Эти взаимосвязи, которые здесь формулируются лишь в предварительном виде, чтобы получить полное подтверждение и завершенность лишь постепенно, по мере выяснения структуры изучаемого общества в целом, становятся отчетливее, если посмотреть, какие атрибуты считаются подобающими для следующей группы домов в иерархии, пока еще тоже домов буржуазии. Это те «частные дома», которые сооружают себе для постоянного местожительства богатые буржуа. Эти дома «должны иметь облик, лишенный как красоты особняка, так и простоты обычных домов (т. е. предшествующей группы). Архитектурные ордеры ни в коем случае не должны использоваться для их украшения, независимо от богатства тех, для кого они строятся»[45].
Вот что значит поистине мыслить по-сословному, а именно — в духе высших сословий дореволюционной Франции! Величина и украшение дома ставятся в зависимость не от богатства его владельца, но лишь от его сословно-социального ранга, а тем самым от его репрезентативных обязанностей[46].
Если мы посмотрим на структуру такого дома[47], то, в общем и целом, мы встретим в ней те же самые элементы, что и в дворянском особняке. Устройство дома у аристократии — слоя, задающего тон во всех вопросах жизнеустроения, — служит образцом и для устройства домов высшей буржуазии. Но все размеры уменьшены. Главный двор и, прежде всего, оба задних двора очень невелики; соответственно, малым объемом ограничены и расположенные вокруг помещения для домашних работ; есть одна кухня, одна кладовая и маленькая кондитерская кухня, более ничего. Апартаменты хозяина и хозяйки дома придвинуты очень близко друг к другу — это символ и в то же время один из определяющих факторов относительной тесноты буржуазного брака сравнительно с просторностью брака придворно-аристократического. Но прежде всего, совершенно уменьшились общественные комнаты. Парадный апартамент, примечательным образом, совершенно отсутствует. Круглый салон остался, но он меньше и ограничен одним этажом, к нему с одной стороны присоединяется удлиненная комната, соединяющая в себе функции кабинета и галереи, с другой стороны — маленький будуар, с третьей — «salle de compagnie». Передняя перед нею выполняет одновременно функцию столовой комнаты для семьи. Если она используется в этом качестве, то прислугу отсылают в вестибюль у входа. Вот и все общественные комнаты, какие здесь есть.
Проявляющееся в этом различие между структурой буржуазного и придворно-аристократического общества весьма показательно. В жизни придворного человека светское общение занимает совершенно иное пространство и совершенно иное время, чем в жизни человека буржуазного общества. Число людей, которых может или должен принять у себя придворный человек, больше; число людей, с которыми должен и может общественным (т. е. в его случае — частным) образом поддерживать контакты буржуа[48], меньше. Первый тратит на светское общение совершенно иной объем времени, чем второй. Сеть прямых отношений у него мельче и плотнее, общественные контакты многочисленнее, непосредственная связь с обществом больше, чем у занятого профессиональной деятельностью буржуа, у которого бесспорный приоритет принадлежит контактам, опосредованным его делами, деньгами или товарами.
Все это еще справедливо для времен приблизительно до шестидесятых и семидесятых годов XVIII века. В это время социальный и экономический подъем буржуазных профессиональных групп постепенно становится все заметнее, а значительные части дворянства все больше беднеют. Но как юридически, так и в сознании общества, и в социальном обиходе разделяющие сословия барьеры остаются еще довольно прочны.
Какие атрибуты считаются в «свете» подходящими для особняков, «обиталищ вельмож» (les demeurs des grandseigneurs)? «Вид их отделки, — говорит о них Энциклопедия, требует красоты, соответствующей происхождению и рангу тех, для кого они строятся, но при этом они никогда не должны демонстрировать того великолепия, которое подобает только дворцам королей»[49]. Культурные формы, которые мы воспринимаем чисто эстетически, как варианты определенного стиля, воспринимаются самими современниками в то же время и как в высшей степени дифференцированное выражение социальных различий. Каждый из этих особняков строится первоначально для совершенно определенного заказчика, для совершенно определенного «дома»; и архитектор старается зримо представить в облике и украшении здания социальный статус его обитателя.
Считается, что жилище принца, командующего армией жилище кардинала, дом «premier magistrat», т. е. лица, занимающего одну из высших судебных должностей, и, наконец, дом «ministre éclairé», которому поручены правительственные дела, должны выглядеть совершенно иначе, чем дом простого маршала Франции, или епископа, или «président a mortier», т. е. людей, стоящих в иерархии знати, духовенства, судебных или канцелярских чиновников на ступени рангом пониже. Ибо все они как люди, «которые не обладают тем же рангом в обществе, должны иметь жилища, устройство которых демонстрирует их более высокое или более низкое положение по отношению к другим сословиям государства»[50].
