Гомбрович
Сначала элитарное мышление доступно только посвященным, затем распространяется все шире, охватывая если не массы, то, во всяком случае, людей, читающих книги. Так произошло с Гомбровичем и его бунтом против отечества. Можно предполагать, что своей славой в Польше он обязан именно этому бунту, который внезапно стал явным, а не другим особенностям своего творчества. Бунт против земли отцов (но во имя ли сыновей?) теперь настолько общее явление, что даже такой, не слишком склонный к ура-патриотизму человек, как я, ощущает неуместность беспрестанных сетований и насмешек над самими собой.
Африка
— Ну вот ты и в Африке. Ты счастлив? — спросили негритянского поэта из Америки. — Никаких порядком надоевших белых, одни черные.
— Но я не переношу глупости и темноты черных! Одно утешение, что я не такой, как они, — я ведь родом из необыкновенно умного негритянского племени.
Допускает ли категория возвышенного
Допускает ли категория возвышенного в современной литературе, например, описание совокупления? В принципе, нет, потому что человеческое тело драматично и в то же время комично, если не трагикомично. Мне известен один случай: у поэтессы Анны Свирщинской, хотя на самом деле она описывает чувство благодарности судьбе за подаренные минуты счастья.
Стойкость
Иностранцы не могли понять, что кроется за стойкостью этого человека, но я со своим предвоенным опытом не должен был позволить ввести себя в заблуждение. Многие приняли коммунизм потому, что он играл на лучших струнах их политического сознания. Но были и те, кто мог ему противостоять, опираясь на свои худшие черты.
Мои суждения
Мои суждения о Польше межвоенного двадцатилетия подозрительны мне самому. Никто из моих одноклассников в Первой мужской гимназии имени короля Сигизмунда Августа не мог ни чувствовать, ни думать так, как я. Приписать это своеобразие моей незаурядной впечатлительности и уму значило бы и сейчас, под конец жизни, по-прежнему грешить наглостью.
Тоска
Тоска, большая любовь, вера, надежда — и все это результат самовнушения: думая так, он начинал понимать, чем отличался девятнадцатый век от его столетия. То был век чувств, чувствительности и мелодрам, силе переживаний которого, возможно, стоило позавидовать.
Вымыть
Под конец жизни поэт думает: «В какие только мании и дурацкие идеи своей эпохи я ни погружался! Сунуть бы меня в ванну и тереть, не жалея сил, пока не смоется вся грязь. Но ведь только благодаря этой грязи я стал поэтом двадцатого века, и верно, так хотел Господь Бог, дабы от меня была польза».
Образец нравственности
Мой образец нравственности: те, что всю жизнь служили разуму и сохранили эту страсть и в восемьдесят лет, и до конца.
Польский писатель
У польского писателя есть мощное средство против одиночества. Это ощущение участия в общем деле, совершенствующемся на протяжении столетий. Это почти физическое общение со всем, что написано и продумано по-польски сейчас, то есть в точке, где сходится прошлое и будущее. Кто лишен этого, пусть лучше постарается избежать одиночества, потому что в гаком случае быть одиноким особенно страшно.
Даты
Он родился, скажем, в 1811-м. И разве ему, дожившему до 1896-го, следовало беспокоиться о том, что станет с человечеством, с его страной, с его городом в двадцатом веке? Полностью разделяя привычки и заботы своего круга, он был страшно занят тем, что давал оценку своим современникам, их взглядам, достижениям, сообществам и так далее. А ведь уже готовились ужасы двадцатого века, которых ему не довелось увидеть. Данте, беседуя с обреченными на муки в Аду, уже знал, что случилось позже, после смерти этих несчастных. Но о чем мог бы поведать духам из предшествующей исторической эпохи Новый Данте, обремененный знаниями о том, что случилось позже, пишущий, скажем, в 1960-м?
Осмотрительность
Осторожнее. Осторожнее.
Солнце в трещинах стен, надрываются сизари.
Школьники разгуливают с эскимо на палочках,
с флажками, зелеными воздушными змеями.
Цветочницы в скверах отряхивают от воды
вынутые из ведра охапки белых пионов.
Осторожнее. Осторожнее.
Белые булки на полках пекарен, их запах
пропитывает узкую улочку из конца в конец.
Девушка в желтой блузке и парень в черном
свитере смотрят на бегущие трамвайные рельсы.
Праздничное суденышко на реке тянет
под облаками.
Осторожнее. Осторожнее. Память подводит.
Мы чтим эту землю — памяти наперекор.
Ведь это был только сон, тяжкий сон,
оставляющий шрамы
в лабиринтах теплого тела.
