Здесь сказывается обычный для нашей пугливой первобытной психики детерминизм — желание все-то со всем увязать и чем-то обусловить. Ничего плохого тут нет: не реши люди, что гром есть гнев божий, у нас не было бы множества симпатичных и не очень пантеонов. Не реши Ламарк, что у жирафа длинная шея потому, что он хочет есть самые свежие листья, а Бог заложил в него стремление к совершенству, — кто знает, что было бы с Дарвином. Метафоры помогают нам выживать, развиваться и не сходить с ума от количества удивительных вещей, которыми осыпает нас мир.
Однако в литературе все не так однозначно. Достаточно вспомнить занавески в комнате героя. Для читателя синие шторы — метафора подавленной печали. Для автора они просто… синие? Уже поняли, да? Вместо того чтобы говорить о случаях, когда метафоры не работают, я говорю о том, что работают они даже там, где их нет. Наша психика найдет их почти везде, где ее что-то зацепило, напугало, запутало. С одной стороны, это потрясающе: вуаля, у вашего текста есть тень, которую вы даже не создавали. С другой — бывают спорные варианты.
Не всем авторам нравится, когда фэнтези-мир, кропотливо ими выписанный, воспринимается как «метафора нашей реальности». Ведь многие как раз всеми силами стараются от этого уйти, ими движет азарт демиургов, а не копировальщиков. Не всем нравится, когда любое будущее в их научной фантастике становится для читателя «метафорой современного общества с его пороками и проблемами». Автор же старался, футуризировал, а его хватают за штаны и выволакивают из машины времени: «Про нас, все равно это про нас и про сейчас!» И не все понимают, когда каждый сюжет об избранном воспринимается как метафора либо Одиночества, либо Мессии. Но воля автора заканчивается на написании книги, он не может предсказать то, как ее воспримут.
У меня есть роман «Отравленные земли» — историческая мистика о XVIII веке, приключения-злоключения реального прототипа доктора ван Хельсинга, я думаю, все знают. Мой герой — врач и политик Герард ван Свитен — по приказу императрицы Марии Терезии отправляется в Моравию расследовать нападения вампиров, а та-а-ам… Не буду спойлерить, просто обозначу общую канву: книга — социальная история о сломленных и порочных людях, о накопившихся грехах, о зависти, неравенстве и равнодушии. И некоторым мистика там кажется метафорой этих качеств. А вот для меня она настоящее хтоническое Зло, которое они приманили. Так-то.
Поиск метафор помогает крепче встать на ноги, например, в незнакомом мире. Напоминает: сколько бы веков ни просуществовало человечество, некоторые вещи неизменны с пещерных времен. Мы всё так же собираемся у костров рассказывать истории, всё так же занимаемся охотой и собирательством в чуть других вариациях (да хотя бы красивые картинки и мемы сохраняем) и так же пытаемся всё чем-то объяснить. И в будущем это вряд ли куда-то денется, ну разве что огонь костра станет термоголограммой. На самом деле то, что в вашем тексте о будущем или параллельной вселенной люди находят себя, свой мир и свои метафоры, говорит только об одном: вы написали что-то вне времени и пространства. А разве это плохо?
Аллюзии — то, что может подружить наш текст с реальностью. Ну или с параллельными реальностями, если верить, что каждая созданная книга рассказывает историю о другом мире.
Если не усложнять, аллюзии — это отсылки. К чему-то, что произошло или происходит, кем-то снято, открыто, нарисовано или прожито. Если прожито, то кем-то, чья жизнь тоже стала легендой. Если проживается прямо сейчас, то болит. Как и метафоры, их даже создавать не всегда нужно, они приходят сами, но уже благодаря не детерминизму, а тому, что мы живем и взаимодействуем с реальностью.
Сложно писать современную прозу, не впустив в нее все то, что мелькает на порталах независимых СМИ, печалит, злит и пугает, — так рождаются новостные аллюзии, которыми моя современная проза в российских реалиях, например, просто пестрит.
Сложно писать прозу историческую и не окружать героев аутентичными эпохе авторами, мыслителями, политиками и их идеями. И вот уже наш сыщик из XIX века (да, да, я снова о «Чуде, Тайне и Авторитете») основывает свое желание защищать детей на моральном фундаменте Ивана Карамазова и проговаривает эти идеи, подстроив их под свое мироощущение. Читатель многозначительно поднимает бровь, слыша от одной из героинь про ананасовый компот. И картинка складывается. Так рождаются аллюзии: литературные и культурные.
Написать фэнтези, не столкнув две веры, или не убив всю царскую семью, кроме одного-двух наследников, или не стравив племянника с дядей, или хотя бы уж не отправив в армию переодетую девчулю, — тоже сложно. И вот самые продвинутые уже могут предугадать ваш сюжет и даже знают, над кем поплакать. Это не значит, что надо во всем оправдать их ожидания, но и совсем обидеть их внутреннего исследователя нельзя. Так рождаются аллюзии исторические.
Аллюзии работают на тех же уровнях, что и метафоры и символы: на атмосферу, образы героев и сюжет в целом.
