— Этому не бывать, — сказал Колгари. — В данном деле этому не бывать.
Глава 8
Эстер Аргайл смотрелась в зеркало. Но не тщеславие читалось у нее во взгляде, а смятение. Это был тревожный, вопрошающий взгляд, свойственный людям, постоянно сомневающимся в себе. Эстер отбросила волосы со лба, отвела их в сторону и недовольно нахмурилась. Внезапно в зеркале она увидела, что позади нее кто-то стоит. От неожиданности девушка вздрогнула и быстро обернулась.
— А! Испугалась! — воскликнула Кирстен Линдстрем.
— Испугалась? Чего, Кирсти?
— Меня испугалась. Думаешь, тихонько подкрадусь сзади и…
— Ох, Кирсти, брось эти шуточки. Разве мне может прийти в голову такая чепуха!
— Очень даже может. И правильно. Надо быть начеку. Потому ты и следишь за каждой тенью, дрожишь, увидев что-то непонятное. Потому что в этом доме есть чего бояться. Теперь-то мы знаем.
— Кирсти, дорогая, — сказала Эстер, — Кого-кого, а тебя я могу не бояться.
— Как знать? Вот я недавно читала в газете. Жили вместе две женщины, и не один год, и вдруг ни с того ни с сего одна из них убивает другую. Душит. Почему, спрашивается? А она в полиции спокойненько объяснила, что в ее подругу вселился дьявол. Сама, мол, видела, как он выглядывает у нее из глаз. Надо быть сильной и смелой, говорит, и убить дьявола.
— О да, помню этот случай, — сказала Эстер. — Но ведь та женщина — сумасшедшая.
— Ну да. Только ведь она не знала, что сошла с ума. И никто вокруг не знал. Никто и не подозревал, что творится в голове у этой несчастной. Вот я и говорю, разве тебе ведомо, что творится в голове у меня. А может, я тоже сумасшедшая. Может, я вдруг поняла, что в твою мать вселился бес и поэтому ее надо убить.
— Какая чушь, Кирсти! Совершенная чушь.
Кирстен Линдстрем со вздохом опустилась на стул.
— Да, — сказала она. — Действительно, чушь. Я очень любила твою мать. Кроме добра, ничего от нее не видела. Но я вот о чем толкую, Эстер, постарайся понять и поверить. Теперь ты ничего не должна считать чушью. И еще ты никому не должна доверять, в том числе и мне.
Эстер в упор смотрела на Кирстен Линдстрем.
— Вижу, ты настроена решительно, — сказала она.
— Очень решительно. Мы все должны быть решительными и играть в открытую. Нечего притворяться, что ничего не случилось. Этот человек — глаза бы мои его не видели! — убедил всех, что Жако не убийца, так я понимаю. Значит, убийца кто-то другой, и этот кто-то — один из нас.
— Нет, Кирсти, нет. Может быть, это кто-то, кто…
— Что?
— …ну, например, хотел что-нибудь украсть или затаил злобу против мамы.
— И ты думаешь, твоя мама впустила бы его в дом?
— Вполне возможно. Ты же знаешь, какая она была. Если бы кто-то заявил, что пришел рассказать о несчастном заброшенном ребенке, с которым дурно обращаются… Неужели ты думаешь, что мама не впустила бы этого человека, не провела бы к себе в кабинет, не выслушала бы?
— Что-то не верится, — возразила Кирстен. — Не могла твоя мать позволить взять ему кочергу и уж тем более допустить, чтобы он подкрался сзади. Нет, с ней в комнате был кто-то из близких, с кем она чувствовала себя совершенно спокойно.
— Перестань, Кир ста, — вырвалось у Эстер. — Не хочу тебя слушать! Зачем вспоминать весь этот ужас?
— Затем, что он опять здесь, совсем близко. Больше ничего говорить не стану, но предупреждаю тебя — не доверяй никому, даже тому, кого, как тебе кажется, ты хорошо знаешь и в ком уверена. Берегись меня, берегись Мэри, берегись своего отца и Гвенды Воэн — тоже.
— Подозревать всех? Разве я смогу так жить?
— Хочешь знать мое мнение? Уезжай из этого дома.
— Сейчас не могу.
— Почему? Из-за молодого доктора?
— Не понимаю, о чем ты говоришь, Кирсти. — Щеки Эстер вспыхнули.
— Я говорю о докторе Крейге. Очень приятный молодой человек. И врач он хороший, такой внимательный, добросовестный. Считай, тебе повезло. И все-таки, думаю, лучше бы отсюда уехать.
— Чепуха! — раздраженно выпалила Эстер. — Чепуха, чепуха, чепуха! Ох, и зачем только этот Колгари сюда явился!
— Вот именно, — подхватила Кирстен. — Глаза бы мои его не видели.
Лео Аргайл подписал последнее из писем, которые перед ним положила Гвенда Воэн.
— Все? — спросил он.
— Да.
— Неплохо сегодня поработали.
Гвенда наклеила марки и собрала письма в стопку.
— Тебе не кажется, что сейчас самое время отправиться за границу? — спросила она.
— За границу? — рассеянно переспросил Лео Аргайл.
— Да. Разве не помнишь? Ты же собирался поехать в Рим и в Сиену[245].
— Ах, да-да, конечно.
— Хотел ознакомиться с архивными документами, о которых тебе писал кардинал[246] Массилини.
— Да, помню.
— Может быть, забронировать билет на самолет или предпочтешь поезд?
Будто вернувшись мыслями откуда-то издалека, Лео Аргайл посмотрел на Гвенду и слабо улыбнулся.
— Кажется, тебе не терпится избавиться от меня, Гвенда?
