Зима 1975 г.
Отправились мы дальше в Каракольскую долину, место силы, о котором много слышали, в святая святых Алтая. Дорога туда долгая, но накрасивейшая, яркая, из-за того, что повезло нам – только зацвели оранжевые огоньки или жарки, как их еще называют, и поля от них стали совершенно нездешние, солнечные. У дорог пышные изумрудные кедры стоят, расшаперились, а под ними эти ярко-оранжевые цветики, прямо полями, полями, да так, что зелени не видно, а вдали чуть голубеют горы, покрытые где сплошь лесом, а где полностью лысые. И облака, белые и кудрявые, залегшие на вершинах в ожидании пока их сдует ветер, самим-то шевелиться лень. А еще добавьте в эту картину пасущихся на вольной траве тонконогих и гривастых коней, коршуна, который завис над головой, высматривая полевку или суслика, да полную тишину-покой. И никуда не надо торопиться, единственно, не совсем веришь, что все это невозможное вокруг – на самом деле, а не в фантазиях, стоишь и растворяешься и уже непонятно, где кончаешься ты, а где начинается природа… Ну и едем вот так, смотрим, как в сказке, по сторонам. Сначала в гору, долго, там на вершине перевал с лавчонками и торговцами, шкурами медведя, да ожерельями из волчьих зубов, монгольской шерстью, да шаманским чаем саган-дайля – как без всего этого? Потом спуск, и снова час по долине. Красота вокруг не прекращается, глаза открываются все шире и шире, разговаривать желания нет – смотри по сторонам и тихо радуйся, что на свете еще сохранилась такая не засиженная человеком природа. Да и люди там штучные, эх, таких бы побольше в реальную жизнь, а не только в эту сказку!
Данила Иваныч, например. Давно таких интересных не встречала, чтоб до такой степени сочеталось все в человеке – и мудрость какая-то особая, и обширные знания всяческих наук, и щедрость душевная, и терпение, и редкая непоказная улыбка, и природная красота, достоинство и удивительное благородство.
В парке в Каракольской долине он уже лет 20, сам его отвоевывал, оформлял, сам и работает, сохраняет то, что могли на корню частникам отдать да разбазарить.
Ходил, рассказывал, угощал национальным. Сам абсолютно природный, не боящийся непогоды, распахнутый, прислушивающийся к земле и ветру.
Повез нас по своей долине. Место это древнейшее, с наскальными рисунками да вбитыми в землю тысячи лет назад огромными каменными иглами и захоронениями скифов.
А на скале, там, где пещерный человек аккуратно выбивал сцену охоты, современный человек, примостившись к истории, выковырял слово из трех букв, ну не сволочь ли? Меня чуть не разорвало от негодования!!!
Данила Иваныч никого не осуждает, а все качает головой и рассказывает. Поднял нас на вершину одной невысокой горки, там памятник… суслику.
– Нельзя сказать, что гора эта какая-то особо священная, совсем нет. Просто она всегда была местом ожидания. Во время войны сюда забирались мальчишки, чтобы высматривать отцов – а вдруг кто-то покажется вдалеке? Так и торчали они тут дни напролет. Может, кто на самом деле и дожидался. Девушки тут женихов ждали, матери сыновей с войны. А памятник суслику – очень просто: это единственная еда тогда человеку была, помогли они людям выжить во время войны…
Сусликов до сих пор много – бегают по степи из норы в нору, встают, смешно сложив ручки, и смотрят, как бы коршун не унес. Кони свободные ходят, грива неухоженная, длинная, развевается, как в сказке. Речка тихо журчит. Иногда всадник проезжает. Овцы пасутся на склонах. Так было много лет назад, сотен и тысяч лет, наверное, и именно в таких местах и понимаешь, какая невероятная мощь вокруг и как важно не дать этому уйти. Надо сберечь.
В Каракольской долине примерила на себя жизнь алтайцев – поела местную еду, в основном, из мяса и молока, прикинула национальный костюм, послушала о традициях.
Женщины, оказывается, рожая ребенка, сохраняют кусочек пуповины, который всю жизнь потом носят в маленьком мешочке на боку. Если случается ребенку заболеть, мать счищает чуток с засохшего кусочка пуповины, заваривает чаем и дает дитю выпить. Помогает от многого, восстанавливает силы, говорят – раньше это объясняли влиянием духов и связью с матерью, теперь узнали про стволовые клетки, они как раз в пуповине в большом количестве и находятся.
Среди алтайских трав!
Пока девочка еще мала, мать заплетает ей десятки косичек и к каждой привешивает бусину или колокольчик – и злых духов отогнать, и услышать, где твоя дочка пасется. И сзади на спине обязательно вешают охранный амулет, чтобы нечисть не подкрадывалась к ребёнку и с тылу.
А в 13 лет, почти на совершеннолетие, девочке дарили гребешок и женский костюм. У алтайских мальчишек совершеннолетие наступало на год раньше, в 12, и подарков им отваливали кучу, не чета девичьим. В джентльменском наборе был костюм, плетка, охотничий нож, ружье и даже конь! Вот такое вот неравенство.
