— Совершенно серьезно.
— А мы можем быть уверены в том, что Эддингс жил один?
— Похоже, что так.
— А что известно о его семье?
— Отец уже умер, брат живет в Мэне, а мать — в Ричмонде. Между прочим, недалеко от тебя.
— Ты с ней уже разговаривал?
— Заезжал, сообщил плохие новости. Еще попросил разрешения на осмотр дома сына. Проведем его завтра. — Марино взглянул на часы. — Хотя нет, уже сегодня.
Люси встала и подошла к очагу. Усевшись в кресло, оперлась локтем о колено и положила подбородок на руку. Позади нее в ложе из серого пепла мягко светились угли.
— Откуда ты знаешь, что это оригинал, принадлежащий неосионистам? — спросила она. — По-моему, нам известно только то, что Книга принадлежала Шапиро. Но как она попала к нему?
— Шапиро сам был неосионистом всего три месяца тому назад. Я слышал, что Хэнд не прощает тех, кто отрекается от его учения. Позвольте-ка спросить: сколько бывших неосионистов вы знаете?
Люси не смогла назвать ни одного. Собственно, и я тоже.
— Это течение существует уже около десяти лет. А мы когда-нибудь слышали о тех, кто решил покинуть его ряды? — продолжал Марино. — Кто, черт возьми, нам расскажет, сколько человек он уже похоронил там, на своей ферме?
— Как же так получилось, что мы практически ничего о нем не знаем?
Марино заткнул шампанское пробкой.
— Потому что про таких не рассказывают ни в Массачусетском технологическом институте, ни в Вирджинском университете.
5
Я лежала в постели и смотрела в окно на задний двор доктора Манта. За ночь навалило столько снега, но ветер смел его к стене. Вдалеке, за дюной, солнце полировало поверхность моря. Я ненадолго закрыла глаза, позволив себе подумать о Бентоне Уэсли. Что он скажет, когда узнает, где я теперь живу? И что мы оба скажем друг другу, когда встретимся сегодня? Мы уже долго не разговаривали, со второй недели декабря. Тогда мы договорились прекратить наши отношения.
Я повернулась на бок, натянула повыше одеяло и тут же услышала тихие шаги. Люси опустилась на край моей кровати.
— Доброе утро, моя самая любимая племянница, — пробормотала я.
— Я у тебя единственная племянница, — ответила она, как говорила всегда, — это был наш ритуал.
— И как ты узнала, что это я?
— Это было нетрудно. Ты лучше, чем кто-то еще — ему бы не поздоровилось.
— Принесла тебе кофе.
— Ты — ангел.
— Мне все так и говорят.
Она наклонилась, обняла меня, и я уловила запах английского мыла, которое положила в ее ванную. Я ощутила ее силу, упругую твердость тела и неожиданно почувствовала себя старой.
— С тобой я кажусь себе развалиной. — Я перекатилась на спину, положила руку под голову.
— Почему ты так говоришь? — Она озадаченно посмотрела на меня.
— Потому что теперь не пройду даже Желтую кирпичную дорогу,[15] — ответила я, имея в виду полосу препятствий в Академии.
— Никогда не слышала, чтобы для кого-то это было легко.
— Для тебя — да.
— Ну, теперь — да, — неуверенно произнесла Люси. Она помолчала, потом со вздохом добавила: — Знаешь, я так разозлилась, когда Академия решила отослать меня на месяц в университет. А теперь думаю: может, оно и к лучшему. Я могу работать в лаборатории, ездить на велосипеде и бегать по утрам по кампусу, как нормальный человек.
Нормальным человеком Люси не была и никогда уже не будет. Я давно и на самых печальных примерах убедилась, что люди с таким высоким IQ, как у нее, отличаются от других так же, как душевнобольные от психически здоровых людей. Она смотрела в окно на блестящий на солнце снег. Ее волосы в робком утреннем свете отливали розовым золотом, и я уже не в первый раз подивилась тому, что имею отношение к такой красоте.
— Наверно, и от Квантико отдохнуть тоже будет нелишним. — Люси помолчала, а потом с серьезным лицом повернулась ко мне. — Тетя Кей, я должна кое-что тебе сказать. Не уверена, что ты захочешь это слушать. Я бы рассказала вчера, если бы здесь не было Марино.
— Говори. Я тебя слушаю. — Я мгновенно напряглась.
Она снова помолчала.
— Думаю, ты тем более должна это знать, что сегодня встречаешься с Уэсли. В Бюро поговаривают, что они с Конни расстались.
Я не знала, что сказать.
— Не могу утверждать, что так оно и есть, — продолжала Люси, — но кое-что об этом слышала. И это «кое-что» касается тебя.
— Почему это должно меня касаться? — тут же спросила я.
— Ох, перестань. — Она посмотрела мне в глаза. — Разговоры начались уже тогда, когда ты только начала работать с ним. Некоторые агенты считают, что ты только поэтому и согласилась быть консультантом. Ну, знаешь, чтобы быть с ним рядом, ездить с ним.
— Это абсолютная неправда, — рассердилась я, садясь в постели. — Я согласилась поработать консультантом-медэкспертом, потому что директор попросил об этом Бентона, который, в свою очередь, попросил об этом меня. Было именно так, а не наоборот. Я помогаю в расследованиях, оказывая услугу ФБР и…
— Тетя Кей, — перебила меня Люси, — ты вовсе не обязана в чем-то оправдываться.
