Все просто: смерть не обязательный прием, а только один из равнозначных сценариев. Каким бы ярким ни был ваш герой, каким бы «катарсисом» ни могла стать для читателя его гибель… если его путь не завершен, если у него есть что-то впереди, если читателю (и вам) есть о чем подумать за кадром в контексте его судьбы и если на спасение есть самый жалкий шанс… не нарушайте законов Вселенной. Не мешайте герою выжить. Возможно, самим нам еще не упал на голову кирпич абсолютно по тем же причинам: мы сказали не все свои слова. И наоборот, если в угоду установке «Читатель, у меня тут все серьезно!» жертвовать незначительными, непроработанными, нераскрытыми героями — даже множеством, особенно множеством! — читатель быстро почувствует себя обманутым и начнет злиться… ну или просто уснет. То же касается и увечий, но, к сожалению, с чуть другого ракурса: как бы ваша любящая авторская сущность ни сопротивлялась, вероятно, судьба готовит их именно кому-то из ваших главных героев или их ближайшего окружения, а не массовке.
И вот нюанс, с которым тоже есть смысл поработать. «Отряд безликой массовки» может быть очень дорог вашему центральному герою. И именно его скорбь и боль помогут читателю понять, как глубока трагедия этих смертей или страданий. Если бы Питер Пэн из романа «Похититель детей» (Джеральд Бром) хоть немного сожалел о своих мальчиках (в каноне Барри он довольно легкомыслен и бессердечен, да, но зачем тогда попытка подбавить ему метаний у Брома?..), может, и я бы сожалела, но он выбрасывает их, как использованные зубочистки. И наоборот, мы видим ужасные смерти девочек из «А зори здесь тихие…», а потом получаем контрольный выстрел скорби от их командира. И если бы даже их персонажи были не живыми-настоящими, а той самой массовкой без лиц, боль Васкова вытянула бы всё.
Короче. Если мы убили кого-то… и еще кого-то… и еще… и кому-то еще ногу отрезали… а на тех, кто остался в живых, это особенно не повлияло — значит, мы заигрались с мусоропроводом. Не надо так. Если нам хочется показать, что смерть в тех реалиях — обыденность и ее много, это можно сделать, не вводя в повествование нового беднягу, чтобы прихлопнуть его через пару глав. Достаточно показать герою телегу с подгнившими уже телами, которые некому отвезти и сбросить в яму, сжечь, над которыми некому прочесть последнюю молитву (можно даже дать воронам их поклевать или собакам погрызть, чтобы совсем было грустно). Или кладбище, полное братских могил. Или чувака, рассекающего в продырявленном шлеме того, с кем герой еще вчера пил водку. А в целом есть много способов сделать ему больно. Смерть и увечья самого героя или его близких — только верхушка айсберга. Есть предательства друзей, есть вина, есть отвращение к собственной родине и собственному лидеру.
Зато смерть как символическое завершение трансформации или лучшее решение абсолютно неразрешимого конфликта — мощный прием. Хороший пример — «Жизнь А. Г.» Вячеслава Ставецкого. Аугусто Авельянеда уже не вернет власть, да она ему и не нужна. И его народ не даст ему жить обычной жизнью. И посмешищем в клетке он больше быть не может, это переросли и он, и замученная Испания. И его мечты о звездах мертвы. Новая жизнь требует, чтобы все старое умерло. Так и происходит.
Мюнхгаузен как-то сказал: «Вы слишком серьезны, улыбайтесь, господа». Джокер говорил почти о том же. И в общем оба правы. Иногда абсурдное разрешение любовно нагнетаемого, кажущегося неподъемным конфликта — самое разумное и верное из возможных. И отталкивать такой вариант, когда он просится, а других нет, не стоит.
• Да, в конце романа «Стража! Стража!» Терри Пратчетта злобная дракониха перестала пожирать жителей Анк-Морпорка не в результате эпичной битвы с Ваймсом и Моркоу, а потому что влюбилась в другого дракона и улетела в закат с ним, ведь любовь можно найти всюду.
• Да, в «Капитане Два Лица» день спасла старая бабулька-пиратка, потому что старость бывает очень разная, и далеко не всегда это недержание и деменция.
• Да, люди, готовые убить друг друга на дуэли, могут спасаться от дикого кабана в одних кустах, там закорешиться и забыть о своих терках — потому что, черт возьми, что может быть хуже дикого кабана?
Но чеховские ружья, которые объяснили бы происходящее, нужно вовремя развесить: второй дракон пусть отсвечивает в сюжете с самого начала, бабуля говорит двусмысленные фразы, а кабаны ведут себя агрессивно. И хорошо, если это будет не один-единственный элемент иронии на весь текст. Лучше быть готовым, что кто-то обвинит вас в притягивании за уши и скажет, что ему не хватило драматизма и пафоса. Но у жизни есть чувство юмора (как говорили в «Догме» Кевина Смита, «взять хотя бы утконоса»). Ни авторам, ни читателям не стоит отказывать в этом себе. Так интереснее.
Непонятны причины происходящего — нет реалистичной картинки — нет веры. Распространяется это на самые разные сюжетные элементы, а не только на поведение и отношения героев. Ведь иногда источником конфликта становятся не отдельные поступки и даже не сложные эмоциональные связи, а само устройство мира, следствием которого они являются. Например, некое фантдопущение[26].