Девчонки звенели колокольцами до замужества, и когда их наконец выкрадывали по общему согласию, заводили в дом жениха и накрывали платком, то все косички расплетались. Волосы расчёсывались на прямой пробор и заплетались две косы, которые часто соединялись на груди серебряной цепочкой. Когда женщина работала, косы с цепочкой перекидывались на спину. А у пожилых алтаек обе косы просто связывались сзади лентой. Кафтаны были всегда с большими разрезами сзади – каждая алтайка умела скакать верхом. Настоящих алтайских костюмов сохранилось мало – почти все они были или утоплены, или похоронены: вплоть до 60-х годов шла борьба с национальной обособленностью, за единую общность советского народа. До сих пор находят на огородах истлевшие тряпки с колокольцами и монетками того сталинского ледникового периода. Утрачены были и ремесла – какая искусная чеканка, какая работа по металлу, какие сёдла – где все это сейчас, кому так мешало?
Еще послушала горловое пение семьи музыкантов Эмиля и Радмилы. Очень легло это на настроение, тем более что и рассказывали они об обычаях, инструментах, костюмах, о священном отношении к земле, горам, огню, небу, родине, которая для них священна не на словах. Это чувствуется в каждом слове и дыхании, важно для них, не безразлично. Эмиль – сам автор многих песен и собиратель древних народных сказаний. Сын сказителя. А это редкие люди, осталось таких очень мало. Ведь исполнение народного эпоса – особый вид искусства, который исследуют даже ученые. Самые короткие такие сказания длятся по 2 часа без перерыва, а самые длинные – до 7 суток (!!!). И важно не исказить ни одного слова, все точно по тексту. Одну песню предложили спеть всем вместе. Об Алтае, небе, родной земле. По-моему, получилось.
Из Каракольской долины тронулись в село Алтайское Алтайского района Алтайского края. По дороге реки с мужскими именами – Усов, Березов. Все поля в желтой сурепке. По дороге подпростудилась, как тут это принято говорить, и попросила у местной хозяйки, куда приехали, чая с травами.
– Подстыла? Аааа, щас подлечим. Пойдем.
И повела меня на пригорок у дома, где росло лекарство.
– Я сроду таблеток не пью, все целебное под ногами, смотри сама. Вот адонис, вон то жабрей, а там морковник. Еще бадана тебе нарву, он быстро на ноги поставит! Вскочишь и побежишь! Не догнать будет! Можно и бороду в твоем случае. Вон, вишь, с веток свешивается, – хозяйка показала на длинные серебристые патлы, которые свешивались со старой елки, доставая до земли, и действительно были похожи на бороду старого лешего. Чем таблетками травиться, вишь, заварил, выпил, голова очистится, ноги сами понесут. Земля ж просто абы что не родит, все пользу и смысл имеет, просто знать надо, приглядываться, прислушиваться. Но начинать, говорю тебе, каждый день надо с воды – 4 стакана, слышь, пока в горле не забулькает! Все плохое и выходит! Щас настой соберу, а ты пока листок пожуй, на.
Она наклонилась к какому-то кустику – к примуле, насколько я поняла – и сорвала парочку листов.
– Скоро володушка пойдет, потом таволга. А вот и манжетка, старообрядники ее недужной травой называли, от всех недугов она. Да ты листья-то жуй, жуй, скоро получшает! А потом, слышь, часов в пять к речке спустись, вздохни. Глубоко-глубоко! Гляди, тут мы на горке живем, и все травяные ароматы к вечеру сверху к реке спускаются. А ты постой около речки и подыши воздухом этим, ароматы через тебя к реке и пойдут! Не страшись, коль ботало услышишь, колоколец, иначе, то коровки на водопой отправились. А пожелаешь, залезь на горку, – хозяйка махнула рукой на самую вершину, – полюбуйся там. Эти два придурка, бля, Наполеон и Гитлер, хотели Россию до краев завоевать, так вглядись повнимательней, краев-то у России и нету…
А к вечеру и вправду похорошело после травок этих, ломота, как и было сказано, ушла в речку через травяные запахи, нос подсох и голова прояснилась, вот ведь чудеса.
– Ну, поздоровела, мил моя? Чем теперь порадовать? Самогон, медовуха или снова самогон? У меня такая последовательность! Могу и наиборот! Налью, сколь скажешь, да еще добавлю от души! Не всё ж листья жевать! У меня и свиридовка, и дубровка есть! Всё фамильное – наливайка от Свиридовых, да от Дубровых!! А еще хорошо б в баню тебе, чтоб наши успехи закрепить!
Всю жизнь, когда меня посылали в баню, – и в прямом, и в переносном смысле, – я всегда отказывалась. В детстве был неудачный опыт: мы с родителями ездили по Карелии, и в какой-то деревне специально для нас предложили затопить баньку по-черному. Мама ни разу в такой не парилась и от любопытства согласилась.
Помню черный, в саже, низкий потолок, по которому взрослые шаркали головами, скудный пар тонкой струйкой откуда-то сбоку, холодный и грязный пол, зябкость и огромные мурашки по всему телу. Потом слегла надолго с ангиной и температурой, испортила всю поездку. А детские впечатления, сами знаете, дело такое… И с тех пор нет и нет, ни в сауну, ни в турецкую, ни в русскую баню не хожу, все черный потолок мерещится, только под душ отмываться от детских впечатлений.