Лэа, приобняв ее за талию, стоял высокий, широкоплечий мужчина. Лет тридцати. Ровесник Хасану, может, на пару лет старше. Коротко стриженый блондин, в расстегнутой кожаной куртке с цепями и заклепками, и в кожаных же штанах. Застегнутых. На штанах клепок и цепей тоже хватало.
Заноза привычно принюхался. И Мартин ударил его по предплечью. Сильно, резко. Отбил руку вниз. Раньше чем пальцы коснулись рукояти пистолета.
Быстрый демон.
Хрен там. Умный демон. Знал, что будет, следил, готовился остановить, поэтому и успел вовремя. Ну, и быстрый конечно, чего уж.
— Вот видишь, — сказала Лэа, — они пришли, я же говорила. Это Заноза. Заноза, это Сергей Погорельский. Тебе, правда, не выговорить. Занозер отказался участвовать, — она очень по-принцесски скривила губы, — и Мартина подбил. А мог бы стать лучшим лотом. Серега, он бы тебя сделал.
— Привет! — Сергей Погорельский шагнул вперед, протянул руку, — чего отказался-то? Мартин, а ты?
Мартин оттер Занозу плечом, пожал Погорельскому руку, улыбнулся во все тридцать два зуба. Не демон, а заряд позитива и дружелюбия:
— Привет! Что нам с тобой делить больше нечего? А Заноза, вообще, по-русски не говорит, толку от него тут…
— Ну, Занозе, чтоб покорить наших дам, разговаривать не обязательно, — улыбка Погорельского была менее ослепительной, чем у Мартина, зато куда более искренней, — Заноза, ты музыкант?
Заноза мотнул головой. Разговаривать с этим… смертным он не хотел. Чтобы разговаривать, нужно было набрать воздуха в легкие, а это означало — снова почуять запах. Тот самый, который остался на Лэа.
Мартин знал…
Что тут, на хрен, происходит?!
— Пошли, — сказала Лэа, — столик у вас на двоих, имейте в виду. Увижу рядом хоть одну юбку… ну, вы знаете.
— Суровая, — Погорельский вновь улыбнулся. — Ревнивая.
Столик Лэа выбирала сама, и выбирала не как принцесса, а как неплохой тактик. Свет тут был неярким, вид на танцпол, превращенный в подиум, открывался — лучше не придумаешь, и зал простреливался из конца в конец. Они с Мартином бросались в глаза здесь, где мужчины были в костюмах, а то и в смокингах, а дамы — в вечерних платьях, и, будь настроение получше, он бы уже сделал так, чтоб только на них все и смотрели. Чтобы сначала удивлялись, потом любопытствовали, потом — не могли удержаться от того, чтобы подойти и заговорить. Но сегодня чужие взгляды не радовали.
Для такого настроения тоже были подходящие дайны — те же самые, что привлекали людей. Вопрос лишь в векторе. Заноза отчетливо и ясно представил себе, насколько не хочет никого видеть, никого слышать, насколько ему противна сама мысль о том, чтобы с кем-нибудь разговаривать. И очень скоро их стол стал зоной отчуждения. Теперь, правда, сюда и обслуга не подошла бы без уговоров, но что поделаешь — за все надо платить, и когда платишь только комфортом, это, считай, повезло.
Лэа могла их видеть почти из любой точки. Ну, и они ее тоже, конечно. В своем платьице, тонкая и гибкая, со светящимися короткими волосами, она походила на фею. Красивых женщин в зале хватало, но фея была только одна.
Хорошо, что не настоящая. От настоящих фей сплошные проблемы.
Не стоило брать с собой пистолеты.
— Не стоило брать оружие, — сказал Мартин.
— Я не знал.
— А я не подумал. Ты запах почуял?
— Да.
Не корица и полынь, а человеческий… смертный запах. Погорельский пах, как еда. Правда, Занозу с души воротило при одной мысли о том, чтоб попробовать его крови.
— Ты ему понравился, — Мартин выложил на стол сигареты, зажигалку. — Даже я понял.
— Я всем нравлюсь.
— Злишься?
— В бешенстве.
— Извини.
— Я не из-за тебя бешусь, — Заноза вытянул сигарету из пачки Мартина, протянул демону свой «Житан», — я из-за него. И потому, что не понимаю. И потому, что… не понимаю.
Он скрипнул зубами. Как объяснить? Как объяснять то, что самому непонятно?! Тем более, что он же не знает, что происходит, почему, в чем причина. А не зная, нельзя делать выводы.
— Даже у людей так бывает, — заметил Мартин, — сплошь и рядом.
— И у людей это называется… всякими некрасивыми словами.
— Непонятно, почему.
— Сейчас я начну беситься из-за тебя, — предупредил Заноза, щелкнув зажигалкой.
Близость огня, мгновенная вспышка ужаса — то, что надо, чтоб злость прошла. Он прикурил, понял, что успокаивается, передал зажигалку Мартину.
— Человеку нельзя жить с демоном, — сказал тот. — Нужен кто-то еще, кто-то такой же, понятный, не опасный, нормальный. Понятный.
— Повторяешься.
— Нет, просто понятность — самое главное. Он раньше был, до того, как мы с Лэа встретились. Был ее парнем. Он музыкант, притом, известный. И поэт. И, кстати, очень хороший музыкант и поэт. Обычный человек, но про Лэа он знает почти все. А может вообще все. Другие миры, демоны, магия, Тарвуд. Все его баллады — про нее, и для нее. Их столько людей слушает, а они — только для нее. Я так не умею. Ни стихов, ни музыки, только когти и убийства. Я ей пробовал хотя бы цветы дарить, но как-то, знаешь, не получается. Ей не нравится. А он умеет. И цветы тоже. И Лэа может к нему уйти, когда я… не знаю, становлюсь слишком странным, или слишком сильно достаю. Серега — ее крепость, тот, с кем она себя чувствует в безопасности. И этого я ей тоже дать не могу.