Не так давно в России вышел роман «В конце они оба умрут», где нам показывают последний день двух подростков в очень необычном мире. То есть мир-то обычный, наш, только ребята сами знают, что проживают Свой Последний День. Они не больны раком и не ждут падения метеорита. Им просто позвонили и предупредили: «Вы умрете сегодня, этого не изменить, оторвитесь напоследок». Так звонят каждому, есть организация, которая за это отвечает. Вот и всё. Книга — абсолютное чудо с точки зрения посыла: цените жизнь. Она скоротечна, ее нужно заполнять тем, что хочется вам; не бойтесь жить. И мальчики идут прощаться с миром. На их знакомстве, чувствах по поводу близящейся смерти, мыслях строится основной конфликт, и именно здесь прячется нюанс. У существования Отдела Смерти нет обоснования. Из кого он состоит, из медиумов? Из инопланетян, из профессоров теории вероятности, из путешественников во времени, из роботов? А откуда у них все телефонные номера мира? А как погибают, например, президенты? Пытаются ли что-то исправить их спецслужбы? А что насчет терактов? А катастроф? Отдел Смерти помогает их предотвращать? Увы, мы не узнаем этого. Отчасти такая ситуация понятна (пусть не сама история с Отделом Смерти, но мало ли у нас секретных структур?), но есть недовольные читатели, которым очень хотелось получить объяснения.
Идея сложна; риск сморозить глупость, пытаясь ее обосновать, велик. Все мы так или иначе сталкиваемся с этим выбором: найти какой-никакой (возможно, слабый) «обоснуй» или предложить читателю пофантазировать самому. Я обычно выбираю первое. Здесь главное — быть готовыми к тому, что кто-то все равно разнесет все ваши попытки. Неважно, будете ли вы опираться на теорию гравитонов, на неизвестные области генетического кода, на таинственный фермент, выделенный из костей давно вымершего вида мамонтов… Все-таки сложно это — сталкиваться с неизведанным, непонятным, опасным. Так и хочется порой все поотрицать. Что нам и показал 2020-й.
Людей, задающих вопросы: как функционируют ваши летучие корабли, откуда взялся Отдел Смерти, почему ваши привидения засасываются в пылесос и прочее, прочее, прочее, — можно понять. Как и со стилистикой, классика жанра здесь загоняет нас в некоторые рамки и задает ожидания.
• В крепкой фантастике механику самых невероятных технологий можно в той или иной мере понять, а порой они даже с успехом применяются потом в науке.
• Фэнтези это тоже касается: артефакты, стихии, альтернативная модель Дарвина, боги — насытить необычный мир объясняющими его деталями просто.
• Добавить «обоснуй» мистике, опять же, несложно: оккультизм изучают и практикуют веками.
Есть и жанры, где объяснения не только не критичны — наоборот, они могут всё испортить. Яркий пример — магический реализм, где почти у каждого события может быть несколько трактовок. Серый Дом Мариам Петросян потерял бы половину очарования, если бы мы четко знали, что вся его мистика — галлюцинации от зелий, которые принимают воспитанники на досуге. Вторую половину он потерял бы, если бы «прыгуны и ходоки» оказались экстрасенсами или высшими существами. Эта тема настолько интересная, что я вывела ее в отдельный материал.
Выбор стоит и перед вами: объяснять фантдопущение? Нет? Если ваша книга не в жанре магического реализма, я бы посоветовала хотя бы пробовать. И читателя порадуете — и наверняка узнаете что-то новое о науке.
Почти у любой истории — порой даже у созерцательной зарисовки о природе — должна быть кульминация, но, как ни странно, иногда авторы совершенно спокойно обходятся без нее. Особенно когда героев с уникальными линиями несколько и кульминация у каждого своя. В таких случаях оставить без нее могут кого-то одного.
Казалось бы, такое невозможно: это высшая точка напряжения, где разрешается конфликт, момент, когда мы хватаем валидол. И все же порой по разным причинам авторы бросают персонажа… например, на подходе к этому пику. Как Фрэнсис Ча, автор романа «Будь у меня твое лицо». У нее четыре главные героини, но действительно проходит полный путь только одна: она теряет мечту, к которой все это время шла. Три другие только подступают к переломному моменту — и их линии обрываются. Хотя преодоление завершило бы их внутреннюю трансформацию и, скорее всего, произвело бы более мощный эффект на читателя.
Кто-то вот так останавливается из страха не вытянуть. Кто-то — от незнания, что делать дальше, и неготовности задаваться этим вопросом. Кто-то планирует продолжение, но не сейчас, а «когда-нибудь, когда придумает». А кто-то просто не до конца понимает сюжетную механику.
Между таким «обрывом» и открытым финалом есть разница. Настоящий открытый финал — непростой прием, прелесть которого в том, что он одновременно дает ответы на часть вопросов и дразнит, напоминая о течении жизни и о том, насколько она загадочна. Понять, что перед нами не «обрыв», а крутой, беспощадный открытый финал, просто: у нас больше нет вопросов к пути героя и к тому, что он точно разрешит конфликт. Да, он еще не убил дракона, но уже решился это сделать (или, наоборот, подружиться с ним, ну мало ли). Он еще не слился с возлюбленной (-ым) в объятии, но понял, что человек ему нужен, и вот-вот рванет за ним на другой конец света (а уж как его встретят — открытый финал!). Он еще не понял, как изменить злую Систему, но уже не отступится от борьбы.