— Ах, нет, дорогой, нет.
Она поспешно подошла к нему, опустилась на колени у его кресла.
— Я бы никогда с тобой не расставалась. Никогда. Но… но, думаю… думаю, лучше тебе отсюда уехать после… после…
— После того, как здесь появился доктор Колгари?
— Лучше бы он вообще не являлся, — сказала Гвенда. — Пусть бы все оставалось как было.
— Значит, пусть бы Жако был осужден за преступление, которого не совершал.
— Но мог бы совершить. В любую минуту мог бы. По-моему, это чистая случайность, что он его не совершил.
— Удивительно, — задумчиво проговорил Лео. — Я ведь никогда по-настоящему не верил, что Жако на это способен. Конечно, пришлось сдаться, улики были неопровержимые. Но все равно мне не верилось.
— Почему? Ведь Жако всегда был такой необузданный.
— Да, это правда. Лез в драку с другими детьми, чаще всего с теми, кто слабее его. Но я и вообразить не мог, что он осмелится поднять руку на Рейчел.
— Почему?
— Он ее боялся, — сказал Лео. — Она у всех вызывала почтение. И Жако не был исключением.
— Не кажется ли тебе, — проговорила Гвенда, — что именно потому и… — Она умолкла.
Лео вопросительно на нее посмотрел. Она слегка покраснела, сама не понимая почему, и отвернулась. Потом встала и подошла к камину. «Да, — подумала она, присев на корточки и протягивая руки к огню, — Рейчел у всех вызывала почтение. Такая самодовольная, уверенная в себе, настоящая пчелиная матка, которая всеми нами распоряжается. Кто-то, сам того не осознавая, мог хватить ее кочергой, только бы заставить умолкнуть раз и навсегда. Рейчел всегда права, Рейчел лучше всех все знает, Рейчел всегда своего добьется».
Гвенда вскочила на ноги.
— Лео, — позвала она, — нельзя ли… нельзя ли нам пожениться, не дожидаясь марта?
Лео поднял на нее взгляд, потом как бы через силу проговорил:
— Нет, Гвенда, нельзя. По-моему, это не слишком разумно.
— Почему?
— Мне кажется, не стоит ничего предпринимать сгоряча.
— Что ты хочешь сказать?
Гвенда подошла к нему, снова опустилась на колени.
— Лео, что ты хочешь этим сказать? Объясни мне.
— Только то, что я уже сказал, дорогая, — не следует действовать сгоряча.
— Но в марте мы ведь поженимся, как собирались?
— Надеюсь… Да, надеюсь.
— Ты говоришь так, будто не уверен в этом… Лео, тебе уже все равно?
— Ну что ты, родная. — Он положил руки ей на плечи. — Ты — единственное, что у меня есть на свете.
— Ну, тогда… — нетерпеливо проговорила Гвенда.
— Нет. — Лео поднялся. — Нет. Пока еще нет. Надо подождать. Мы должны быть уверены.
— В чем?
Он ничего не ответил.
— Ты ведь не думаешь… Не можешь ведь ты думать… — заговорила Гвенда.
— Я… я ничего не думаю, — сказал Лео.
Дверь отворилась, и вошла Кирстен Линдстрем с подносом, который она поставила на письменный стол.
— Чай, мистер Аргайл. А для вас, Гвенда, принести чашку сюда или будете пить внизу?
— Сейчас спущусь в столовую. Письма я уношу. Их надо отправить.
Чуть дрожащей рукой Гвенда взяла только что подписанные Лео письма и вышла. Кирстен Линдстрем посмотрела ей вслед, потом обернулась к Лео:
— Что это вы ей сказали? Она сама не своя.
— Ничего. — Голос у Лео был утомленный. — Ровным счетом ничего.
Кирстен Линдстрем пожала плечами и удалилась, не сказав более ни слова. Тем не менее весь ее вид выражал очевидное неодобрение. Лео вздохнул и откинулся в кресле. Страшная усталость навалилась на него. Он налил себе чаю, но не притронулся к нему. Сидел, глядя перед собой невидящим взглядом. Ему вспоминалось прошлое.
Общедоступный клуб в восточной части Лондона, устройством которого он был тогда увлечен… Именно здесь он впервые встретился с Рейчел Констем. Она как живая стояла сейчас у него перед глазами. Среднего роста и довольно ширококостная, она была одета в дорогое платье, чего он в то время еще не умел оценить. Правда, это платье не прибавляло ей элегантности. Девушка с круглым серьезным личиком, пылкость и простодушие которой так его привлекали. Как много предстояло сделать, как много на свете такого, чем просто необходимо заняться! Она говорила хоть и бессвязно, но с такой горячностью, которая не могла не вызвать у него сочувствия. Ибо он тоже считал, что им предстоит много свершений, ради которых и стоит жить. Впрочем, он умел смотреть на вещи с известной долей иронии, и поэтому не был уверен в том, что их достижения всегда так уж велики и бесспорны. Зато у Рейчел не было никаких сомнений. Если сделать то-то и то-то, обеспечить средствами такое-то заведение или общество, то желаемый результат последует сам собой.
Теперь-то он понимал, что она никогда не считалась с самими людьми. Она воспринимала их исключительно как часть некой умозрительной проблемы, которую ей надо решить. Ей было невдомек, что каждый человек — это личность, что у каждого есть свои особенности. Он, помнится, говорил ей тогда, что не следует ожидать слишком многого. Но она всегда рассчитывала на самый блестящий результат, хотя и уверяла, что это не так. Да, она всегда ожидала слишком многого и поэтому постоянно испытывала разочарование. Он сразу в нее влюбился и был приятно удивлен, узнав, что она дочь богатых родителей.