Но меня было уже не остановить.
— Это возмутительно, что люди говорят такие вещи. Я никогда не смешивала дружеские отношения с профессиональными.
Люси немного помолчала, потом покачала головой.
— Речь идет не просто о дружбе.
— Мы с Бентоном очень хорошие друзья.
— Не просто друзья.
— В данный момент — да, просто друзья. И тебя это, кстати, не касается!
Люси вспыхнула и встала с кровати.
— Тебе не за что злиться на меня.
Она ждала ответа, но я молчала, потому что едва сдерживала слезы.
— Я лишь передаю тебе то, что слышала сама, чтобы для тебя не стало сюрпризом, когда ты услышишь это от других.
Я опять ничего не сказала, и она повернулась к двери.
— Подожди. — Я удержала ее за руку. — Я не злюсь на тебя. Постарайся понять. Пожалуйста. Это естественная реакция на то, что мне приходится слышать. Думаю, ты сама чувствуешь то же самое.
Люси отстранилась.
— А почему ты думаешь, что я никак не реагировала, когда слышала что-то такое?
Она выбежала из комнаты, а я с отчаянием подумала, что моя племянница — самый трудный для общения человек из всех моих знакомых. Мы схватывались и спорили постоянно, и она никогда не смягчалась, не убедившись, что я получила, по ее мнению, по заслугам. Как же это несправедливо, с горечью подумала я, спуская ноги на пол.
Я провела ладонью по волосам — день обещал быть нелегким. Настроения не добавляли и мои ночные сны, полузабытые, стершиеся, но оставившие странное, неприятное ощущение. Я смутно помнила воду и каких-то грубых, жестоких людей. Помнила, что у меня не ладилась работа и что мне было страшно. Я приняла душ, накинула халат, сунула ноги в шлепанцы, а когда вышла, Марино и Люси, уже полностью одетая, сидели в кухне.
— Доброе утро, — сказала я, словно ни с кем из них сегодня еще и не виделась.
— Привет. Да уж, доброе. — Марино выглядел так, словно не спал всю ночь и теперь ненавидел весь мир.
Я пододвинула стул и подсела к маленькому кухонному столику. Солнце поднялось уже высоко, и снег как будто пылал в его лучах.
— Что случилось? — спросила я, не выдержав молчания.
— Помнишь те вчерашние отпечатки у стены?
— Конечно.
— Ну так вот, теперь их стало еще больше. — Марино поставил чашку. — Только теперь следы ведут к нашим машинам, и оставлены они ботинками с подошвой «вибрам». И знаешь что, док? — Я сжалась от страха, ожидая чего-то плохого. — Никто из нас никуда сегодня не уедет, пока сюда не доберется тягач.
Я промолчала.
— Кто-то проколол покрышки. — Люси восприняла новость с каменным лицом. — Все до единой. Чем-то с широким лезвием. То ли большим ножом, то ли мачете. Ясно одно, — продолжал он, — никакой это не сосед и не ночной дайвер. Думаю, мы имеем дело с человеком, который четко выполнял поставленную задачу. Мы его спугнули, он убрался отсюда, но потом вернулся. Он или кто-то другой.
Я взяла кофе.
— Сколько времени потребует ремонт?
— Думаю, что сегодня на это рассчитывать невозможно. Ни тебе, ни Люси.
— Но нужно что-то сделать, — сухо заявила я. — Мы должны уехать отсюда. Надо осмотреть дом Эддингса. К тому же оставаться здесь просто опасно.
— Согласна, — поддержала меня Люси.
Я подошла к окну над раковиной, откуда были видны наши машины. Покрышки напоминали черные резиновые лужи на снегу.
— Прокололи сбоку, так что не заклеишь, — заметил Марино.
— Что будем делать? — спросила я.
— У ричмондской полиции есть договоренность с другими управлениями, и с местной я уже связался. Скоро будут здесь.
Самому Марино требовались специальные, полицейские покрышки и обода, а нам с Люси — мишленовские и гудиеровские, потому что мы, в отличие от него, приехали на личных автомобилях. Я напомнила ему об этом.
— У нас есть прицеп с платформой. Загрузят твой «бенц» и развалюшку Люси и отвезут в «Белл тайр-сервис» на Вирджиния-Бич-бульвар.
— Никакая она не развалюшка, — возмутилась Люси.
— Какого черта тебя потянуло купить игрушку цвета дерьма попугая? Корни майамские лезут, да?
— Дело не в корнях, а в бюджете. Мне она досталась за девятьсот долларов.
— Хорошо, подождем. Но что мы будем делать сейчас? — спросила я. — Ты же знаешь, что они никогда не торопятся. А сегодня Новый год.
— Вот тут ты права. Но все просто, док. Если собираешься в Ричмонд, поедешь со мной.
— Отлично. — Спорить я не стала. — Тогда давайте займемся делами, чтобы ничего нас не задерживало.
— Сложи-ка для начала свои вещи, — предложил Марино. — По-моему, тебе надо убираться отсюда насовсем.
— Мне придется остаться здесь до возвращения доктора Манта из Лондона. Другого варианта нет.
Тем не менее собралась я так, словно возвращаться в коттедж в ближайшие сто лет уже не собиралась. Потом мы постарались как можно тщательнее провести собственное расследование, поскольку случившееся подпадало под определение «мисдиминор»,