изни, в течение всей своей жизни либо, наконец, только после смерти. Чем больше, таким образом, сфера воздействия такого человека, которое часто — хотя и не всегда — может быть одновременно и пространственным и исторически-временным, тем более великим он нам представляется.
Тот парадокс, о котором мы только что говорили применительно к «величию» Людовика XIV, указывает на своеобразное обстоятельство. Бывают ситуации, в которых важнейшая и наиболее богатая последствиями задача может быть как раз решена не теми людьми, которые обладают богатым запасом того, что мы, романтически приукрашивая, понимаем как оригинальность или творческую силу, не теми людьми, которые отличаются чрезвычайной ударной силой и активностью, но людьми совершенно заурядными. Так обстояло дело с Людовиком XIV. Задачу его правления мы уже обрисовали: в противоположность восходящему харизматическому правителю, он должен был воспрепятствовать тому, чтобы социальное давление подвластных ему людей, и в особенности элиты, было обращено в одном и том же направлении.
Людовик XIV пережил в юности эпоху Фронды, когда была сделана попытка произвести, в ущерб его династии действительный переворот существующего порядка. Атака почти всех групп была обращена тогда в одном и том же направлении — против представителя королевской власти. Это единение сравнительно скоро вновь разрушилось. Когда Людовик XIV достиг совершеннолетия и вступил на престол, неограниченная власть короля вновь уже была восстановлена. Людовик XIV принял это господство по праву наследника. Основная задача правления, к выполнению которой он тем самым приступил, состояла не в завоевании и новом созидании, но в сохранении и консолидации, во всяком случае, в развитии существующей системы власти. Он должен был тщательно следить за той системой напряжений, которая соединяла различные сословия и слои общества, и поддерживать ее. Гениальный новатор был бы, вероятно, сломлен такой задачей; он, может быть, ошибся бы в управлении этой машиной и разрушил бы благоприятную для себя ситуацию. Людовик XIV новатором не был, и ему не было нужды быть таковым: «Если бы он был вялым и неуравновешенным, конфликты между разными институтами превратили бы монархию в анархию, как это и произошло спустя столетия. Человеку таланта и мощи эта медленная и сложная машина мешала, и он ее разрушил. Но поведение короля отличалось спокойствием и стабильностью, и, осознавая свои собственные достоинства, он в то же время нуждался в идеях других»[119].
Уровень развития Людовика XIV был, по мнению Сен-Симона, ниже среднего. Это, вероятно, преувеличение, хотя и не очень сильное.
К этому добавилось и то, что все его воспитание, связанное, в том числе, и с развитием его умственных способностей, оказалось довольно запущенным. Неспокойные времена, на которые пришлась пора его юности, не оставляли его воспитателям, среди них, прежде всего, Мазарини, достаточно свободного времени, чтобы обеспокоиться его образованием. «Нам часто приходилось слышать, как он говорил об этих временах с досадой. Он рассказывал даже, что однажды вечером его нашли в саду Пале-Рояля упавшим в бассейн. Чтению и письму его почти не учили, и он остался таким невеждой, что ничего не знал о самых известных событиях в истории»[120]. Сам Людовик XIV сказал однажды[121]: «Чувствуешь гложущую тоску, когда не знаешь вещей, знакомых всякому другому».
Однако он, без сомнения, был одним из величайших королей и одним из самых влиятельных деятелей в европейской истории. Собственно, его специфическая задача — защитить и развить принятое им в виде наследства положение, сопряженное с большой властью, — не просто была ему по силам. Он был словно создан для этой задачи. И решая ее с великим мастерством, он действовал одновременно в интересах всех тех, кто был в той или иной форме причастен к блеску его власти, даже если сами они в то же время были во многих отношениях этой властью подавлены[122]: «Великое могущество и авторитет Людовика XIV происходили из соответствия его персоны духу времени».
Интересно видеть, как он сам, в точном соответствии со своими собственными потребностями и склонностями, формулирует предстоящую ему задачу — задачу властителя.
«Вам не следует думать, — говорил он однажды своему сыну[123], — будто государственные дела — это нечто вроде тех темных проблем науки, которые, может быть, заставляли Вас скучать. Задача королей состоит главным образом в том, чтобы пускать в ход „здравый смысл“, которым всегда можно пользоваться совершенно естественно и без труда… То, что всего нужнее для решения этой задачи, бывает одновременно приятным; ибо задача эта, если сказать одним словом, заключается, сын мой, в том, чтобы, не смыкая глаз, смотреть повсюду, непрестанно узнавать новости из всех провинций и из всех стран, выведывать тайны всех дворов, настроение и слабости всех принцев и всех министров иностранных дел, получать информацию о бесконечном множестве обстоятельств, о которых люди думают, что они нам неизвестны, и так же точно видеть в своем собственном окружении то, что от нас с величайшей тщательностью скрывают, до конца обнаруживать перед собою воззрения и соображения своих собственных придворных».
