабрь поднялись с 15–20 крон до 120–160 рублей за пару. В мае мужской костюм можно было купить за 80-100 крон, сейчас он стоит 500–600 рублей»190, -таково было положение дел в Эстонии.
Шоком стало для местного населения и «столкновение» с ассортиментом и качеством ввозимой из СССР продукции – в первую очередь одежды и товаров народного потребления. «Стали, например, завозить обувь и шерстяные изделия такого низкого качества, которые собирали у витрин злорадствующие по адресу советской власти толпы. Спрашивается, зачем нужно было посылать эти изделия, когда республика сама в состоянии обеспечить рынок обувью, трикотажем, шерстяными и др. изделиями (по своему собственному, привычному стандарту)»191. На таком фоне реакция жителей Прибалтики на попытку союзного центра ввести советские стандарты производства в легкой промышленности Литвы, Латвии и Эстонии была столь очевидной, что Москва решила «сдать назад»: «Не следует производство прибалтийских республик (продовольственное и промтоварное) подчинять общесоюзному стандарту по объему, качеству и отделке. Наоборот, им следует разрешить производить то, к чему они привыкли. Правда, в связи с этим приходится учесть, что хорошее качество изделий (а литовцы привыкли к нему из-за демпинга) повлечет за собой сверхстандартное потребление сырья (уплотненная ткань и пр.). Предложение – дать указание союзным наркоматам и главкам о том, чтобы производство изделий потребительского характера по прибалтийским республикам не подчинять союзной стандартизации»192.
Помимо финансовой реформы началась национализация. В первую очередь государственными должны были стать пароходные общества, торговые предприятия (с оборотом свыше 200 тысяч лат, лит и крон, т. е. предприятия крупного и среднего бизнеса), а также крупные домовладения. Первоначально национализацию планировалось проводить в достаточно гибких формах – постепенно и с возможностью частичного выкупа193. Однако вскоре от этой гибкости не осталось и следа: предприятия и частная недвижимость национализировались по принципам, уже давно обкатанным советской властью.
Национализация, разумеется, коснулась и банковской сферы. Открывались советские банки, уничтожение же существовавших до 1940 г. латвийских, литовских и эстонских производилось в два этапа: сначала они национализовались, а затем ликвидировались вовсе194.
Результаты были сколь очевидны, столь и плачевны. Произошло значительное снижение жизненного уровня основной массы населения Эстонии, Латвии и Литвы, кроме наиболее обездоленной части. В целом это было результатом установления советской социально-экономической системы. Однако в ряде случаев советские власти сознательно действовали в этом направлении. Так, в августе 1940 г. Политбюро ЦК ВКП(б) приняло постановление об увеличении инфляции валют балтийских стран перед их обменом на советские рубли, что сильно ударило по сбережениям граждан Эстонии, Латвии и Литвы195. Руководство ВКП(б) и СССР стремилось в максимально короткие сроки сравнять жизненный уровень в Латвии, Литве и Эстонии с остальной частью СССР, где он был значительно более низким196. 24 октября 1940 г. Политбюро приняло решение об отсрочке нового повышения цен в республиках Прибалтики до 16 ноября 1940 г. Таким образом, повышение цен должно было быть проведено вместе с официальным введением советской валюты.
Исключение составило лишь имущество граждан Германии или этнических немцев, которым предоставлялось право выехать в Третий рейх. Они получали за оставленную собственность компенсацию. Советское правительство обязалось взять на себя «ответственность за охрану германских интересов» и сделало «исключение из закона о национализации для лиц немецкого происхождения, как литовского, латышского и эстонского, так и германского подданства и приостановить национализацию их имущества с тем, чтобы все имущественные вопросы были урегулированы непосредственно между Берлином и Москвой»197. Еще до официального включения Литвы, Латвии и Эстонии в состав СССР между советской и германской стороной были подписаны документы, в соответствии с которыми СССР получал право на приобретение оставшегося в прибалтийских республиках, принадлежавшего гражданам Германии или этническим немцам имущества и землевладений с возможностью расчета не валютой, а товарами, необходимыми рейху198.
