— Значит, подтвердить, что вы вернулись домой в указанное вами время, некому?
Харольд смерил его холодным взглядом.
— Полагаю, слуги слышали, когда я пришел. У меня в услужении супружеская пара… Но послушайте, инспектор…
— Пожалуйста, мистер Крэкенторп! Я понимаю, что подобные вопросы не могут не раздражать, но я уже почти закончил. У вас есть автомобиль?
— Да, «хамберхок»[181].
— Вы сами водите машину?
— Да. Хотя не очень часто, пользуюсь ею только по выходным. Ездить на машине по Лондону в наши дни просто мучение.
— Но, наверное, в гости к отцу и сестре все-таки на ней ездите?
— Только в тех случаях, когда приезжаю в Резерфорд-Холл на продолжительное время. А если на один день, — как тогда, в день дознания, — то всегда езжу поездом. Прекрасное обслуживание, и в конечном итоге гораздо быстрее, чем автомобилем. К поезду сестра высылает за мной такси.
— Где вы держите вашу машину?
— Снимаю гараж в бывших конюшнях за Кардиган-Гарденс. Будут еще вопросы?
— Думаю, пока все, — улыбнувшись, сказал инспектор и стал прощаться. — Сожалею, что вынужден был вас побеспокоить.
Когда они вышли, сержант Уэзеролл, имеющий обыкновение подозревать всех и вся в самых тяжких грехах, многозначительно заметил:
— Ему не понравились ваши вопросы… совсем не понравились. Он прямо-таки из себя выходил!
— Естественно, кому понравится, если его ни за что ни про что будут подозревать в убийстве, — сказал инспектор. — Тем более такого сверхреспектабельного джентльмена, как Харольд Крэкенторп… Конечно же это его должно раздражать… Ну это-то ладно. А узнать, видел ли кто-нибудь Харольда Крэкенторпа на аукционе и в кафе, где он пил чай, — совсем бы не мешало… Он запросто мог сесть на поезд, отправившийся в шестнадцать тридцать три, столкнуть задушенную им женщину под откос, пересесть на обратный и вернуться в Лондон к обеду в клубе. А потом ночью мог съездить за телом и перевезти его в амбар. Наведите справки в гараже, который он арендует.
— Слушаюсь, сэр. Думаете, так он и действовал?
— Откуда мне знать? — с легкой досадой ответил инспектор Креддок. — Он высокий, темноволосый… Он мог находиться в том поезде. Он связан с Резерфорд-Холлом, и поэтому приходится его подозревать. Ну а теперь у нас на очереди его братец Альфред.
Альфред Крэкенторп занимал квартиру в районе Уэст-Хампстед в большом современном доме, не слишком престижном, зато с большим двором, где можно было припарковать свой автомобиль, хотя это отнюдь не приветствовалось теми жильцами, у которых не было машин.
Квартира была с новомодными встроенными шкафами и, очевидно, сдавалась уже с мебелью. Мебель же была такова: длинный откидной стол из клееной фанеры, диван-кровать и разнокалиберные кресла и стулья, совершенно немыслимых пропорций.
Альфред Крэкенторп встретил их с подкупающим дружелюбием, но, как показалось инспектору, немного нервничал.
— Я заинтригован! — сказал он. — Можно предложить вам немного выпить, инспектор?
Альфред приподнял одну за другой несколько разных бутылок, искушая гостя.
— Нет, благодарю вас, мистер Крэкенторп.
— Неужели мои дела так плохи! — Он засмеялся собственной шутке, а затем, резко посерьезнев, спросил, что все это значит.
Инспектор предельно кратко изложил причину своего визита, после чего задал свой коронный вопрос.
— Что я делал во второй половине дня двадцатого декабря? — переспросил Альфред. — Откуда мне знать? Да ведь… ну да, это было три недели назад!
— Ваш брат Харольд смог ответить очень четко.
— Брат Харольд — возможно! Но не брат Альфред. Харольд у нас везунчик и паинька, — добавил он, с чуть приметной завистью и злорадством. — Деятельный, практичный, всегда при деле и тем не менее на все находит время и все делает в точно назначенный срок. Даже если бы его угораздило ну… совершить убийство… это я так, к слову, он спланировал бы его самым тщательнейшим образом, просчитал бы каждую минуту.
— У вас имеются какие-нибудь основания для столь необычного примера?
— Ну что вы! Просто почему-то пришло в голову… хочу, так сказать, предельно образно описать пунктуальность моего удачливого братца.
— Ну а теперь поговорим о вас.
Альфред развел руками.
— Я уже вам говорил — память у меня никудышная — вечно не помню, когда где был… Если бы вы спросили про Рождество, это еще куда ни шло — тут есть за что уцепиться, поскольку мы все провели его в гостях у отца. Хотя на самом деле совершенно неясно, зачем мы к нему заявляемся. Он вечно ворчит, что мы ввергаем его в непомерные расходы, а не приедем, будет ворчать, что совсем забыли старика отца. Откровенно говоря, ездим, чтобы порадовать сестру.
— Значит, и в этом году тоже?
— Да.
— Я слышал, на этот раз праздник был омрачен, ваш отец приболел. Ему действительно было худо?
Креддок умышленно увел разговор в сторону, повинуясь профессиональному чутью, которое не раз его выручало.
