Итак, повторяя вкратце сказанное, пусть наша дама имеет познания в литературе, в музыке, в живописи, умеет танцевать и поддерживать праздничное веселье. Прибавим к этому скромную умеренность, поддержание доброй славы о себе и остальное, что мы выше сочли важным для придворного. Так она будет весьма изящной в своих речах, в смехе, в играх, в остротах – словом, во всем – и способной непринужденно вести беседу, вставить, в пределах приличного, острое и меткое слово, шутить с любым человеком, с каким ей случится иметь дело. И хоть кажется, что сдержанность, великодушие, воздержность, крепость духа, осмотрительность и другие добродетели не имеют значения в досужей беседе, пусть наша дама украшается ими всеми, не столько ради самой беседы – хотя они и в беседе могут пригодиться, – сколько чтобы просто быть добродетельной. Чтобы добродетели вызывали почтение к ней и все, что она ни делает, составлялось бы из них.
– Нет, это просто изумительно! – расхохотался синьор Гаспаро. – Раз уж вы даровали женщинам и науки, и великодушие вместе со сдержанностью и умеренностью, как это вы еще не додумались вверить им управление городами, составление законов, командование войсками? И как мужчин еще не отправили на кухню и не посадили за прялку?
Также смеясь, Маньифико ответил:
– Да это, возможно, было бы и не худо!
И он продолжил:
– Неужели вам не известно, что Платон, поистине не бывший большим поклонником женщин, вверяет им охрану города, а другие бранные дела оставляет за мужчинами?{351} Вы не верите, что среди них найдутся многие, которые сумели бы править городами и командовать войсками не хуже мужчин?{352} Я не вверил им этих обязанностей лишь потому, что сочиняю придворную даму, а не королеву. Но уже вижу, что вы хотели бы исподволь вновь повторить ту хулу, что вчера синьор Оттавиано возвел на женский пол: будто они – несовершенные существа, не способные ни на какое доблестное деяние и не имеющие ни достоинства, ни цены в сравнении с мужчинами. Однако, поистине, и он, и вы находитесь в тяжком заблуждении, коли думаете так.
– Я не собираюсь повторять ничего из уже сказанного, – ответил синьор Гаспаро. – Это вы принуждаете меня говорить слова, которые могут быть обидны для наших дам, чтобы ожесточить их против меня, сами притворной лестью желая заслужить их милость. Но они настолько рассудительнее других женщин, что больше любят правду, даже если она будет не совсем в их пользу, чем ложные похвалы. Они не оскорбятся, если кто скажет, что достоинство мужчин выше, и сами сознаются, что вы тут наговорили небылиц и будто на смех приписали придворной даме какие-то небывалые вещи и столько добродетелей, что куда там Сократу, Катону и всем философам, сколько их ни есть на свете! По правде сказать, я удивлен, что вы не постыдились настолько перейти все границы. Вам вполне было бы достаточно сделать вашу придворную даму красивой, скромной, честной, любезной и чтобы она умела, не нарушая приличий, развлекать всех танцами, музыкой, играми, шутками, остротами и другими вещами, которые устраиваются при дворе ежедневно. Но дать ей знание обо всем на свете, да еще приписать ей добродетели, столь редкие даже среди мужчин, не только ныне, но и в прежние века, – такого ни стерпеть, ни слушать невозможно!
А что женщины суть создания несовершенные и, следовательно, ниже мужчин и не способны на их доблести, – на этом я вовсе не собираюсь настаивать, ибо добродетелей присутствующих здесь дам хватит, чтобы уличить меня во лжи. Я лишь повторяю то, что оставили нам в своих писаниях мудрейшие из людей: что природа, всегда намереваясь и замышляя создавать вещи более совершенные, если бы могла, постоянно производила бы мужчин; а когда рождается женщина, это изъян или ошибка природы, противная тому, что она хотела бы сотворить. Как мы наблюдаем это в случаях, когда кто рождается слепым, хромым или с каким иным недостатком или когда на дереве появляются многие плоды, которые так и не вызревают, так и женщину можно назвать существом, произведенным наугад и случайно{353}. Посмотрите на дело{354} мужчины и женщины и отсюда сделайте вывод о степени совершенства одного и другой. Но поскольку эти изъяны женщин – вина природы, сотворившей их такими, мы не должны их за это ни ненавидеть, ни лишать их подобающего уважения. Однако оценивать их выше, чем они суть, представляется мне явным заблуждением.
