главе о работе с конфликтом. Но вообще не очень-то я люблю рассыпать сюжетные спойлеры по своим текстам, так что идем дальше.
Литературная тень — в некоторой степени тень самого автора: по ней можно примерно понять его культурный багаж, круг чтения, уровень эрудиции и образ мышления. Последний — особенно! Любит ли автор кристальную прямолинейность? Картинки из калейдоскопа? Или узоры из нитей? Все это может рассказать нам хороший текст, а может — скудный или запутанный.
Казалось бы, чем насыщеннее литературная тень, тем интереснее история (и, возможно, личность за ней?). Не всегда. От слишком длинной тени можно устать, в глубокой — утонуть. И тогда чтение (если, конечно, это не притчи вроде «Старика и моря» и не эпатажные пародии-игры, как «Порри Гаттер») напоминает тюремный подкоп ложкой, где за разбором подтекстов вообще не найти сути. Что тоже увлекательно. Но бесконечно копать нравится не всем. Если канву квир-романа о чувствах студента и преподавателя нельзя понять, не прочтя, к примеру, диалог «Пир», проблема не в том, что не все любят Платона. Автор просто не умеет его готовить. Поздравляю, мы только что добавили в книжку про книжки аллюзию на рекламу газировки.
Вопрос уместности и меры всех перечисленных элементов решается простой оценкой жизнеспособности. Да, да, тем самым «Да кто ты будешь без костюма?». Поздравляю, вот и аллюзия на марвеловское кино.
• Вплетаем в текст отсылочку-аллюзию? А сможет ли читатель, который ее не поймет, вообще воспринять сюжет?
• Добавляем полный скрытого смысла символ? А сможет ли читатель, нечуткий к подобному, проникнуться им просто как ярким образом?
• Работаем с метафорами? Хорошо бы основной посыл книги был понятен и увлекал даже без подтекста.
«Маленький принц» может быть сказкой о дружбе и доме, а не метафорой одиночества и поиска человечности со множеством витков. Чтобы проникнуться злоключениями ребят из «Повелителя мух», необязательно отловить все аллюзии на «Тимпельбах» и «Коралловый риф». А красная роза у Кинга, хотя и имеет огромное символическое значение (единства всех миров мультивселенной), может восприниматься и как просто красивый образ. Этим и определяется жизнеспособность вашей литературной тени: текст интересен и понятен и без нее. Но вдобавок тень, как у Питера Пэна, еще спляшет что-то свое для читателя-эрудита.
Символы, метафоры и аллюзии могут интересно наполнять текст на разных уровнях. Ничего нового, это те же столпы, на которых строится почти весь процесс создания книги:
• атмосфера,
• раскрытие героев,
• сюжет и конфликт.
И кстати, это не тот вариант, когда масштаб приема и его художественная ценность созависимы. Маленький, не переполненный сакральными психологизмами и загадками, но продуманный элемент литературной тени скорее даст тексту жизнь, чем масштабно закрученный, но, по сути, играющий роль простого украшения, без которого можно обойтись. Большое может прятаться за малым и наоборот.
Начнем с прояснения терминов. Символ в нашем контексте — некий образ со вторым дном. «Не то, чем кажется», «знак, наполненный неочевидным значением», «скрытый намек на…» — всё про него. Они с метафорой родня, но я делю их по следующему принципу: символ — все же образ, а метафора — скорее, то, как он работает в связке с другими сюжетными элементами (возвращаясь к Хемингуэю, большая рыба — символ, но странствие Сантьяго с ее трупом — уже метафора). У них общий механизм воздействия: оба запускают наше абстрактное и магическое мышление. Заставляют выстраивать связи, которых на поверхности вроде бы нет, то есть пристальнее вглядываться в литературную тень.
Простейший «атмосферный» символ, что приходит на ум, — покровители факультетов Хогвартса. Лев и Барсук, Орел и Змей — сами по себе мощные образы, отзывающиеся в нас благодаря вековым пластам фольклора. Автор строит на них дух школы. И хотя нельзя сказать, что основательница Рейвенкло правда такая уж Орлица, да и к «барсучности» Хельги Хаффлпафф у меня вопросы (кто читал «Ветер в ивах» или хотя бы уж «Ветер странствий», знает, почему любой барсук в принципе кто угодно, но не трудолюбивый недалекий лапочка), с задачей дать школе уникальную атмосферу эти символы справляются.
Чтобы поговорить об уровне раскрытия героев, от «Гарри Поттера» даже уходить не надо. Идем дальше — и рассматриваем патронусов: его, Снейпа, Тонкс, Чжоу Чанг. Да и у многих других персонажей они подобраны с большим смыслом, подсвечивают черты, травмы прошлого, скрытые чувства. Дальше автору достаточно бросить пару намеков — и символы всё дорасскажут за него. По кому скучает наш угрюмый профессор-зельевар? В кого влюбилась эта добрая и позитивная девочка с цветными волосами?