— Да, прихватило его крепко. Обычно-то он ест не больше воробья, все экономит… а тут столько еды, да еще выпил — и вот результат!
— Думаете, он просто переел?
— Разумеется. А что еще могло быть?
— Как я понял, доктор Куимпер был крайне обеспокоен.
— Ох уж этот болван! — презрительно выпалил Альфред. — Вы его больше слушайте, инспектор! Паникер, каких мало.
— Что вы говорите? А на меня он произвел впечатление весьма здравомыслящего человека.
— Да полно вам, он же круглый дурак. На самом деле отец не так уж сильно болен, и с сердцем у него все в порядке, конечно, пошаливает иногда. Просто старый хитрец сумел хорошо заморочить этому Куимперу голову. А когда нашего батюшку скрутило по-настоящему, он такой поднял переполох! Куимпер не отходил от него ни на шаг, а у нас все допытывался, что отец ел и пил. Просто какой-то дешевый балаган! — Альфред, сам того не заметив, сильно распалился.
Креддок же решил держать паузу, и это произвело должный эффект: Альфред бросил на него настороженный взгляд и с раздражением спросил:
— Что все это значит? Зачем вам понадобилось знать, где я был в какую-то там пятницу чуть не месяц назад?
— Так, значит, вы помните, что это была пятница?
— По-моему, вы сами так сказали.
— Возможно. Во всяком случае, меня интересует именно эта пятница, которая пришлась на двадцатое декабря.
— Почему?
— Обычная формальность, необходимая для дальнейшего расследования.
— Чепуха! Просто вам все-таки удалось что-то узнать об этой женщине… Я прав? Откуда она?
— У нас пока еще нет полной информации.
Альфред пристально посмотрел на инспектора.
— Надеюсь, вас не ввела в заблуждение странная фантазия моей сестрицы, будто та несчастная — вдова Эдмунда? Надо же было до такого додуматься!
— Эта… Мартина… Она случайно к вам не обращалась?
— Ко мне? Господи, конечно нет! Не смешите меня!
— Вы полагаете, что она скорее всего обратилась бы к вашему брату Харольду?
— Ну естественно! Его имя часто мелькает в газетах. Он человек обеспеченный. Меня не удивило бы, если бы она попыталась выудить у него денежки. Другое дело, что ничего бы у нее не вышло. Харольд такой же скряга, как наш старик. Кто у нас добрая душа, так это Эмма, и, что немаловажно, Эдмунд очень ее любил. Однако при всей своей доброте Эмма не так уж доверчива. Она вполне допускала, что письмо написала какая-то аферистка. И решила на всякий случай пригласить на встречу всю семью и какого-нибудь ушлого адвоката.
— Оправданная предосторожность, — заметил Креддок. — Была назначена определенная дата?
— Кажется, сразу после Рождества… числа двадцать седьмого… — Альфред остановился.
— Ну вот, — с радостным изумлением произнес Креддок, — я смотрю, некоторые даты вы все-таки помните.
— Я уже сказал — определенной даты назначено не было.
— Но разговор на эту тему был — когда?
— Хоть убейте — не помню.
— Может, все-таки попробуете вспомнить, что вы делали двадцатого декабря?
— Извините… Просто никакого проблеска…
— Вы не ведете записей деловых встреч?
— Терпеть не могу всякой канцелярщины.
— Пятница накануне Рождества… Предрождественские дни обычно всегда запоминаются.
— В какой-то день я играл в гольф с одним нужным человеком. — Альфред покачал головой. — Нет, это было на неделю раньше. Пожалуй, все эти дни я просто слонялся. Я часто так провожу время. Люблю сочетать полезное с приятным. По-моему, за стойкой бара заключить успешную сделку куда проще, чем в конторе.
— Кстати, не могли бы вам помочь ваши тамошние приятели? Те, кто тоже предпочитает бары конторам?
— Ладно, поспрошаю их. Что смогу, разузнаю.
Альфред держался теперь более уверенно.
— Я не могу вам сказать, что делал в тот день, — сказал он, — зато я точно знаю, чего не делал. Я никого не убивал и не прятал труп в саркофаг.
— Почему вы так говорите, мистер Крэкенторп?
— Полно, дорогой инспектор! Вы расследуете это убийство, верно? Раз вы спрашиваете «Где вы были в такой-то день и в такое-то время?», стало быть, вам необходимо по возможности сузить круг подозреваемых. Хотел бы я знать, почему вас так интересует та пятница и даже не вся пятни-да, а примерно от ленча до полуночи? Что навело вас на это время? Не медицинское же освидетельствование. Ведь сколько времени уже прошло! Может быть, кто-то видел, как та дамочка прошмыгнула в амбар? Вошла, а обратно так и не вышла… Ну что, угадал?
Сощуренные черные глаза так и впились в инспектора, но Креддок был человеком бывалым, умел противостоять любому напору.
— Боюсь, что не смогу удовлетворить ваше вполне понятное любопытство, — сказал он подчеркнуто доброжелательным тоном.
— Да, в полиции откровенничать не принято!
— Ну, не только в полиции. Полагаю, и вы, мистер Крэкенторп, могли бы все-таки вспомнить, как провели ту пятницу. Впрочем, возможно, у вас есть причины, по которым вам не хотелось бы вспоминать о том дне.