Старший кадет, кандидат в младшие унтер-офицеры, Гретхен де Мезьер.
В нашу команду, которую старший унтер-офицер с достойным воина позывным Кобра назвала «курсами молодого бойца», поступило новое пополнение. В смысле что именно новое, но совсем не молодое. Хотя Артемида и выглядит только чуть старше меня, но я-то знаю, что ей никак не меньше тысячелетий, чем у меня пальцев на одной руке, а уж о Гере, которая еще старше нее, я так и вообще молчу. Эти двое, вместе с еще одним мерзавцем по имени Аполлонус, попробовали было напасть на гауптмана Серегина, и в результате короткого боя оказались пленены и в качестве наказания забриты в русскую армию. Сразу могу сказать – зря они это сделали. Русских лучше не дразнить, а если ты их все-таки задираешь, то будь готов бежать – чем дальше, тем быстрее. Это мне тоже говорил мой дедушка, который имел такое удовольствие – воевать с русскими – еще в том, старом мире.
И теперь этих двух старых, даже закостенелых, грымз нам со старшим унтер-офицером Коброй будет необходимо привести к общему знаменателю. Как там она говорит в таком случае – «Упала и отжалась». Но, к моему счастью, этими «богинями-старушками» будет заниматься именно Кобра, а не я. А она может построить кого угодно! У нее даже трухлявый ствол дерева, который мы используем как скамью, если понадобится, вскочит стоймя и начнет маршировать.
То ли дело бывшие девочки-овечки, из которых падре Александр изгнал дух херра Тойфеля и дал им вполне тевтонские женские имена: Хельга, Хелена, Мария, София, Катрина… Как сказала мне Кобра, скорее всего такие имена были выбраны за то, что по-русски этих девочек тоже будут звать очень похоже. Не знаю почему, но мое русское имя Маргарита звучит совсем непохоже на Гретхен и мне пока еще очень сложно отзываться на Риту или на Марго вместо Греты. Но жизнь такова, что если я хочу жить среди русских, я ничем не должна от них отличаться. Будь как все и не выделяйся – говорил мне мой дедушка, и я ни разу не пожалела о том, что выполняла этот его совет.
Кстати, с амазонкой Агнией занимается лично Кобра, а мне приходится возиться с бывшими овечками. Вот именно что возиться, потому что они хоть и очень старательные, но еще очень слабые, там в лагерях их кормили очень плохо, и их постоянно шатает ветром. Ни отжаться, ни сделать пробежку они пока не могут. Даже с учетом лечебной магии, которую к ним применяет богиня Лилия, и восьмиразовой кормежки – до того момента, как они полностью придут в себя, пройдет еще дней двадцать, или даже целый месяц. Организмы у всех разные, говорит Лилия, и улучшение у них тоже наступит по-разному.
Кстати, вчера я наблюдала настоящее чудо. После того как падре Александр давал бывшим «овечкам» человеческие имена, окуная их с головой в реку, Лилия проводила своим большим пальцем по их вытатуированным на внутренней стороне предплечья номерам – и те исчезали бесследно, как будто их никогда и не было. Падре говорит, что это необходимо, чтобы бывшие «овечки» порвали со своим прошлым и забыли о нем – и я считаю, что это правильно. Я бы тоже забыла о своем прошлом, но оно постоянно пеплом стучит в мое сердце, спрашивая: «Где твои сестры, Гретхен?». И хоть довольно невелика (можно сказать, ничтожна) вероятность того, что среди этих пяти девочек есть кровь от крови моего отца, я все равно буду относиться к ним как к родным. Теперь именно они являются моими сестрами и моей семьей.
И меня тоже ждет обряд с окунанием в воду, после которого я перестану быть Гретхен и стану Маргаритой, только падре Александр говорит, что в отличие от бывших «овечек», которые разумом совсем как малые дети, мне к нему еще надо готовиться, умом и душой воспринимая то, во что мне предстоит верить. Я и готовлюсь – очень часто беседую со священником, со старшим унтер-офицером Коброй и фройляйн Анной, которые объясняют мне, как делать правильно и как не очень. А еще я занимаюсь со своими новыми сестрами – и все говорят, что это очень полезно для души.
И вот сегодня, когда я нянчилась со своими сестричками, ко мне подошла штурмгауптман Элизабет Волконски. Она такая же высокая аристократка, как и я, пусть в нашем Ордене это понятие и не очень-то в ходу. Отец говорил, что херр Тойфель не любит аристократов, потому что серой однородной массой легче управлять, и ее проще в нужный момент направить на убой в своих интересах. Люди не рождаются одинаковыми, и, конечно, в обществе должна быть справедливость (как говорит гауптман Серегин) и милосердие (как утверждает падре Александр), а также надо помнить, что гений может родиться в любой семье (по мнению фройляйн Анны), но все же такие, как мы – аристократы, прошедшие отбор несколькими поколениями – предназначены для того, чтобы вести вперед свои народы и подавать им своим поведением личный пример для подражания.