— Лэа не верит, что ты демон.
— Но знает. И мне нельзя вести себя как демон, но я не могу всегда быть человеком, как ни стараюсь. Заноза, мы с ней всего три года вместе, ко мне нельзя привыкнуть за три года. Постепенно… все наладится. А он когда-нибудь умрет.
— Когда? Почему не сейчас?
— Эй, ты о чем? Я имею в виду, умрет от старости.
— Почему не сейчас?
Он уже не злился, теперь осталось только недоумение.
— Потому что Лэа его любит, — сказал Мартин терпеливо. — Если с ним что-то случится, ей будет плохо.
— А тебе хорошо?
— Мне без разницы.
Заноза зашипел. Он ничего не имел против вранья. Ему часто врали. Жизнь такая, люди такие — все всё время врут. Но Мартин-то не человек! И врать не умеет.
— Тебе плохо! Тебя тошнит. Ты пожал ему руку только потому, что подойди он ко мне, я б ее, нахрен, оторвал.
— Вообще-то, я всегда…
— Тошнишься, когда его видишь.
— Нет, я…
— Убей его! Хочешь, я его убью?
— Ты меня, вообще, слышал? Ты хочешь сделать Лэа больно? Заноза, ты же сам ее любишь.
— Ты не хочешь, чтобы ей было плохо, потому что любишь ее? Мартин, — Заноза наклонился к демону через стол, — я не понимаю. Лэа любит тебя. Очень любит, ревнует, она на тебя смотрит так, что я б тебя сам убил, если б ты не был ее мужем. Так почему ты думаешь, что она хочет, чтоб тебе было плохо?
Мартин озадаченно нахмурился. Не потому, что Заноза сказал что-то умное. Он просто запутался.
— Лэа любит тебя, — сказал Заноза по-итальянски, и улыбнулся в ответ на удивленную улыбку Мартина, — и не хочет причинять тебе боль. Встречаясь с этим… — нет, он не выговорил бы сложную фамилию петербуржца, даже под страхом смерти, — она делает тебе плохо. Убей его, и тебе станет лучше. Лэа поймет.
— Но тогда плохо будет ей.
— Недолго. Ты же ее утешишь.
Мартин откинулся на спинку стула, несколько секунд созерцал Занозу сквозь табачный дым, потом медленно и будто бы сам себе, задал вопрос:
— Кто из нас демон?
— Демон ты. А я лучше разбираюсь в сделках, контрактах и взаимной выгоде.
— Поэтому и не побоялся со мной связываться? Рискнул душой.
— Ничем не рисковал. Я лучше разбираюсь в сделках. Все советуют читать то, что пишут в контрактах мелким шрифтом, а я этим шрифтом пишу. Если это не слишком сложная для тебя метафора.
— На итальянском — не слишком, — Мартин покачал головой. Улыбка у него стала странной. Нехорошей. — Какая разница, замужем Лэа или нет?
— Ненавижу адьюльтеры, — слово само по себе было противным, а уж то, что оно означало, вызывало омерзение. — Замужество по любви — не формальность. Замужество без любви — формальность, но для меня все равно имеет значение. Если б Лэа не была замужем, я бы сделал все, чтобы она полюбила меня. И после этого, просто на всякий случай, мне пришлось бы убить ее парня. Чтоб не получилось как с этим… Погор… как его… Как можно жить с таким именем?
Это было даже лучше, чем играть с огнем в зажигалке. Огонь пугал, но был безопасен. А Мартин — не пугал. Тут все по-настоящему. Мартин — воплощенное убийство, фигли уж там. Вот сейчас он сидит, развалясь, на своем стуле, и безмятежно улыбается. А зрачки стали вертикальными. И скорпионы на запястьях угрожающе подняли хвосты.
Белое небо с черной дырой вместо солнца оказалось на расстоянии шага. Если не ближе. Что за поганая натура? Так и тянет сделать что-нибудь самоубийственное. Устал, да. Сил все меньше. Без Хасана все хуже. Но обещал же Мартину неделю, так держи слово, скотина!
— Есть правило, — сказал Заноза вслух, — женщина друга неприкосновенна. Жена, не жена — не важно.
— А мы друзья? — уточнил Мартин равнодушно.
— Ясное дело.
— У демонов друзей не бывает.
— У вампиров зато бывают. Хотя бы даже и демоны.
— Выпить вместе пару бутылок бурбона еще не означает стать друзьями.
Заноза снова задался вопросом, сколько же Мартину лет? Чаще всего тот казался взрослым, но порой, как сейчас, или как тогда, когда узнал о том, что Заноза собирается свалить с Тарвуда, вел себя как ребенок. Нет, как подросток лет двенадцати. Заноза знал, что он и сам не подарок, со своими закидонами, с кобрами, вертолетами, перестрелками и сожженными церквями, но Мартин был другим. Двенадцатилетний Мартин не искал приключений. Он… искал проблем. Или как это назвать правильно? Ждал предательства? Боли? Всегда был готов и к тому, и к другому. Чтобы в любой момент иметь возможность сказать: по-другому и не бывает.
— Я даже и не знаю точно, что означает стать друзьями, — он снова заговорил на итальянском, просто потому, что Мартину нравилось слышать родной язык, — но мы друзья. И если тебе будет нужно что-нибудь, кроме бурбона или сигарет, я это сделаю, даже если ты не скажешь. Постараюсь. Я бы и этого… с трудным именем, убил. Как нефиг делать. Хочешь?