— Послушайте, тот факт, что сработал счетчик Гейгера, еще не означает, что радиоактивность представляет реальную опасность. И если уж на то пошло, уран безвреден.
— Проблема в том, что ни с чем подобным мы еще не сталкивались. Это беспрецедентный случай.
— Все просто, — терпеливо объяснила я. — Данный материал представляет собой вещественное доказательство в уголовном расследовании. Я участвую в нем в качестве судмедэксперта, а возглавляет следствие капитан Марино. Все, что вам нужно, это передать нам улику под расписку. Мы отвезем ее в лабораторию университета, а там уже физики-ядерщики определят, что это за изотоп.
Разумеется, передача улики была не таким простым делом, вот и на сей раз дело сдвинулось с мертвой точки только после телеконференции с участием директора Бюро криминалистических экспертиз и начальником управления здравоохранения, моим непосредственным боссом. Их беспокоил возможный конфликт интересов, поскольку уран нашли в моей машине, а Дэнни работал на меня. Я указала, что не являюсь подозреваемой, после чего они утихли, отказались от всех возражений и с облегчением сбыли с рук радиоактивный образец.
Я возвратилась в лабораторию, и, пока надевала хлопчатобумажные перчатки, Эклз достала из сейфа ту самую камеру, которая всех пугала. Липучка с радиоактивным мусором перекочевала в обыкновенный пластиковый пакет, запечатанный и снабженный соответствующим ярлычком. Прежде чем уйти, я заглянула в лабораторию огнестрельного оружия. Сидевший перед микроскопом сравнения Фрост разглядывал старый военный штык. Не знаю, почему — наверно, чутье подсказало — я спросила его о пробитом куске покрышки.
— В деле с вашими покрышками появился потенциальный подозреваемый, — сообщил он, фокусируя изображение.
— Вот этот штык? — Я знала ответ еще до того, как спросила.
— Верно. Появился сегодня утром.
— И откуда же? — Подозрения мои укрепились еще больше.
Фрост посмотрел на лежавший у него под локтем сложенный листок. Вверху значились номер дела, дата и фамилия — «Рош».
— Из Чесапика.
— А где его нашли, не знаете? — поинтересовалась я, чувствуя, что начинаю злиться.
— В багажнике машины. Больше мне ничего не сказали. Все делается в жуткой спешке, не знаю уж почему.
Последним пунктом моего обхода была лаборатория токсикологии, миновать которую я никак не могла. Но настроение к тому времени уже упало настолько, что его не подняла даже встреча с человеком, подтвердившим то, что моя интуиция подсказывала мне еще в норфолкском морге. Доктор Рэтбоун, крупный пожилой мужчина с черными, абсолютно не тронутыми сединой волосами, подписывал за столом лабораторные отчеты.
— Я вам только что звонил. — Он поднял голову и посмотрел на меня. — Как встретили Новый год?
— По-новому. А вы?
— У меня сын в Юте, так что мы все собирались там. Ей-богу, я бы туда перебрался, но, боюсь, у мормонов не найдется подходящей работы для меня.
— По-моему, на вашу профессию спрос есть везде. Я так понимаю, что результаты экспертизы по делу Эддингса уже готовы?
— Да. Содержание цианида в представленном образце крови 0,5 миллиграмма на литр, что, как вы прекрасно знаете, является смертельной дозой.
— А что хука? Входной клапан, шланги и прочее?
— Не обнаружено.
Я, в общем-то, не удивилась, да это и не имело значения, поскольку главный факт сомнению не подвергался: Эддингс был отравлен цианидом, так что о самоубийстве говорить не приходилось.
Вернувшись в кабинет, я позвонила прокурору Чесапика, которую знала лично, рассчитывая на то, чтобы она направила местную полицию в нужную сторону.
— Вам не следовало звонить мне по этому вопросу, — сразу же насторожилась она.
— Вы правы, не следовало.
— И даже не думайте, что сможете как-то на меня повлиять. — В ее голосе послышались сердитые нотки. — Что за идиоты! Получается, ФБР тоже во все это впуталось?
— Вы и без них справитесь.
— Господи. Можно подумать, что у них каждый день травят дайверов цианидом. Я позвоню вам позже.
Я положила трубку, забрала пальто и сумочку и вышла на улицу. День выдался чудесный. Марино ждал в машине на Франклин-стрит — с работающим двигателем и опущенным стеклом. Увидев меня, он открыл дверцу.
— Ну, где оно?
Я показала конверт, в котором лежал пакетик с образцом, и у него глаза полезли на лоб.
— Как? В конверте? — воскликнул он. — Могла бы, по крайней мере, в железную банку положить!
— Не смеши меня. Это уран, его можно держать на голой ладони, и никакого вреда он тебе не причинит.
Я положила конверт в багажник.
— Тогда почему счетчик Гейгера сработал? — не успокаивался Марино. — Раз счетчик сработал, значит, это дерьмо — радиоактивное, ведь так?
— Никто и не спорит. Конечно, уран радиоактивен, но сам по себе не опасен, потому что концентрация его совсем невелика. К тому же образец в твоем багажнике совсем маленький.
— Знаешь, нельзя быть немножко беременной или немножко мертвой. То же самое и с радиоактивностью. К тому же если этот образец так уж безопасен, то почему ты бросила свой «бенц»?
