дали можно было заметить, только если они находились на гребне увала, а стоило спуститься в ложбину – и видимость падала до каких-то нескольких сотен метров. С одной стороны, нам это удобно. Поскольку позволяло остаться незамеченным, с другой стороны, незамеченным может остаться и наш вероятный противник, а это уже хуже. Тем более что сам штурмоносец, по словам его капитана, стоял на дне ложбины и не был заметен издалека.
Выслушав мои соображения, мадмуазель Волконская кивнула.
– Наверное, вы правы, Сергей Сергеевич, – сказала она, – мне надо попробовать поработать для вас воздушным разведчиком.
Не успел я ничего сказать, как она подняла глаза к небу, нашла там парящую в вышине, почти над самыми нашими головами, точку стервятника и закрыла глаза. Тело ее как-то обмякло и чуть покосилось, из-за чего мне показалось, что мадмуазель Волконская сейчас вывалится из седла. Но ничего страшного с ней не произошло – очевидно, сказалась отличная верховая подготовка, обычная для титулованной аристократки в том мире. Не то что мы, грешные – ездим на прекрасных лошадях, а сами не лучше мешков с мусором. Типа – упадет и не жалко. Вместо того, чтобы переживать за княжну, я попытался оценить высоту, на которой парила выбранная ею в качестве реципиента птица. Получилось достаточно много – уж километр высоты птица имела точно, а значит, радиус ее видимого горизонта был что-то около ста десяти километров. По всем расчетам мадмуазель Волконской штурмоносец находился значительно ближе и должен был быть отчетливо виден с такой высоты.
Минут через пять такого транса княжна открыла глаза, встряхнула головой и потянулась всем телом, при этом часто моргая, словно бы приходя в себя.
– Замечательно, Сергей Сергеевич, – сказала она с несколько мечтательным выражением, и, увидев на моем лице немой вопрос, поспешила поправиться, – это я об ощущении полета, когда находишься в птичьем теле. Просто восхитительно… А так дела обстоят так себе. То, что штурмоносец я нашла, и совсем недалеко от нас – это хорошо. То, что вокруг него целая толпа народу – это плохо. Тихо прийти, открыть люк, забраться внутрь и улететь у нас явно не получится…
– Толпа – это понятие неопределенное, – выдал я сентенцию, – Елизавета Дмитриевна, вы лучше скажите, какого размера эта толпа хотя бы примерно, в штуках или в головах?
– Ну, – сказала она, показав мне кончик розового языка, – голов тридцать. Точнее понять было сложно – пусть у стервятника весьма острое зрение, но расстояние было все же достаточно велико, не менее десяти километров, а перескакивать на ту птицу, что кружится почти над самим штурмоносцем, я не стала, потому что пока мы будем приближаться к тому месту, обстановка может и перемениться…
– Все правильно, Елизавета Дмитриевна, – сказал я, – но должен сказать, что теперь вам, пожалуй, надо будет почаще поглядывать на окрестности сверху. Не хотелось бы уже недалеко от цели случайно наткнуться на группу злых амазонок, поэтому слушай мою команду, – это я уже произнес погромче, обращаясь ко всей группе, – порядок передвижения походный. Док – головная застава, за ним Зоркий Глаз, Ара, Прапор, мадмуазель Волконская и я в арьергарде. Елизавета Дмитриевна обеспечивает воздушную разведку, но и остальным мух тоже не ловить – смотреть в оба. А теперь вперед, и пусть пребудет с нами леди Фортуна.
Княжна Елизавета Волконская, штурм-капитан ВКС Российской Империи.
Еще немного – и мы у цели. Я даже видела уже нашего красавца, правда, не своими собственными глазами, а глазами гигантской птицы – но это почти ничего не меняет. Штурмоносец – это комфорт, штурмоносец – это цивилизация, штурмоносец – это защита и в то же время огромная мощь для нападения. Теперь я уже не буду такой дурой, которая может сунуться к незнакомым людям без оружия, тем более что теперь рядом со мной капитан Серегин со своими людьми, а это значит хотя бы относительную безопасность в подобных ситуациях. Уже понятно, что местные интриги еще не раз и не два поставят под угрозу выживание нашей объединенной команды. Штурмоносец без десанта теряет две трети своих возможностей, десант без штурмоносца тоже, так что Серегин взойдет на борт корабля, как полноправный командир десантной роты, единственно, что плохо – так это то, что в этой роте народу едва наберется на стандартное отделение, тем более что отец Александр и Птица – некомбатанты. Но даже очень небольшой десант – это лучше, чем никакого, а подготовка у людей Серегина, как я уже отмечала, ничем не уступает той, которая имеется у егерей Дальней Разведки.
За все время нашего продвижения к тому месту, где я оставила свою «птичку», мне пришлось несколько раз поднимать свое сознание в воздух, вселяясь в парящих на широких крыльях местных стервятников. Что-то уж слишком много собралось их в этой местности… Так обычно бывает, когда в степи готовится издохнуть какое-то большое животное – любители дармовщинки слетаются на грядущий пир со всей округи. Сначала они кружат в отдалении, постепенно снижаясь и присматриваясь к судорогам умирающей туши, потом, когда та затихнет, опускаются на землю чуть в отдалении, и осторожными прыжками приближаются к мертвому телу в готовности при первых признаках его оживления немедленно взмыть в воздух. И лишь потом, когда самый храбрый вырвет из мертвой туши первый клок плоти, все остальные падальщики разом накидываются на дармовое угощение, торопясь поскорее насытиться, потому что у них еще есть куда более мощные, но медленные, наземные конкуренты вроде гиен.