«Жилища принцев именуются дворцами (palais), точнее говоря, дворцами второго класса (сравнительно с королевскими дворцами), жилища прочих — только „большими особняками“» (des grands hôtels). Но у обоих видов домов их украшение должно соответствовать социальной функции:
«Что касается жилища военного, то следует руководствоваться военным характером, проявляющимся в прямолинейности, в почти одинаковых пространствах и в архитектуре, черпающей свои истоки в дорическом ордере.
Для жилища священника выбирают менее суровый характер. Это проявляется в расположении основных его элементов, в хорошо организованной статичности и в стиле, который никогда не будет нарушен фривольностью орнамента.
И, наконец, в случае жилья магистрата мы столкнемся с характером, который должен проявляться в общем рисунке форм жилища и распределении его частей — единственном средстве недвусмысленно продемонстрировать, начиная со двора, значение, набожность, учтивость.
В остальном, повторяем, следует не забывать избегать в этих разных родах композиции величия и великолепия, характеризующих королевские дворцы»[51].
Структуру общества мы сумеем понять, только если мы увидим его одновременно из перспективы «Они» и из перспективы «Мы». В настоящее время нередко дело все еще представляется так, будто единственный метод, с помощью которого можно получить высокую степень достоверности из перспективы «Они», есть квантитативный метод — подсчет голов, использование статистических измерительных приборов. Как мы видим, есть и иные пути. Они особенно нужны нам, если мы стараемся дать определение таких фигураций, к которым невозможно найти научный подход одним только мысленным раздроблением их на атомы — отдельные действия, отдельные мнения, переменные — или же атомы какого угодно иного характера.
Исследование устройства домов у людей двора и того, как они сами его воспринимали, их собственного «образа», — это пример анализа фигураций, проводимого одновременно из перспективы «Они» и из перспективы «Мы». Сам общественный канон устройства дома или, как это по традиции выражают, «объективная сторона устройства дома у придворных» составляет исходный пункт. Ее можно отличать, но совершенно невозможно отделить от «субъективных» аспектов устройства дома, от того, как сами современники его воспринимают и обосновывают.
В этом отношении исследование организации дома и пространства в придворном обществе позволяет нам сделать первый шаг к пониманию общественной структуры, с которой мы имеем здесь дело. Эту структуру мы при таком исследовании видим как из перспективы «Они», так и из перспективы «Мы»: мы видим ее как фигурацию других людей, о которых мы говорим «они»; и мы видим в то же время, как видят ее сами эти люди, как они видят себя, когда говорят «мы».
Это иерархически упорядоченное общество. Но это сословное общество эпохи абсолютизма отличается от предшествовавшего средневекового сословного общества тем, что представители королевской власти получили однозначный перевес над сословиями. Распределение власти, бывшее еще относительно зыбким в Средние века, стало более стабильным. То, что власть короля намного превосходит власть всех прочих дворян, высшего духовенства и высших чиновников, теперь не подлежит сомнению. Это находит символическое выражение в том, что никто другой не в состоянии и не может осмелиться выстроить себе дом, который бы по своей величие, по своей пышности и изяществу отделки сравнился с домом короля или тем более превосходил его За другими членами королевского дома следуют три категории элит: высшее «дворянство шпаги», высшее духовенство, корпус высших судебных и административных чиновников. Внутри каждого из этих слоев господствует иерархический порядок. За ними следуют, также в иерархическом порядке, средние и низшие слои каждого из этих трех сословий. Несколько выпадают из строя финансисты, сильно разбогатевшие буржуа. Среди их наиболее выдающихся представителей — налоговые откупщики и другие люди, финансирующие государственные предприятия.
«Третье сословие» — это уже вовсе не настоящее сословие, но сборище различных профессиональных групп, общественная структура которых все меньше и меньше соответствует форме «сословия», поддерживаемой сверху. К этому «сословию» в качестве самого низшего слоя принадлежит «народ» (peuple) — крестьяне, мелкие земельные арендаторы, мелкие ремесленники, рабочие, лакеи и другой обслуживающий персонал. Но к народу относятся также (вспомним о разделении «maisons particulières» на два класса, которое этому, по крайней мере приблизительно, соответствует) средние буржуазные слои, выстроенные в длинную иерархическую лестницу: купцы, предприниматели, адвокаты, прокуроры и врачи, артисты, препо