Ясно было, что Джулиано Маньифико дожидается продолжения речи синьора Гаспаро. Видя, однако, что тот умолк, он тут же вступил в спор:
– Касательно несовершенства женщин вы, кажется мне, привели аргумент вовсе никудышный. И хоть, может быть, и не стоило бы сейчас входить в такие тонкости, я вам в ответ на него изложу мнение сведущих, сообразное самой истине, что сущность во всякой вещи не может принимать в себя больше или меньше. Ибо как ни один камень с точки зрения самой сущности камня не может быть более камнем, чем другой, и ни одно дерево – более деревом, чем другое, так и ни один человек не может быть более человеком, нежели другой. Следовательно, по своей формальной сущности мужчина не может быть совершеннее женщины, потому что и тот и другая рассматриваются под видом человека, и то, в чем они отличны друг от друга, есть вопрос акциденции, но не сущности. Если же вы мне скажете, что мужчина совершеннее женщины пусть не по сущности, то хотя бы по акциденции, я вам возражу: в таком случае нужно, чтобы эти акциденции относились или к душе, или к телу. Если говорить об относящихся к телу, то есть что мужчина более крепок, проворен, ловок, вынослив к тяготам, я отвечу, что это весьма слабый довод, ибо среди самих мужчин те, кто имеют эти качества более развитыми, чем у других, не пользуются ради этого бо́льшим почетом; даже на войне, где большинство дел требуют немалого труда и сил, выше всего ценятся не самые крепкие; что же до тех, что в душе, отвечу, что все вещи, доступные пониманию мужчин, доступны и пониманию женщин; и куда проникает ум одного, туда может проникнуть и ум другой.
Выдержав небольшую паузу, Джулиано Маньифико, улыбнувшись, прибавил:
– Вам известно, что философы утверждают: те, кто мягок телом, более способны к умственной деятельности? Поэтому нет сомнения, что женщины, будучи мягче телом, еще и способнее умом и разум их более приспособлен к умозрениям, чем мужской{355}.
И продолжил:
– Но если оставить это и судить, как вы того хотите, о степени совершенства мужчин и женщин из их дел, то, рассмотрев действия{356} природы, найдем, что она создает женщин такими, каковы они суть, не случайно, но приспособив к насущной цели; ибо хотя она дает им не крепкое тело и невоинственную душу, наряду со многими другими качествами, противоположными мужским, но особенности и одного, и другой клонятся к одной цели, заключающей в себе одну и ту же пользу. Ибо как по причине своей слабости женщины менее решительны, по той же причине они более осторожны; потому что матери вскармливают детей, а отцы их обучают; отцы же, с их телесной крепостью, приобретают вне дома то, что матери, с их домоседством, сохраняют внутри дома, и это заслуживает не меньшей похвалы.
Кроме того, из истории, как древней (хотя мужчины во все века были весьма скупы на похвалы женщинам и редко о том писали), так и новой, мы знаем, что доблесть у женщин всегда была не меньше мужской; мы находим известия о таких женщинах, которые вели войны и одерживали в них славные победы, с великим благоразумием и справедливостью управляли царствами, – словом, делали все, что сделали бы мужчины. Что касается наук, разве не читали вы о многих женщинах, изучивших философию? О других, которые были совершеннейшими в поэзии? Или о тех, что вели судебные дела и прекрасно произносили перед судьями обвинительные и защитительные речи? О рукоделиях же их было бы слишком долго говорить, да и нет необходимости в таком свидетельстве. Итак, если ни в своей глубинной сущности, ни в акциденциях мужчина не совершенней женщины – о чем, кроме разума, свидетельствуют примеры, – то я не понимаю, в чем еще состоит его превосходство.
А на ваши слова – будто намерение природы всегда заключается в том, чтобы производить вещи более совершенные, и поэтому она, если б могла, производила бы только мужчин, а производить женщин – скорее ошибка или изъян природы, нежели ее намерение, – я отвечаю, что они решительно опровергаются. Не понимаю, как вы осмеливаетесь утверждать, будто природа не имеет намерения производить женщин, без которых невозможно продолжение человеческого рода, к чему природа стремится более всего на свете. Ибо именно посредством союза мужчины и женщины она производит детей, которые возвращают все доброе, полученное в детстве, своим престарелым родителям, питая их и повторяя их пример тем, что сами порождают других детей, от которых надеются в старости получить то, что в молодости дали своим родителям. Тем самым природа, словно совершая круговорот, наполняет вечность и таким образом дарует смертным бессмертие. Поскольку же для этой цели нужны в равной степени мужчина и женщина, не вижу оснований говорить, будто женщина произведена более «случайным образом», чем мужчина. Конечно, правда то, что природа всегда стремится к произведению более совершенных вещей, а поэтому и стремится воспроизводить человека как вид, но при этом не больше стремится производить мужчину, чем женщину. Напротив, если бы она делала одних мужчин, то производила бы несовершенство; ибо как из тела и души получается состав, лучший, чем его части, – то есть собственно человек, – так из совокупления мужчины и женщины получается состав, сохраняющий человеческий род, без чего части его уничтожились бы. И поскольку по самой природе мужчина и женщина всегда вместе и не могут быть друг без друга, – не имеющий женщины не должен зваться мужчиной, согласно определению того и другой, равно как не должна зваться женщиной та, что не имеет мужчину. И коль скоро только один пол в отдельности от другого является