Символ на уровне сюжета, тот, что становится осевым, — чудесная редкость. На таких построены библейские предания; такие часто встречаются в большой литературе: вспомним, например, олениху из «Белого парохода» Айтматова. Но с ними можно работать и в жанровых произведениях. О том, как важна алая роза у Кинга и как во всех мирах ее оберегают, а она в благодарность придает своим защитникам сил, можно прочесть все в той же «Темной Башне». Без розы в этом сюжете не было бы очень многого.
Умение и желание считывать такие вещи индивидуальны. Что-то, что не сыграло лично для меня, вполне может вызвать отклик у кого-то еще, пронзить его и поразить. Символы — это не только про абстрактное мышление как таковое, это про личный опыт. Своя палитра образов, отзывающихся и абсолютно проходных, есть у каждого из нас. И каким бы ни был мастером слова автор, не все в работе с символами и литературной тенью в принципе зависит от мастерства. Но есть здесь и универсальные нюансы. Довольно простые, и их мало.
Вполне возможно, символ себя не оправдает, если:
• Слишком сложен: утка как символ зайца, заяц как символ медведя, а медведь как символ тщетной патриархальности бытия героев. А вот символы с единым смыслом вполне могут органично перетекать друг в друга, как та же роза перетекает в зверей — хранителей Луча, а Лучи — в саму Темную Башню, и уже за той скрывается настоящий баланс миров. Но важно, чтобы это перетекание прослеживалось.
• Понятен только автору. Такое тоже можно обыграть, но сложно, очень. Встречаются истории, где подобные вещи выглядят как минимум странно, как максимум — жутковато. Такими они становятся, как правило, именно из-за того, что контекста не хватает. В моем романе «Письма к Безымянной» образ слона из шенбруннского зоосада накладывается в голове Людвига ван Бетховена на образ казненного короля Франции. И если бы не было сцены, раскрывающей эту смысловую связь, читатель задался бы вопросом: «Автор, ты чего, при чем тут слоны? Царь зверей же вроде… лев?»
• Просто недокручен. Вот душит кто-то чьего-то кролика… а дальше как ни в чем не бывало идет пить колу, жить жизнь и запускать воздушных змеев. И то, что кролик был переломной точкой, символом детской невинности и наивности, за всеми этими шалостями как-то меркнет: ну задушил и задушил… Не делайте так, делайте как одна из моих авторов, писательница Эли Фрей. У нее с кроликом все получилось в романе «Ты убит, Стас Шутов».
Метафоры — еще одна классная часть литературной тени. Как мы уже решили, нередко это символ или сразу несколько, но в динамике, уже не картинка, а то, как она «живет». Запретный плод — символ. То, как его сорвали и слопали и чем все закончилось, — уже метафора.
Она тоже может работать на разных уровнях: и на атмосферу, и на характеры, и на сюжет, и даже быть его осью. И во всех вариантах это добавляет тексту глубины. Что еще в метафорах интересно? Они нередко выбиваются из реальности, абсурдны или по меньшей мере гротескны. Хотя не всегда, разумеется.
Один из лучших атмосферных примеров для меня — то, как в начале «Питера и Венди» Барри герои дарят друг другу «поцелуи»: он ей — желудь, а она ему — наперсток. Их диалог, выбор предметов, то, что в итоге «поцелуй» Питера спасает Венди от выстрела, — всё про тонкую грань, когда ребенок перестает быть ребенком, а ведь именно о ней — и о сопряженных с этим травмах, страхах и сомнениях — в сущности книга. Разговор о взрослом. Но пока почти невинный.
Метафоры, раскрывающие характеры, разбросаны по литературе еще щедрее. Барон Мюнхгаузен вытаскивает себя из болота за свою же косу; Дон Кихот сражается с ветряными мельницами; Иван Карамазов беседует с чертом, а Холден Колфилд мечтает ловить детей над пропастью во ржи, чтобы они не переломали себе ноги. Каждое из действий (или навязчивых желаний) — важный штрих к психологическому портрету. А главное — вопреки наличию вроде как канонических трактовок литературоведов все это каждый из нас может трактовать по-своему.
Сюжетообразующая метафора — высший пилотаж. Есть что-то грандиозное в том, чтобы построить на ней голый реализм с глубинной психологией и целой галереей отнюдь не абстрактных образов. Пример напрашивается сам собой: это «Чума» Альбера Камю. В эпидемии, вывалившейся на прогрессивный город из темных веков, можно увидеть абсолютно любую беду, с которой сталкивается человечество, — и наглядную картинку того, как оно реагирует. Спасателей и жертв, отрицателей, приспособленцев, инфлюенсеров-пророков… 2020-м пахнуло, да? А ведь сам автор намекал на такую чуму своего времени, как нацизм. Вот так-то.
Метафорам везет. Именно к ним что только ни относят, а потом еще печалятся, что не так раскрыто. Порой кажется, будто вся наша жизнь состоит из них. Каждую ночь глядим на фонарь посреди улицы? Метафора одиночества. Вешаем на стенку дартс и швыряем в него дротики? Метафора боли и гнева. Наступила пандемия? Метафора усталости Земли от нас и нас — от бешеного ритма жизни. Кивать на эти мнения или фыркать — дело каждого. Но они есть.