И сновидец гее проговорится, чтобы ничем
не нарушить
ритуал поклонов и улыбок.
А то вдруг вспыхнет, сверкнет да
и займется огнем все то,
что на поверку было неправдой.
Я видел
Я был и знаю, потому что видел. Вокруг меня люди, которые родились позже, но мне все кажется, что и им известно кое-что из моего опыта. На самом же деле они ничего не знают, а если и знают, то через пятое на десятое. То же самое относится и к подробностям моей биографии, и к книгам, которые я написал. Мы воображаем, что другие следят за этим и что это им интересно. Они что-то там слыхали, но смутно и неточно. Какая-то из книг попала им в руки, и по ней они судят об остальных книгах.
Раздельность
Представление о раздельности души и тела как бы заложено в нашем разуме, и верить в рассказы о духах нам так же легко, как и нашим предкам тысячи лет назад.
Если бы
Если бы можно было верить, что со смертью все кончится! Тогда бы мы не боялись, что нам будут; показывать наши дела под громогласный хохот. Или что мы будем с ясным сознанием взирать на любимое свое захолустье, не в силах предотвратить людские ошибки и преступления. И вспомнится тревога Мицкевича, говорившего, что дух мало что может без тела.
Нравы
Бесконечны возможности рода человеческого в области нравов и моды. Только представить себе, каковы были эти нравы сто, тысячу, пять тысяч лет назад. Но одно оставалось неизменным: все крутилось вокруг наготы, явной или скрытой, мужчины и женщины и их полового акта. Испражнения, менструация, совокупление, беременность: есть культуры, в которых это маскировалось, и культуры, в которых можно было говорить об этом свободно.
Благородство
Когда я пребывал, как говорится, в согласии с Богом и миром, то чувствовал себя не в своей тарелке, словно кем-то прикидывался. А вновь оказавшись в шкуре грешника и маловера, обретал свою подлинность. Так повторялось в моей жизни не раз. Мне, безусловно, нравился собственный благородный образ, но едва я нацеплял такую личину, совесть подсказывала, что это обман — и других, и себя.
Понятие sacrum необходимо, но оно невозможно без осознания своей греховности. Я нечист, я грешник, я недостойная личность, и даже не из-за своих поступков, а по причине сидящего во мне зла. И только признав, что нет у меня оснований метить слишком высоко, я чувствую себя самим собой.
85 лет
Ах, этот мой юбилей, эти цветы, аплодисменты, тосты. Если бы стало известно, о чем я думаю! Этакий бесстрастный подсчет прибылей и убытков. Убытки — фальшивые слова, вышедшие из-под моего пера, слова, которых не вернешь, ибо они напечатаны и останутся навсегда, причем они-то и окажутся самыми привлекательными и будут чаще всего повторяться. И я спрашивал себя: неужели за то, чтобы написать сколько-то действительно хороших вещей, нужно расплачиваться не только изломанной жизнью, как я, но и шелухой, сором на пути к нескольким поистине чистым знакам?
Все не так
Восемьдесят пятый день рождения, слава и почести в избытке. И все время словно другим, внутренним слухом прислушиваешься к чтению приговора. Да, так и должно было случиться, я предчувствовал это в ранней молодости. Но твой дар не заслужен, и ты это сознаешь. Кругом болтают, болтают, а я иду к трону Судии со своей безобразной душой.
Стремление к истине
Стремишься к истине — и натыкаешься на стихи и рассказы, а тогда становится стыдно, ибо все это только мифология — и не было так, и ты так не чувствовал. Это сам язык раскидывал свою шелковую пряжу, чтобы закрыть то, что без него было бы ничем.
Нет худа без добра
Он был настолько застенчив, что появляться в обществе для него было сущей мукой. Неловкий, не знающий основных принципов Kinderstube, он обливался потом, краснел — да, да, именно он, тот самый, словно актер в светском theatrum смокингов, вечерних платьев, parties и банкетов. Такая роль должна была достаться кому-нибудь лучше подготовленному. В то же время его неподготовленность позволяла понимать: все, что прячется под покровом формы, исковеркано, хрупко, несуразно, преувеличено, восторженно, слишком чувствительно; неуместно, мелочно и глупо — это как чулок со спустившейся петлей, отломавщийся каблук, отсутствие необходимого именно сейчас тампона. Женщины, похоже, ближе к обычному сумбуру распадающейся действительности — хотя как раз сейчас они за дверью с надписью «для дам» деловито щелкают замками сумочек и пудрят себе носы. Они — воплощенная метафора понятий «фасонить» и «недотепа».