— Совсем по другой причине.
— В общем, если тебе все равно, то я облучаться не желаю, — недовольным тоном продолжал Марино.
— Ты и не облучишься.
Но мои заверения его не успокоили.
— Надо же, принесла мне в машину уран. Поверить не могу!
Я предприняла вторую попытку.
— Послушай, в морг попадают люди с самыми разными, в том числе очень серьезными, заболеваниями, такими как менингит, туберкулез, гепатит, СПИД. Ты много раз присутствовал со мной при вскрытии, и мы всегда соблюдали меры предосторожности.
Марино добавил газу, то и дело обгоняя попутные машины.
— Мне казалось, ты уже должен был понять, что я никогда не подвергну тебя риску.
— Сознательно — нет, не подвергнешь. Но, может быть, есть что-то такое, о чем ты сама не знаешь. Когда у тебя в последний раз было дело, связанное с радиацией?
— Во-первых, это дело совершенно не связано с радиацией. Есть только несколько микроскопических частичек мусора, контактировавших с радиоактивным веществом. Во-вторых, о радиоактивности я знаю немало. Как и о рентгеновских лучах, магнитном резонансе и изотопах вроде кобальта, йода и технеция, которые используют при лечении раковых заболеваний. Врачам о таких вещах многое известно. В том числе и о лучевой болезни. И, пожалуйста, убавь газу и не выскакивай из полосы.
Марино послушно сбавил скорость. Выглядел он далеко не лучшим образом: по вискам обильно стекал пот, лицо потемнело и налилось кровью, дыхание участилось.
— Съезжай на обочину, — сказала я.
Он сделал вид, что не слышит.
— Остановись. Сейчас же, — повторила я тоном, который Марино знал слишком хорошо.
Мы заехали в широкий «карман», и я, не говоря ни слова, вышла из машины, обошла ее спереди и, открыв дверцу со стороны Марино, жестом показала — вылезай. Возражений не последовало. Я заметила, что его мундир промок на спине до такой степени, что под ним проступил силуэт майки.
— Похоже, грипп подхватил, — проворчал Марино.
Я поправила сиденье и зеркала.
— Даже не знаю, что со мной такое, — добавил он, вытирая лоб носовым платком.
— У тебя паническая атака. Дыши глубже и постарайся успокоиться. Наклонись и постарайся дотянуться до носков ботинок. А теперь расслабься.
— Если тебя увидят за рулем моей машины, на меня тут же накатают рапорт, — проворчал Марино, протягивая через грудь ремень безопасности.
— Город должен быть благодарен, что ты сейчас не за рулем. Тебе бы вообще лучше отправиться к психиатру. — Я посмотрела на него, и он стыдливо отвел глаза.
— Что-то не так, а что, не пойму. — Марино уставился в окно.
— Расстроился из-за Дорис?
— Не знаю, рассказывал ли я тебе, но перед тем, как разойтись, мы с ней здорово поругались. — Он снова промокнул лоб. — Она притащила с распродажи блюдо, вот из-за него и сцепились. Понимаешь, Дорис давно собиралась купить новые блюда, и вот я прихожу однажды домой, а на столе в гостиной целый набор новых оранжевых тарелок. Слышала про «Фиеста вэйр»?
— Кое-что.
— Да. В этой партии было что-то такое… что-то особенное. Короче, счетчик Гейгера на них реагировал.
— Счетчику Гейгеру многого не надо, он на каждую мелочь реагирует, — напомнила я.
— В общем, про эту посуду много всякого писали, так что в конце концов ее изъяли из продажи, — продолжал он. — Но Дорис ничего и слышать не желала. Считала, что я на воду дую.
— Думаю, так оно и было.
— Ты же знаешь, у каждого человека свои фобии. Вот я, к примеру, боюсь радиации. Мне даже в рентген-кабинете не по себе делается, а когда микроволновку включаю, то стараюсь уйти из кухни. В общем, собрал я все эти блюда да и выбросил, а ей ничего не сказал.
Марино помолчал, снова утерся, прокашлялся.
— А через месяц она ушла.
— Послушай, я из той посуды тоже вряд ли стала бы есть. Даже если бы я знала, что никакой опасности не существует. Страх не всегда имеет рациональное объяснение.
— То-то и оно, док. В моем случае так, наверное, и есть. — Он чуть-чуть, на палец, опустил стекло. — Боюсь умирать. Каждый день об этом думаю. С утра, как только встаю. Только и жду, что инсульт разобьет или врач скажет, что у меня рак. Ложусь спать и боюсь, что не проснусь, умру во сне. — Его взгляд снова ушел в сторону, пауза затянулась, и продолжение разговора далось ему нелегко. — А вообще, если хочешь знать, все из-за того, что Молли перестала со мной встречаться.
— Не очень-то хорошо она с тобой обошлась. — Не знаю, почему, но меня его признание задело.
— Да… — Марино заерзал. Разговор определенно доставлял ему почти физические неудобства. — Она ведь намного моложе. А я последнее время чувствую, что не должен перенапрягаться.
— Другими словами, ты боишься заниматься с ней сексом.
— Ну вот, — обиделся он. — Ты еще закричи об этом, чтобы все услышали.