10 января 1941 г. правительство СССР и правительство Германии, «руководимые желанием полностью и окончательно урегулировать взаимные имущественные претензии по Литовской, Латвийской и Эстонской Советским Социалистическим Республикам», заключили соглашение. Документ предусматривал следующее:
«В полное и окончательное возмещение всех претензий Германии к СССР по германскому имуществу, находящемуся на территории Литовской, Латвийской и Эстонской Союзных Советских Социалистических Республик, а равно по имущественным требованиям Германии к физическим и юридическим лицам, имевшим или имеющим местопребывание на территории указанных выше республик, Правительство Союза ССР уплачивает Германскому правительству 200 миллионов (двести миллионов) германских марок.
В полное и окончательное возмещение всех претензий СССР к Германии по литовскому, латвийскому и эстонскому имуществу, находящемуся на территории Германии, а равно по имущественным требованиям этих республик к физическим и юридическим лицам, имевшим или имеющим местопребывание на территории Германии, Германское правительство уплачивает Правительству Союза ССР 50 миллионов германских марок»199.
В августе – сентябре 1940 г. были определены и первые подходы к решению аграрного вопроса. Была установлена норма владения землей – не более 30 га. Собственность крупных помещичьих имений подлежала национализации. Это обстоятельство не оставило равнодушным крестьянство, о чем сообщают партийные документы тех лет: «Проведение земельной реформы может изменить настроение крестьян, которое пока спокойное. Большинство замеряющих землю (для последующей ее национализации. – Ю. К.) враждебно. Мы вынуждены заменить их. На земельную реформу крестьяне не надеются. Но надеются на коллективизацию. Об этом идет дискуссия. Некоторые крестьяне рады тому, что выделяются пастбища»200.
Однако уже вскоре оптимизм по поводу коллективизации угас: «Заботы о ближайшем будущем вызывают в среде крестьян обоснованное беспокойство. При прежнем правительстве крестьянство находилось в состоянии нужды и безработицы. В настоящий момент положение ухудшается вследствие неурожая кормов. В связи с повышением цен и оплаты труда, многие считают себя обездоленными по сравнению с городским большинством. Однако большинство крестьян живет с надеждой, что советское правительство примет решительные меры и найдет для крестьян выход из тяжелого положения. Произошедший в Эстонии переворот вызвал в среде крестьян очевидный и большой психологический сдвиг. Царившие всегда в Принаровье пьянство и драки значительно уменьшились. Молодежь проявляет горячее желание трудиться на благо общества, однако вследствие полного отсутствия умелого руководства эти попытки, по-видимому, обречены на провал. Кулацкие слои населения в целях защиты своих интересов стремятся найти в новых условиях новые способы маскировки»201.
В отличие от бедняков, зажиточные крестьяне отнюдь не спешили идти в колхозы и обобществлять свой скот. Для аграрных регионов, какими веками были Эстония и Латвия и в значительной мере Литва, советские подходы к сельскому хозяйству были абсолютно чужды.
Вот как описывается ситуация в деревне в одном из отчетов НКВД:
«Совершенно секретно
В департамент госбезопасности поступают данные о том, что по республике идет усиленная сброска скота. Поступает на убой большое количество племенного высокопородного скота. К/р (контрреволюционный. – Ю. К.) элемент проводит активную агитацию за сброску скота»202.
Во избежание крестьянских бунтов коллективизацию решили отложить на год-два.
Непростая ситуация в Прибалтике требовала от Москвы внесения корректив и в другие планы. Прежде всего, это касалось намеченного на 1 ноября 1940 г. второго повышения цен, что должно было полностью уравнять прейскуранты на товары в Прибалтике и СССР. Уполномоченные ЦК ВКП(б) и СНК СССР в Литве, Латвии и Эстонии, а также руководители республик обратились в Москву с предложениями об отсрочке нового повышения цен, поскольку оно могло бы повлечь за собой усиление панических настроений, создать «дополнительные трудности в массово-разъяснительной работе среди населения». В. Деревянский из Латвии обращал внимание на политический момент («второе повышение цен с 1 ноября совпадает с подготовкой к празднованию Великой Октябрьской революции») и предлагал в связи с этим не провоцировать антисоветские