Иначе говоря, этот монарх был одержим любопытством в отношении всего, что происходило в людях его ближайшего и более далекого окружения. Узнавать их скрытые побуждения было для него своего рода спортом, доставляло ему в то же время чрезвычайное удовольствие. Между тем это была и одна из важнейших задач, которые возникали перед ним вследствие его общественной функции правителя. Кроме того, здесь мы видим, до какой степени в представлении этого властителя весь мир казался продолжением его двора, а именно управляемым наподобие этого двора.
То, что «господство» есть многосложная деятельность, что управление людьми относится к числу важнейших функций в этом комплексе функций, который называется «господством», мы уже подчеркивали. Управление людьми оказывается центральной функцией как в харизматическом и покоряющем типе господства, так и в защищающем и охраняющем господстве Людовика XIV.
Между тем характер правления в этих случаях весьма различен. В тех словах Людовика XIV, с которыми он обращался к своему сыну, вскользь упомянуто, как и с помощью чего управлял этот защищающий и охраняющий властитель: с помощью точного расчета страстей, слабостей, ошибок, секретов и интересов всех людей. Мышление человека, во всяком случае «человека в определенной ситуации» (которое было показано выше как характерная черта придворных людей вообще), обнаруживается и у короля. У всех прочих придворных людей, испытывающих давление со всех сторон, оно имеет значение инструмента борьбы, служащего для самоутверждения и самовозвышения в конкуренции за возможности престижа — «кто амбициозен, тот должен быть хорошо осведомлен»[124]. У короля, испытывающего давление только снизу, оно имеет смысл инструмента борьбы с нижестоящими, инструмента господства.
Властитель, стремящийся к покорению и завоеванию, должен в значительной степени полагаться на искреннюю душевную преданность ему людей его окружения. Он может рассчитывать на них, потому что их интересы в значительной мере совпадают с его интересами. Давление, которое он на них обязательно оказывает, находит себе разрядку, находит свой зримый для каждого затронутого им человека смысл и цель в их совместном действии в рамках всей сферы господства.
И, напротив, властитель, исполняющий функцию сохранения господства, в положении Людовика XIV, который уже испытал угрозу снизу и живет под гнетом подобной же угрозы, никогда не сможет столь же полно рассчитывать на искреннюю душевную преданность подвластных ему людей. Давление, которое сам он вынужден оказывать для сохранения своего господства, не находит себе разрядки в совместном действии, по крайней мере до тех пор, пока король не ведет войны. Поэтому наблюдение и надзор за людьми являются для него незаменимым инструментом его господства. Как об этом говорится в его собственном же учении, Людовик XIV решал эту задачу с той силой и настойчивостью, которые вполне соответствовали тому удовольствию, какое он при этом испытывал. На примере его практики мы еще раз увидели, как это принуждение и тенденция наблюдать за людьми, которая характерна для придворной знати так же точно, как и для короля, обращаются, в случае короля, непосредственно против знати и служат для ее усмирения[125]:
«Стремление короля знать все, что вокруг него происходило, росло и росло; он поручил своему первому камердинеру и губернатору Версаля принять на службу нескольких швейцарцев. Эти швейцарцы получили королевскую ливрею, подчинялись только вышеназванным лицам и имели секретное поручение: день и ночь, утром и вечером прогуливаться повсюду по переходам и пассажам, дворам и садам, скрываться, наблюдать за людьми, следовать за ними, смотреть, куда они идут и когда возвращаются, подслушивать их разговоры и давать обо всем подробный отчет».
После всего сказанного выше о структуре «защищающего господства» едва ли нужно отдельно подчеркивать то, что в рамках всеобщего надзора для короля-консерватора, в положении которого был Людовик XIV, особо важную роль играло наблюдение за интригами и ссорами между людьми при дворе. Сохранение напряженной ситуации среди подданных было для короля жизненно важно, поскольку единство между ними, безусловно, угрожало бы его собственному существованию. Тем не менее, интересно то, насколько он осознавал эту свою задачу и поддерживал — даже создавал — разделения и несоответствия между людьми, как в большом, так и в малом