Сейчас птицы изображали первую фазу этого процесса, но я пока не видела к тому никаких оснований, потому что вряд ли их заинтересовал распростертый на земле штурмоносец, созданный не из живой плоти, а из дюраллоя*, титана и углепластовых композитов.
Примечание авторов: дюраллой* (фантастич.) – конструкционный металлический сплав превосходящий по своим свойствам титан и является следующей за ним конструкционной технологией.
Мы приблизились к цели до расстояния примерно в километр, счастливо избегнув встречи с несколькими патрулирующими местность амазонскими парными разъездами, а один из них полностью уничтожив из бесшумного оружия людей капитана Серегина. Ара и Док спешились и, пригибаясь, поднялись на увал. Почти бесшумно хлопнули выстрелы – и две злобные стервы – одна уже битая жизнью, а другая совсем молоденькая – упали на землю и остались недвижимыми.
Возвращаясь, Док ворчал, что ту, которая постарше он бы с удовольствием приласкал, а младшая так и совсем почти ребенок; но капитан Серегин сказал, что пока амазонки – наш противник, надо убивать их без всяких внутренних содроганий, потому что иначе они убьют тебя. Кроме того, где-то рядом крутится тот мерзкий тип, который обожает накладывать на людей очень гадкие заклинания подчинения, под которым человек перестает быть самим собой, превращаясь в послушный воле заклинателя механизм. Тут я с Серегиным была полностью согласна – таких козлов надо жечь напалмом без всякой жалости и пощады.
Тем временем кружащиеся стервятники опустились до высоты пары сотен метров – они знали, что так их не мог бы достать ни один самый мощный арбалет. Я поняла это вот каким образом – когда я опускала птицу ниже, то у нее возникало чувство опасности, а здесь, на этой высоте, все вроде как было в порядке. Но пара сотен метров – это совсем уже бреющий полет, и вид оттуда, как на ладони. Вникнув в очередной раз в сознание стервятника, я наконец разглядела во всех подробностях то, что творилось вокруг штурмоносца.
Мы предполагали, что там будет одна группа людей, полностью состоящая из амазонок, однако выяснилось, что групп там две: амазонки и несколько тевтонов, которых уж ни за что ни с кем нельзя было перепутать за счет черного, как ночь, цвета их одеяний. Мы обнаружили двух рыцарей и десяток простых кнехтов. Понятно, из-за чего возбудились стервятники – обстановка в этой компании была накаленной. Также появлялись основания думать, что амазонки-ренегатки и тевтоны считали друг друга только ситуативными союзниками, будучи готовыми в любой момент сцепиться между собой в кровавой схватке.
Значительно больше порадовало меня то, что врагам пока не удалось вскрыть мой корабль – да и как бы они смогли открыть запертый дюраллоевый люк без плазменного резака, если бортовой электронный мозг не пустит на корабль никого кроме его экипажа. Очень жаль, что я оставила его в режиме пассивной, а не активной обороны, иначе, используя четыре оборонительные автоматические турели, он не подпустил бы этих мерзавцев на расстояние прямого выстрела… Но поздно плакать по волосам, когда голову уже обрили – и так тоже может получиться совсем неплохо, потому что амазонки и тевтоны заняты только друг другом, и совсем не смотрят за окрестностями. Нам бы только незаметно подобраться вон к тому бугорку, метрах в двухстах от цели нашего путешествия, а там, как говорит капитан Серегин, «ваше слово – товарищ Печенег».
Примерно в полукилометре от цели мы спешились и, оставив с лошадьми прапорщика Пихоцкого, полупригнувшись, двинулись к исходной позиции для начала нашей авантюры. Прости, Андрюша, если что, но ты самый малоценный член нашей команды, и оставлять вместо тебя Дока или Ару у капитана Серегина просто не поднимется рука. Если что, кричи и постарайся прикинуться ветошью, потому что прикрыть огнем – это все, что мы сможем для тебя сделать. Серегин, конечно, оставил Андрюше свой бесшумный пистолет, но воспользоваться им можно только на коротком расстоянии – то есть если разъезд амазонок решит взять его в плен, а не убить на месте.
Но слава Всевышнему, все обошлось. Очевидно, у амазонок ввиду их противостояния с тевтонами просто не было людей на еще одно кольцо патрулей. Поэтому к исходной позиции у бугорка мы подобрались никем не замеченные и залегли, изготовившись к ведению огня. То есть, это Серегин и его люди изготовились, а мне из-за отсутствия какого-никакого оружия оставалось только наблюдать.
А наблюдать было за чем. Здоровенный полуголый мужик в кожаном фартуке (значит, не тевтон, у тех просто пунктик против наготы) и два аналогично одетых его подмастерья размерами поменьше тщетно пытались при помощи зубила, кувалды и явно такой-то матери вскрыть бортовой люк из двадцатимиллиметровой дюраллоевой плиты. Судя по красным вспотевшим мордам «специалистов», и по разбросанным вокруг останкам уже поломанного инструмента люк плевал на все их усилия с истинно аристократической невозмутимостью.