Отец говорит, что в свое время именно сыновья лавочников и прочих мелких буржуа загнали наш народ в такое положение, что большая его часть погибла под ударами русского медведя, которого они же сами растревожили в его восточной берлоге, а меньшая случайно сумела найти ход между мирами и бежать сюда, заплатив за это ужасную цену в виде господства над собой херра Тойфеля. Если первоначально наш народ взял жен из местных и размножился на этих благодатных землях, то потом херр Тойфель стал требовать все более и более частых жертвоприношений, в силу чего расовые законы раз за разом претерпевали все большее ужесточение, пока все полукровки, ранее пополнявшие наш народ, не стали уходить на жертвенный алтарь. Ходят слухи, что скоро в жертву херру Тойфелю станут приносить и первенцев женского пола, родившихся в семьях чистокровных тевтонов.
Вот гауптман Серегин возится с бывшими овечками, стремясь сделать из них настоящих воинов и полноценных людей, а ведь в Ордене, под властью херра Тойфеля, все совсем наоборот. Родился слабым и больным – под нож. Получил травму или рану, которая хоть немного ограничит твои возможности – туда же. Если бы после того боя меня нашли свои, то сразу бы передали меня жрецам для проведения обряда жертвоприношения. Да и тех, кто проявляет не восторженный по отношению к существующим порядкам образ мыслей, тоже пускают под нож. Первое, чему научил меня мой уважаемый отец – это не откровенничать с посторонними, ибо такая откровенность почти обязательно закончится твоей смертью.
Элизабет Волконски постояла чуть в стороне, пока я осматривала ноги моих разувшихся сестричек – раньше они почти не ходили в обуви, и вообще не ходили, большую часть жизни проводя в медитации боли, и кожа у них на ногах была очень тоненькая, как у младенцев, и теперь, пока выработается привычка, за ними нужен был глаз да глаз, чтобы не получилось совсем не нужных мозолей. И хоть гауптшарфюрер Пихоцки уверял, что в этих особых ботинках просто невозможно набить себе мозоли, я все равно была бдительна. Во-первых, из чувства долга, присущего каждому настоящему тевтону. Во-вторых, потому что (как хорошая ученица падре Александра) люблю своих «сестричек» как родных. В-третьих, потому что не хочу нести ответственность перед гауптманом Серегиным за нерадивость. Страшно даже не возможное наказание, а страшно стыдно не оправдать оказанного мне доверия.
Как только я закончила с осмотром и сестрички обулись, фройляйн Волконски погладила их по бритым головкам и предложила нам всем вместе сесть на траве в круг, особым способом сложив под собой ноги.
– Дорогая Гретхен, – сказала она, когда я с трудом уселась от нее по правую руку, – ты говорила, что твои девочки очень много медитировали, когда были невестами сатаны, которого вы зовете херром Тойфелем?
– Да, госпожа… – пискнула сидевшая напротив одна из моих сестричек, которую падре Александр нарек Марией (это имя было написано у нее на квадратике ткани, пришитой над левым нагрудным карманом). Сказала – и тут же осеклась под моим тяжелым взглядом. Но белокурая фройляйн только поощряюще ей улыбнулась и кивнула.
– Очень хорошо, – сказала она, – я сейчас тоже хочу предложить вам немного помедитировать…
Иногда русская доброта, позволяющая младшим вмешиваться в разговор старших, кажется мне чрезмерной. Вот и сейчас, как мне кажется, Мария стала вести себя совершенно неподобающе, а я никак не могла ее прервать, потому что так себя вести ей разрешила та, что старше меня и по званию, и по должности.
– Скажите, госпожа, – спросила эта осмелевшая нахалка, – нам будет больно в то время, когда мы будем с вами медитировать? Когда мы медитировали с жрецами, нам было больно, очень больно.
– Нет, – ответила Элизабет Волконски, – больно вам не будет. Быть может, вы увидите и почувствуете некоторые необычные вещи, но вам этого не нужно бояться, ведь я все время буду с вами и смогу вас защитить. И ты, Гретхен, тоже не бойся. Если у меня все получится, то вы все станете очень ценными специалистами…
В этот момент к нам подошла фройляйн Анна и села в круг напротив фройляйн Элизабет. Мы взяли друг друга за руки, причем рука светловолосой фройляйн, сидящей справа от меня, была жесткой и крепкой (как и полагается руке воина), а рука сестренки Софии слева от меня – мягкой и нежной. Потом фройляйн Анна сказала закрыть нам глаза и попробовать почувствовать в себе что-то вроде водяного потока, который втекает в правую руку и вытекает из левой. Я и в самом деле почувствовала, будто через меня протекает некая субстанция пожиже воды и погуще воздуха, и от этого все мое тело начало неметь и покрываться пупырышками. Сначала я испугалась, но пожатие руки фройляйн Волконски было очень крепким – и ко мне вернулось спокойствие. Потом голова моя закружилась, и я почувствовала, будто лечу по воздуху…
Княжна Елизавета Волконская, штурм-капитан ВКС Российской Империи.
Это именно Анна Сергеевна навела меня на мысль о том, что бывшие жертвенные овечки тевтонов могут для нас стать большим, чем просто бесполезной обузой и живыми талисманами. Фраза капитана Серегина, констатирующая социальную бесполезность этих девочек за исключением роли жены и матери – «откормить и отдать замуж в хорошие руки», отнюдь не была шуткой. Старший унтер-офицер Кобра также высказала мнение, что хорошие строевые солдаты, в отличие от Гретхен, из них вряд ли получатся. Максимум, что удастся сделать – это приучить их не впадать в ступор при звуках боя и обучить навыкам элементарной самообороны.