Даже маленькая деталь — красные розы, вырастающие на месте вашей страшной битвы, — может обратить читателя мыслями либо к христианству, либо к «Темной Башне» Кинга. А тьма, приходящая со Средиземного моря? А пламенный символ над мрачной крепостью? А мантия-невидимка, воскрешающий камень и бузинная палочка — прямо Туринская плащаница, Святой грааль и копье Лонгина, за которыми охотился Гитлер. Обнаруживая такие вещи, мы обретаем приятное (или жуткое?) чувство, что все в мире — или мирах — связано.
На уровне раскрытия героев аллюзии тоже работают замечательно, причем инструментарий здесь самый широкий. Они могут сквозить:
• В облике персонажей или их системе. Согласитесь, за командой ребят с говорящим питомцем непременно будет считываться «Корпорация “Тайна”», а за четверкой отвязных друзей — все тот же Кинг или Дюма.
• В привычках. Спать ногами на подушке? Дарить на свой день рождения подарки другим? Привет, Пеппи!
• В манере речи. Вспомните, как разговаривает, например, мастер Йода, и мысленно примерьте на своих героев.
• В преследующих героев травмах. Здесь, кстати, чаще всего нам услужливо протягивает руки актуальная повестка.
• Да где угодно, вплоть до обстановки в комнате.
Важнее всего тут не увлечься. Аллюзия не должна превращаться в голое копирование в попытке заполнить пустоты. Он должна быть обоснована и работать на текст.
На уровне сюжета все особенно интересно: с масштабом затрагиваемого аллюзией материала растет ее собственный объем. По сути, жанр ретеллинга, обычного и исторического, и есть весьма упитанная аллюзия, распустившая щупальца на весь сюжет и заграбаставшая определенные (но не все, конечно) его повороты, систему героев и отношений. Но уходить в такой размах вовсе не обязательно. Вспомните недооцененный сериал «Неверлэнд», мошенника Крюка, окруженного ватагой уличных мальчишек, яркие сцены воровства, странную дружбу — и на вас повеет уже не Джеймсом Барри, а Чарльзом Диккенсом. И мюзиклом «Оливер!».
На самом деле аллюзия лишь жарко и страстно примыкает к другому термину — реминисценции. Это понятие означает «неявную цитату без кавычек». Логично, если понимать цитату как любой элемент отсылки — от языковой конструкции до целой сюжетной линии. Кстати, о языковых конструкциях! Важная фишка аллюзий — их способность работать и на таком уровне.
«Если вид твой вымирает, громче пой!» («Ледниковый период»).
«В здоровом астральном теле — здоровый астральный дух» («Порри Гаттер»).
Такие маленькие отсылки тоже могут быть к месту. И совсем не обязательно делать их смешными. Одну только «дрожащую тварь» Достоевского, как мне кажется, используют очень многие авторы. Потому что, согласитесь, образ на века.
В работе с каждым элементом литературной тени есть нюансы. Символ может быть слишком туманным; за метафору, наоборот, можно принять почти что угодно; что же касается аллюзии, она отличается и от первого, и от второго, так сказать, тем, на какую эрогенную зону мозга воздействует. Хорошее начало, а?
Даже не шучу. Метафоры и символы, как мы уже говорили, играют с нашим абстрактным, ассоциативным и магическим мышлением, заставляя наполнять те или иные знаки неочевидным значением. Аллюзии же затрагивают наш бэкграунд и кругозор. Именно поэтому с ними одновременно и проще, и сложнее.
Аллюзии могут не работать субъективно. Если ваш читатель не следит за новостями, он не заметит, что громкое расследование из вашей книги напоминает некий скандал с портала независимых СМИ или из соцсетей Петровки, 38. Если он не смотрел «Скуби Ду», ваша история о компании с говорящей собакой будет для него просто историей о компании с говорящей собакой. Особенно это заметно на уровне цитат. «Слезинку ребенка» из Карамазовых помнят почти все, а вот «Ползи, собачонка, ползи» — уже нет.
Это снова то, на что мы не можем повлиять. Мир перенасыщен информацией, мы все смотрим разные сериалы, читаем разные книги и новости, пересекаемся лишь точечно. В таком случае наша аллюзия становится не средством воздействия, а, скорее, мостиком или крючком. Читатель, это интересно. Погугли! Благо есть сноски, чтобы было ясно, что именно вводить в поисковую строку.
Что здесь важно? Чтобы и без осознания аллюзии читатель понимал сюжет. Хороший пример — тот самый кочующий из мира в мир образ трех духов, приходящих в Рождество. Текст Диккенса можно не знать, но посыл таких историй — перерождение через переосмысление своей жизни и оценку перспектив — ясен каждому. Силен. Страшен. Интересен.
Объективно неработающие аллюзии — совсем другое. Я неспроста зову их сломанными, и этот акт вандализма может быть как ошибкой, так и фишкой, в зависимости от ваших целей. Ошибкой — если аллюзия вам дорога и вы хотите ее сохранить. Фишкой — если хотите от нее избавиться.
Далеко не все любят, когда из их текстов что-то торчит. Особенно чужое. Причины могут быть разными, их мы разбирать не будем, а сразу поговорим о том, как именно аллюзии ломаются. Тут всё как с атомом или — глобальнее — с клеткой: достаточно вынуть или изменить ядро.